"АНТИ-ГУРУ" ГОПАЛА КРИШНАМУРТИ, или КАТАСТРОФА УМА!

«Так называемая самореализация это открытие для себя и своими силами того, что нет никакого „я“, чтобы его открыть.
Это вызовет шок: „На что, черт возьми, я потратил всю свою жизнь?“
Это шокирует, потому что уничтожит каждый нерв, каждую клетку, вплоть до клеток мозга костей.
Поверьте, легко не будет… Вам придется полностью отказаться от всех своих иллюзий, и тогда истина
начнет сама выражать себя своим собственным способом».
(У. Г. Кришнамурти)



«АНТИ-ГУРУ» ГОПАЛА КРИШНАМУРТИ, или КАТАСТРОФА УМА!

Я пережил всевозможные опыты, о которых говорилось в книгах, самадхи, сверхсамадхи, нирвикальпа самадхи. Потом я сказал себе: «Мысль может создать любой опыт, какой ты только пожелаешь, блаженство, счастье, экстаз, растворение в ничто. Но это не может быть тем, что я ищу, потому что я остался таким же человеком, который механически проделывает эти вещи. Медитации не имеют никакой ценности для меня. Это никуда меня не ведет.

Расскажите о ранних годах своей жизни. Что предшествовало Вашему духовному опыту?

Я воспитывался в очень религиозной атмосфере. Мой дед был весьма культурным человеком. Он знал Блаватскую и Олькотта, а позднее второе и третье поколения теософов. Все они бывали у нас в доме. Дед был выдающимся юристом, богатым и очень образованным человеком. У него на содержании находились ученые люди, и он посвятил себя тому, чтобы создать для меня атмосферу мудрости и воспитать в духе теософов и всего такого. Каждое утро эти люди приходили и читали Упанишады, Панчадаси, Нишкармья Сиддхи, комментарии, комментарии на комментарии, и так целыми днями. К семи годам я мог наизусть повторить отрывки из этих трактатов. В моем доме побывало очень много праведников из Ордена Рамакришны и других. Но, будучи еще очень юным, я обнаружил одну вещь: все они были лицемерами. Они что-то говорили, во чтото верили, а их жизни были пусты, ничтожны. Это и стало началом моих поисков.

К чему же они Вас привели?

Когда мне исполнился двадцать один год, я пришел к очень сильному ощущению, что все учителя Будда, Иисус, Шри Рамакришна дурачили, обманывали себя и всех вокруг. Я задавался вопросом: „Где то состояние, о котором говорят и которое описывают эти люди?“ Его описание, по-видимому, не имеет никакого отношения ко мне, к тому, как я функционирую. Все говорят „не злись“, а я постоянно зол. Внутри меня происходит много жестоких вещей, так что их слова фальшивы. То, что эти люди считают должным для меня, фальшиво, и, будучи фальшивым, оно сделает фальшивым и меня.
И вот, каким-то образом то, что называется „экзистенциальной тошнотой“, отвращением ко всему священному и всему святому, пробралось в мою систему мировосприятия и исторгло из меня вопль: „Больше никакой религии, никаких практик в этом ничего нет! То, что есть здесь, нечто естественное. Я зверь, я чудовище, я полон жестокости вот реальность. Я полон желания. Отсутствие желания, жадности, отсутствие гнева все эти вещи не имеют для меня никакого значения; они не просто фальшивы, они и меня сделают фальшивым“.
Потом я встретил одного человека, с которым мы обсуждали все это. Он сказал, что я атеист, скептик, еретик с головы до ног. Он предложил: „Есть один человек, где-то недалеко от Мадраса, по имени Рамана Махарши. Давай поедем и посмотрим на него. В нем живое человеческое воплощение индуистской традиции“.

Как Вы отнеслись к этому предложению?

