с чего начинается свобода и тотальный ад

Свобода открывается тогда, когда рушатся все надежды, когда появляется устойчивое, проверенное в действии, понимание, что нигде нет и не может быть счастья.
В то время как сама надежда на счастье, на спасение — и создает, поддерживает страдание, является его корнем, источником.
Все в мире является вещами — мат. ценности, верования, состояния, и даже люди — все временно, и потому иллюзорно как сон.
Люди являются вещами не в том смысле что к ним надо относиться пренебрежительно, а том смысле что люди это не люди, а наши представления о них.
В мире мы абсолютно, тотально одиноки, и у нас есть лишь сны, в которых мы так тщетно стараемся забыться.
Но одиночество невыносимо только тогда, когда мы и себя считаем вещью.
Бессчетное количество раз мы погружаемся в сон, снова и снова надеясь что в этот раз обретем счастье.
А каждый раз возвращаемся к разочарованию, которое с каждым разом все мучительнее.
Жизнь отнимает у нас все радости, все ценности, и мы начинаем думать что бог это жестокая бесчеловечная тварь, выведшая нас только для того чтобы мы бесконечно страдали.
И словно в ответ получаем еще страданий.
В какой-то момент самое святое что у нас еще оставалось оказывается просто пустышкой, которой оно всегда и было, а мы просто принимали его за нечто святое и ценное.
Люди живучие существа, и этот аттракцион ужасов может продолжаться бесконечно долго.
В какой-то момент мы, получив очередной бесчеловечный удар судьбы, из последних сил отползаем в темный угол, чтобы просто там даже не то что сдохнуть, а вообще просто потому что ваще уже никак и ничего.
И вот мы лежим там и ждем смерти, но не в смысле ждем ее, а в смысле вообще ничего не ждем.
И тогда приходит смерть, одно из лиц которой есть смирение.
Это смирение похоже на безмолвие, тишину.
Вдруг ты замечаешь что оно живое, причем живое только оно, и кроме него ничего живого нет и никогда не было, а мир является просто секундным «окосением», просто мнимостью.
У тебя нет никаких причин покидать этот покой, но некая сила поднимает тебя, и ты идешь чистить зубы и ложиться спать, и ты в принципе не против, не против этой силы, потому что ты доверяешь ей, понимаешь что она сама знает куда ей течь.
И к тому же «против» это та же самая сила, и сейчас в этой точке ее момент не приложен.
Но ты не можешь сразу уснуть, и еще некоторое время тебя прерывают вспышки бесконтрольного смеха со слезами, смеха ни о чем, но такого освобождающего, как будто под толщей земли вдруг ожил вулкан, и вся эта толща зашевелилась и рассыпалась словно крошки мусора, и вулкан вырвался на свободу…
И ты засыпаешь в открытом тобой покое, зная что он всегда был рядом — в тебе, и сила жизни тоже была в тебе всегда, и только в тебе, точнее ты это и есть эта сила, просто сейчас она приняла форму тебя, и это ничего.