"Я" умирает в одиночестве

«Я» уже убедило себя в том, что оно не существует и вдруг приходит время умирать.

Когда мы были молодыми
И сердце пламенно щемило
Мы забывали обо всем,
Лишь серенады под окном
И томный вздох ее — великая отрада.
Когда мы были молодыми
И сердце пламенно щемило
Мы забывали обо всем,
Да лишь о нас не забывала
Старуха черная с косой.
Каково это доживать в одиночестве? Именно доживать, поскольку жить в одиночестве — невозможно. Пожалуй, как доживать мне известно очень хорошо. Единственное, что не дает мне забыть, о том, что я еще существую — это воспоминания… Ими я и доживаю.
Да, когда — то все было иначе. Кажется, с тех пор как мы познакомились с моей Машенькой, прошла уже целая вечность. Тогда нам было по двадцать, еще студенты. Вопреки заезженной фразе, что противоположности притягиваются, сошлись мы — два абсолютно идентичных человека. Два сапога от разных пар, но с одной ноги. Встречались мы два года. Потом, после распределения, получив работу и жилье, решили пожениться. Обычная советская свадьба: с тортом и салатом «Оливье», ящиком водки и разбитыми лицами после драки. В кругу семьи, друзей и знакомых, где какой-нибудь самый активный гость становился тамадой. Так же как и у всех. Отличал нас лишь тот огонек в глазах, что звался — любовь. И любовь эту не могло сломить ни что. Состояние влюбленности, которое уверяют, проходит через три года мы пронесли через всю жизнь. Все это время мы жили для себя. Нам не хотелось детей, Маша, даже пару раз делала аборт. По обоюдному согласию надо сказать.
Молодость прошла очень бурно. В выходные мы зажигали на танцполе или собирались с друзьями, и снова зажигали, только уже исполняя песни под гитару. Но рассвет неуклонно близился к закату. И вот уже танцпол заменил телевизор, а гитару баночки с валокордином. Так перед телевизором мы и коротали наши дни и вечера, в хорошую погоду, посещая любимые улочки Москвы. Всегда рядом всегда вместе, преодолели рубеж в пятьдесят лет. Сохранив тот же обожаемый взгляд и искорку в сердце, мы отмечали золотую свадьбу. Скромный столик, как доказательство такой же скромной пенсии, мы же снова вдвоем, словно по заказу по одному из телеканалов праздничный концерт.
-Коленька, что-то сердце мается, — вдруг жалуется Машенька.
-Валидолу? — предлагаю я.
-Чего посерьезней не найдется? — как-то непривычно взволнованно спрашивает она. Перемены не только в голосе: лицо побледнело, глаза затуманились, все тело покрылось красной паутинкой из сосудов.
-Машенька, я скорую вызову, не хорошо ты выглядишь.
-Плохо выгляжу? Прическа что ли помялась, — пытается отшутиться она.
-Я все-таки вызову, а пока вот держи валидол.
Машенька дрожащими руками берет таблетку, вспоминает, что на кухне были еще какие-то лекарства от сердца. Пытается встать, но тщетно.
-Я принесу, — останавливаю ее.
-В красной коробке, — напутствует она. Кто знал, что это ее последние слова.
Долго ищу на полочках, среди аккуратно расставленной посуды — она у меня чистюля, любит порядок, только найти, что-либо в этом порядке мне зачастую трудно.
Все же нашел, возвращаюсь в комнату, Машенька задыхается, силы уходят от нее.
-Ну, подожди-подожди чуток, скорая сейчас приедет, — обнимая, пытаюсь ободрить.
Она уже не способна разговаривать только в глазах вижу: «Не успеет, Коленька, не успеет».
-Люблю, — безмолвно, одними лишь губами шепчет она. Последний вздох и нет больше моей Машеньки…
-Нет! — скулящий звук вырвался из моей груди. Так и умерла она на моих руках, через пару мгновений раздался звонок в дверь. «Медики приехали, клятвогиппократы хреновы», — выругался я. Насилу меня оттащили от жены. Ее увезли в морг, сделали вскрытие, поставили диагноз — инфаркт. Началась процедура похорон и поминок. Две ночи я сидел у гроба Машеньки, она лежала в нем как живая, мне все казалось, сейчас она встанет и скажет:
-Что мой дряхленький лопушок, сидишь грустишь? Давай пройдемся по Арбату иль навестим Красную площадь, вспомним былые времена! — но чуда не произошло.
На третий день ее отнесли, народу было немного — соседи, оставшиеся друзья и бывшие сослуживцы, но все выражали соболезнования и велели держаться. А единственное чего хотелось мне, так это залезть в могилу к Машеньке, да так и остаться там навечно… с ней.