Я не хотел видеть никаких святых людей. Если ты видел одного, ты видел их всех. Я никогда не выискивал таких людей, не сидел у ног мастеров, учась чему-то. Ведь каждый из них говорит тебе: „Делай больше и больше одного и того же, и ты получишь это“. Все, что я получал больше и больше опытов. Эти опыты требовали постоянства, но постоянства не существует. Так что все праведники обманщики. Они говорили мне только то, что есть в книгах. Об этом я и так мог прочитать. Они пытались поделиться со мной своим опытом. Но, что касается опыта, для меня не было разницы между религиозным и сексуальным или каким-то другим опытом. Религиозный опыт сродни любому другому.
Нехотя и сомневаясь, я отправился к Рамана Махарши. „Вы можете дать мне то, что есть у Вас?“ я задал ему вопрос, но он не ответил. Спустя какое-то время я повторил: „Вы можете дать то, что есть у Вас?“ Он сказал: „Я могу дать, но сможешь ли ты взять это?“ Боже! Этот парень первым сказал мне, что у него есть что-то и что я не смогу это взять.
Я не остался у него, я не прочел ни одну из его книг, я задал ему лишь еще несколько вопросов: „Может ли человек иногда быть свободным, а иногда нет?“ Он сказал: „Ты либо свободен, либо нет“. Был еще какой-то вопрос, я его не помню. Он ответил очень странным образом: »Нет ступеней, ведущих тебя туда".
Тогда начался мой настоящий поиск. Несколько лет я изучал психологию и философию (восточную и западную), мистицизм. Однажды я сказал своему преподавателю: «Мы постоянно говорим об уме. А сами Вы знаете, что такое ум? Мы изучаем столько книг Фрейд, Юнг, Адлер и вся эта компания. Но знаете ли Вы сами что-нибудь об уме?» Он ответил: «Не задавай таких опасных вопросов. Если хочешь сдать экзамен, просто пиши конспекты, запоминай их и воспроизводи в экзаменационной работе».

Вы воспользовались этими знаниями?

Я постоянно был неудовлетворен и искал новых знаний. Из-за своего происхождения я снова связался с Теософским обществом. Можно сказать, что я унаследовал от моего деда Теософское общество, Джидду Кришнамурти и кучу денег. Тогда у меня было много денег, пятьдесят или шестьдесят тысяч долларов. Я стал лектором в Теософском обществе, но в глубине души был далек от всего этого: «Все это подержанная информация. Какой смысл читать лекции? Это не является для меня чем-то настоящим. Любой, у кого есть мозги, может собрать подобную информацию и потом вываливать ее. Что я делаю? Зачем впустую трачу свое время?»
Потом появился Джидду Кришнамурти. Я слушал его семь лет, каждый раз, когда он приезжал. Я никогда не встречался с ним лично, потому что вся эта история с «Мировым учителем» и прочее создавали определенную дистанцию. Через некоторое время ситуация изменилась, и семь лет спустя обстоятельства свели нас. Я встречался с ним и каждый раз хотел от него прямых, честных ответов, но то, что он говорил, меня совершенно не удовлетворяло. И вот, в конце концов, я настоял: «Есть ли что-нибудь за абстракциями, которые ты изливаешь на меня?» И он сказал: «У тебя нет никакой возможности знать это самому». Это стало концом наших отношений. Если у меня нет возможности знать это, тогда у тебя нет никакой возможности передать это. Какого черта мы тогда делаем? Я потратил семь лет впустую. И я ушел.
К тому времени, как мне исполнилось сорок девять, у меня было много сил и много необычных опытов, но я не обращал на них никакого внимания. Я был удивлен «Почему у меня есть эта сила?» Иногда я говорил какие-то вещи, и они обязательно происходили. Я пытался, но не мог вычислить механизм.
В какой-то момент мне стало казаться, будто у меня больше нет головы: «Есть у меня голова или нет? Откуда приходят мысли?» Не осталось никакой воли, чтобы стремиться куда-то еще. И тогда я все бросил и стал жить никчемной жизнью. Я был похож на лист, носимый ветром туда, сюда, куда угодно. Три года я бесцельно жил на улице. Друзья видели, что я безудержно качусь по наклонной, но в то время такая жизнь казалась мне совершенно естественной. Тогда не происходило ни героической борьбы с соблазном и приземленностью, ни схваток души с желаниями, ни поэтических кульминаций, а лишь простое увядание воли.
Меня всегда интриговал ум, само понятие ума: «Где он? Я хочу что-нибудь знать о нем. Здесь, внутри меня, я не вижу никакого ума, но все эти книги говорят об уме».
Валентина, которая несколько лет жила со мной до моего сорок девятого года, может подтвердить, что я никогда не говорил с ней о моем интересе к истине, реальности ничего такого. Я никогда не обсуждал эти темы ни с ней, ни с кем-то другим. Во мне не было поиска, не было стремления к чему-то, но творилось нечто странное.
В этот период (я называю его «инкубацией») меня стали мучить постоянные головные боли. Я проглотил огромное количество таблеток аспирина. Ничто не приносило мне облегчения. Это была не мигрень и не какой-то другой из известных видов головной боли. Но боли были жуткими. Каждый день таблетки аспирина и пятнадцать-двадцать чашек кофе, чтобы освободиться!
Со мною случались странные вещи. Я помню, когда вот так тер свое тело, а по нему шли искры вроде фосфорического свечения. Валентина выбегала из своей спальни посмотреть думала, что это машина едет к нам посреди ночи. Каждый раз, когда я переворачивался в своей кровати, случались вспышки света, мне это казалось таким странным Сначала я думал, что это из-за моей нейлоновой одежды и статического электричества, и перестал использовать нейлон. Я был скептиком до кончиков пальцев, я никогда ни во что не верил. Даже если я видел какое-то чудо перед собой, я не принимал его так был устроен тот человек.
Происходили странные вещи, но я никогда не связывал их с освобождением или с мокшей, потому что к тому времени все это полностью покинуло мою систему. Я давно сказал себе: «Будда вводил в заблуждение себя и других. Эти учителя и спасители человечества были чертовы дураки они дурачили себя и меня это больше не интересует». Странности продолжались, но я никогда не говорил себе: «Ну вот, я попаду туда, я приближаюсь к этому». Не существует ни близости к этому, ни отдаленности от этого. Никто не ближе к этому оттого, что он считается особым, подготовленным. Не существует готовности к этому; это просто прибивает тебя, как тонна кирпичей.

Как же произошла «катастрофа ума»?