Но нужно было достойно доживать, чтобы не опозорить Машеньку.
Первое время помогали друзья, такие же пенсионеры, с ними мы разыгрывали партейку другую за бутылочкой дешевого портвейна. Но и они не могли находиться со мной постоянно, у каждого была своя семья, дети, внуки. Правда Денис — Петькин (лучшего друга) сын тоже пытался мне заботу и внимание оказать, да только знаю я зачем ему все это надо — квартира ему моя нужна Московская. Знаем мы таких, ученые.
Но и друзья постепенно умирали, становилось совсем худо. Умер и Петька. Сын тогда его сильно переживал, мать то (жену Петькину) они давно схоронили.
И вот с тех пор мою квартиру получить у сынка Петькиного стало идей фикс. Уж и так он ко мне и сяк, и еды принесет и в аптеку сходит, но еды его я не ел, таблеток не пил. Знамо там яд один.
Потом он куда-то на заработки уехал, облегченье я почувствовал. Но свято место пусто не бывает, соседи стали на душу капать и снова и еда тебе, и таблетки. Нашлись «доброжелатели», которые посоветовали в дом престарелых уйти, мол, там веселее будет. Нашли тоже мне дурачка, всем им одно квартира моя нужна.
Прошло восемь лет со смерти Машеньки. Многое изменилось в моей жизни. Готовить я перестал, убираться тоже, а все платье и вещи, которые лежали в нашей комнате я не сдвинул и на миллиметр. Я тешил себя мыслью, что вещей этих касалась Машенька, и часто приходил на них любоваться. Вещи потихоньку покрывались пылью, а я становился все старее. Моим завтраком обедом и ужином становилась соленая селедка с пивом. Стирать я перестал, мыться тоже стал редко. День ото дня болезни прогрессировали. И вот наступил тот день, когда я смог дойти лишь до туалета и кое-как обратно. Так прошла неделя, я ни ел, ни пил, потому что вставать больше не мог.
Как-то прозвучал, звонок в дверь. Звонили долго, настойчиво, я изо всех сил пытался подойти, но дополз только до половины. Неизвестный посетитель ушел, словно моя последняя надежда на доживание. Обратный путь мне пройти было не суждено. На глаза попался кабель от телефона, негнущимися пальцами я взял трубку. Да доживать было тошно, а умирать страшно. И вот заветное 03, но сил хватило только на 0…
Тишину нарушали длинные трели звонков, наполнив ими всю комнату, но эффекта это не вызвало никакого. Почуяв неладное молодой человек стремглав выбежал из квартиры и помчался по коридорной лестнице. Он недавно вернулся с заработков и сразу же решил навестить дядю Колю — лучшего друга его отца. Дядя Коля, как и он сам, давно остался один. Конечно, у Дениса была еще вся жизнь впереди, когда-нибудь у него появится своя семья, дети, у дяди Коли уже никогда. Но сейчас они были у одного берега и им обоим были необходимы забота и внимание. Денис пытался как-то сблизиться с дядей Колей, но тот все его попытки пресекал на корню. «Стесняется наверно», — думал Денис. Он стал наблюдать за дядей Колей со стороны и в случае чего, всегда был готов прийти на помощь. Но нужда заставила отправиться на заработки, он велел присматривать за дядь Колей соседям. И вот теперь спустя два года он снова здесь. Денис позвонил в квартиру, но ответа так и не дождался. Дверь пришлось выломать.
-Эх, дядя Коля, дядя Коля, — смахнув скупую слезу, печально проговорил юноша. Представшая перед ним картина ужасала. Невыносимый запах и непролазная грязь. В центре прихожей лежал мертвый мужчина. После, уже в морге, выяснилось, что провалялся он так около двух недель.
Молодой человек организовал похороны, справил поминки. Все прошло, как положено. И теперь на старом кладбище, среди тени кустов возвышались два холмика. Могилы двух любящих людей, так и не давших новую жизнь. К сожалению, бывает и так, любовь становится эгоизмом для двоих.
P.S. Спустя месяц после смерти Николая, Денис принес в мэрию ключи от квартиры и сто тысяч рублей, накопленных Николаем. Что ж возможно есть еще люди способные на бескорыстие, которые при рукопожатии взамен требуют лишь такое же рукопожатие. Быть может, стоит только оглянуться?

Юта Балдерис «Смерть в одиночестве»