В апреле 1967-го я оказался в Париже. Джидду Кришнамурти тоже был там. Кто-то из моих друзей предложил: «Почему бы тебе не пойти и не послушать своего старого друга? Он тут проводит беседу». Когда я туда пришел, с меня потребовали два франка. Я сказал: «Я не готов платить два франка за то, чтобы послушать Кришнамурти. Нет, пойдемте лучше в „Фоли Бержере“ или „Казино де Пари“. И вот мы отправились в „Казино де Пари“ смотреть шоу. И тогда у меня возникло очень странное ощущение: я не знал, танцую ли на сцене я, или танцует ктото другой. Очень странный опыт: своеобразное движение внутри меня. Не было разделения, т.е. не было никого, кто смотрит на танцующего. Вопрос „являюсь я тем, кто танцует, или там, на сцене, есть другой танцующий?“ поставил меня в тупик. Меня озадачило переживание отсутствия различия между мной и танцующим. Чем больше я пытался найти ответ, тем большую интенсивность приобретал вопрос. Это как рисовая шелуха. Если ее поджечь, она продолжает гореть изнутри. Снаружи огня не видно, но, если ты прикоснешься к ней, обязательно обожжешься. Точно так же меня не оставлял вопрос: „Что это за состояние?“.
Потом наступила другая фаза. Кришнамурти снова был с беседами в Саанене в июле. Мои друзья потащили меня туда и сказали: теперь это бесплатно. Почему бы тебе не пойти и не послушать? Когда я его слушал, со мной происходило что-то странное необычное ощущение, будто он описывал мое, а не его собственное состояние. Зачем мне было знать его состояние? Он описывал что-то, какие-то движения, какую-то осознанность, какую-то тишину. „В этой тишине нет ума; есть действие“, и все такое. Да, но я тоже сейчас в этом состоянии. Какого черта я делал тридцать или сорок лет, слушая всех этих людей и, пытаясь понять их состояние или чье-то еще, например, Будды или Иисуса? Я вышел из-под навеса, чтобы больше сюда никогда не возвращаться.
На следующий день, а он был моим 49-м днем рождения, я сидел на скамейке под деревом. Нельзя сказать, что я задавал себе вопрос, потому что все мое существо было этим вопросом: „Каким образом я знаю, что я в этом состоянии? Во мне есть какоето особое разделение. Есть кто-то, кто знает, что он находится в этом состоянии. То, о чем я читал, что испытал, о чем говорили учителя, именно это знание смотрит на это состояние. Так что только это знание спроецировало мое состояние“.
Это похоже на ядерный взрыв. Он разбивает все тело. Это конец для человека. Это разрушительная сила, которая взрывает каждую клетку, каждый нерв твоего тела.
Я сказал себе:»Послушай, старина, за сорок лет ты не сдвинулся ни на шаг; ты там же, в клеточке номер один. Это то же самое знание, что спроецировало твой ум туда, когда ты задал этот вопрос. Ты в той же самой ситуации и задаешь тот же самый вопрос «откуда я знаю?», потому что это знание, описание этого состояния другими людьми создало для тебя это состояние. Ты дурачишь себя". Но все же было некое особое чувство, что это и есть то самое состояние.
Был еще один вопрос: «Каким образом я знаю, что это именно то состояние?» У меня не было никакого ответа на него вопрос был как вихрь, который никак не прекращался. Потом вопрос внезапно исчез. Даже состояние исчезло то, в котором, как я думал, нахожусь состояние, в котором пребывали Будда, Иисус даже это исчезло.
Тогда мысль перестала связываться. Она взорвалась. И каждый раз, когда возникала, она взрывалась. То есть ее продолжительность прекращалась, и мысль попадала в свой естественный ритм.
Тогда в голове все сжалось внутри моего мозга ни для чего не было места. Из-за того, что клетки мозга так плотно сжались, у впечатлений прошлого больше не было возможности «дурачиться» в нем. Разделение не могло больше оставаться там это стало физически невозможным. Поэтому, когда произошел«взрыв» (я употребляю слово «взрыв», так как то, что произошло, было сравнимо лишь с ядерным взрывом), он вызвал цепную реакцию. Каждой клетке в теле пришлось подвергнуться необратимому изменению. Не могло быть и речи о возврате назад. Я прошел тогда через ужасную физическую пытку. Не то чтобы я испытывал сам «взрыв», но его последствия, эти «радиоактивные осадки» изменили всю химию тела.

Вы сказали, что в Вас произошли изменения. В чем это выражается?

Последствия этого «взрыва» то, как сейчас работают чувства: без какого-либо координатора или центра, это все, что я могу сказать. Сначала я обнаружил мягкость кожи, прекратилось моргание глаз, потом произошли изменения во вкусе, запахе и слухе. Возможно, эти пять изменений присутствовали и раньше, но впервые я заметил их тогда.
В первый день я ощутил, что моя кожа стала нежной, как шелк, и как-то по-особому светилась золотистым светом. На второй день я впервые почувствовал, что мой ум находится в «расцепленном состоянии», как я это называю. Валентина приготовила томатный суп. Я посмотрел на него и не понял, что это такое. Она сказала мне, что это томатный суп, я попробовал его и осознал: «Вот какой вкус у томатного супа». Тогда это было так странно для меня, это «расцепленное состояние»; теперь оно стало нормой. Я больше не провожу время в грезах, беспокойстве, концептуализации и прочих видах мышления, как это делает большинство людей, когда они находятся наедине с собой. Мой ум теперь задействован только тогда, когда он нужен, например, когда вы задаете вопросы, или когда мне надо починить магнитофон и т.п.
Почему-то я не мог как следует ощущать запах и вкус. Я мало-помалу осознал, что эти два чувства трансформировались. Каждый раз, как какой-нибудь запах проникал мне в ноздри, он раздражал мой обонятельный центр практически одинаковым образом исходил ли он от самых дорогих духов или от коровьего навоза раздражение было одно и то же. Каждый раз, пробуя что-то на вкус, я ощущал только основной ингредиент вкус остальных ингредиентов медленно приходил следом.
Потом что-то произошло с глазами. Мы сидели в ресторане, и я ощутил изменение зрительной перспективы, как в вогнутом зеркале. Вещи, которые двигались по направлению ко мне, как будто входили в меня, а вещи, отдалявшиеся от меня, казалось, появлялись изнутри меня. Я теперь так и вижу. Когда меня везут на машине, я, как кинооператор, перемещающий свою тележку. Машины, которые едут по встречной полосе, движутся внутрь меня, а те, что нас обгоняют, выезжают из меня
На другой день я заметил изменения слуха. Внезапно все звуки стали возникать как будто внутри меня они появлялись изнутри, а не снаружи и так до сих пор.
Пять чувств изменились за пять дней, а на шестой день я лежал на диване и вдруг мое тело исчезло. Тела не было. Я потрогал тело ничего я не ощутил ничего, кроме точки контакта. Точки контакта вот все, что осталось этому телу, для меня там больше ничего не было. Так что у меня даже не было никакой возможности создать полный образ моего тела, потому что там, где нет осязания, есть отсутствующие точки здесь, в сознании.
Затем я почувствовал, как во мне что-то происходит: жизненная энергия собиралась в фокус из разных частей тела. Я сказал себе: «Твоей жизни пришел конец. Ты умираешь». Вся жизненная энергия собиралась в фокус; где была эта точка, я не знаю. Потом появилась точка, где все выглядело так, как будто окно видеокамеры само пытается закрыться. И вдруг оно закрылось. Я не знаю, что произошло после этого. Это было как физическая смерть. Я не знаю, что вернуло меня к жизни. Я не знаю, как долго это продолжалось. Я называю это «катастрофой», потому что с точки зрения того, кто считает это чем-то волшебным, блаженным, полным благости, любви и экстаза, это физическая пытка с такой точки зрения это катастрофа.
Потом, на восьмой день, я сидел на диване и вдруг произошел потрясающий взрыв энергии сильнейшей энергии, потрясшей все тело, диван, дом и как будто всю Вселенную все тряслось, вибрировало. Это движение невозможно создать. Оно было внезапным. Я не знаю, исходило ли оно снаружи или изнутри, сверху или снизу я не мог определить место; оно было повсюду. Это продолжалось часами и было невыносимым, но я ничего не мог сделать, чтобы остановить это; я был абсолютно беспомощен. Так все и продолжалось, день за днем. Стоило мне только сесть, начиналась вибрация, похожая на эпилептический припадок, или что-то вроде того.
Сознание такое чистое, что, что бы ты ни делал в направлении очищения этого сознания, это только загрязняет его.
Это был очень болезненный процесс. Это физическая боль, потому что у тела есть ограничения у него есть форма, свои собственные очертания. И когда происходит взрыв энергии, которая не является ни твоей, ни моей энергией, ни энергией Бога (или назовите это как хотите), она не ощущает границ тела; ей нет до этого никакого дела, у нее своя собственная движущая сила. Это очень больно.
По всему телу происходили болезненные ощущения. Мысль пыталась контролировать тело, но когда она ослабевала, весь метаболизм оказывался взбудораженным. Все происходило само по себе, без какого бы то ни было моего вмешательства. Например, изменилось движение рук. Но перед этим в запястьях в течение шести месяцев были жуткие боли, пока они сами по себе не развернулись. Вот почему говорят, что мои движения похожи на мудры. Потом болел позвоночник и кости. Затем начали меняться половые гормоны. Я не знал, мужчина я или женщина. Вдруг с левой стороны появилась женская грудь. Это все продолжалось и продолжалось. Телу понадобилось три года, чтобы попасть в свой новый, собственный ритм.

Возможно ли объяснить, что произошло?

Есть описание того, как эти вещи происходили со мной. Какую ценность это представляет для вас? Никакой. В то же время, это очень опасно, потому что кто-то, возможно, будет пытаться симулировать внешние проявления.
Тело подвержено влиянию всего происходящего вокруг; оно не отделено от того, что происходит вне тебя. Все, что происходит там, также происходит и здесь есть только физический отклик. Чтобы это понять, нет нужды в очистительных методах, нет нужды в садхане не нужна никакая подготовка. Сознание само должно промыть себя: оно должно очиститься от каждого признака святости, каждого следа порочности, ото всего. Даже то, что считается святым и священным, в сознании является загрязнением. Очищение происходит не по твоей воле, а как только разрушены границы, т.е. не с помощью твоих усилий и не через силу воли И только при этом условии шлюзы открываются и все выходит. В процессе вымывания происходят видения. Это видения не снаружи или внутри тебя; вдруг ты сам, все твое сознание принимает форму Будды, Иисуса, Махавиры, Сократа.
Но там все еще остается разделение: ты и форма, которую приняло сознание, скажем, форма Будды, или Иисуса Христа, или бог знает кого. Тут же опять возникает вопрос: «Как я могу знать, что я в этом состоянии?» Однако это разделение не может продолжаться долго; оно исчезает и приходит что-то другое.
Вероятно, нечто подобное произошло со многими сотнями людей. Это часть истории. Ведь все, что люди испытали до тебя, тоже есть часть твоего сознания. Я когда-то слышал гимн «Когда святые входят маршем». Но мне больше нравится выражение «все святые выходят маршем». Это метафора того, что они покидают твое сознание, потому что больше не могут там оставаться, потому что все это примесь, загрязнение. После очистки ты возвращаешься в первозданное, изначальное состояние сознания. Как только оно стало чистым от себя и само по себе, тогда ничто не может задеть его, ничто больше не может загрязнить его. Все прошлое вплоть до этой точки присутствует, но оно больше не имеет власти над тобой.
Все эти видения происходили в течение трех лет после «катастрофы». Теперь все закончилось. Разделенное состояние сознания больше не может функционировать; сознание остается неделимым ничто не может задеть его. Может происходить что угодно. Мысль может быть хорошей, плохой, телефонным номером лондонской проститутки Во время моего бродяжничества в Лондоне я, бывало, разглядывал эти телефонные номера, приколотые к деревьям. Меня интересовали не проститутки, а эти номера. Один номер так и засел в голове
С тех пор я никогда не говорил себе: «Теперь у меня есть ответы на все проклятые вопросы». То состояние, о котором я прежде упоминал как о состоянии просветления, тоже исчезло. Понимаете, это не пустота, не отсутствие, не вакуум вопрос вдруг исчез, вот и все. С тех пор у меня бывают только очень простые вопросы, например, как добраться до Хайдарабада?
Да и вообще совсем не важно, что приходит, хорошее, плохое, святое, порочное. Вот почему мне приходится использовать фразу «религиозный опыт» (не в том смысле, в котором обычно используется слово «религия»): он возвращает тебя назад к источнику. Ты снова в этом первозданном, изначальном, чистом состоянии сознания. Назовите это осознанием или как угодно. В этом состоянии вещи происходят, но нет никого, кто в них заинтересован, никто не смотрит на них. Они приходят и уходят своим чередом, подобно текущим водам Ганга: в реку втекают сточные воды, наполовину сожженные трупы, и хорошие вещи, и плохие, но ее вода всегда чиста.