Ты, до конца своих дней,
Считал себя личностью,
Единой и неповторимой,
Одновременно не видя возможности
Существовать вне толпы,
Когда твои глаза в зеркале
Стали тускло мерцать и щуриться
От настоящего солнца.
Нашел на стуле. Вздрогнул весь, не успел испугаться, смешно. Нашел себя на стуле. Поднялся, проскрипев половицами, вышел. «Привет ветер!»-пронеслось внутри,«Привет, ветер»- наполнило снаружи. Мягкое влажное дуновение прошло сквозь, тихое. Ощущение земли. Твердое, живое, упругое. Постукивания тростника друг о дружку — движение цвета, щекотно в груди. Встрепенулся от точки — муха!-появилась мысль, как муха. Я стою на берегу. Я. Берег. Река. Деревня.Надо баню затопить.
Созвездия, горящие священною загадкой,
Загадкой мирозданья,
Находят отражения в свеченьи фонарей,
Тех фонарей, чьи грустные рогатки,
Встречают лица новых кораблей,
И отражаясь в волнах, отраженья гаснут,
Они рождаются, чтоб снова умереть,
А умирают для того, чтобы доставить счастье
Своим собратьям с звездами лететь.
Скоро тихий вечер положит свои трепещущие почти прозрачные в серой дымке руки на мои плечи. Силуэт музыканта обьявит начало, чтобы медленно вступая из оркестровой ямы радугой рассыпались и разлетелись звуки, ноты, аккорды, палитры, цветные объемные стены, поля и дороги, источая из себя, между прочим и тихие, иногда печальные мысли… про стихи и Александра Сергеевича Пушкина.
Бежишь, подпрыгивает, рябью растекается, тает как розовая вата, подныривает, обтекает и струится, лучистыми искорками рассыпаясь в разные стороны, с легким шипением касаясь капель, подернутых пленочкой нетерпения, какого-то слегка суетливого человека в шляпе. Настигаешь миг за мигом, все время в погоне. Если не в атаке, то в засаде, постоянной обороне и оккупации,- околесица несусветная в мчащейся с горы немыслимой чепухе. Кажется, все только кажется. На лопухе муравей. Зеркало в окне.
Набросав впопыхах изображение, через окошко отслеживая уходящую тональность и следующую за ней минуту, полную только пульсирующей всем объемом тишины, наполняющую до краев железную бочку, с плавающем в ее границах спичечным коробком, в свою очередь заполненным до краев, с легкой рябью просыпающегося чувства, полного нежности, безмятежной причудливой снежинкой, порхающей над замерзшим и от этого ставшим еще более прекрасным цветком, наподобие махаона, тени махаона на стене, уходящей в небо, сливающейся с синевой, переходящей в фиолет. Монументально транслируя в пространство все ту же пульсирующую разными цветами картину, в такт извилистой и приятно прилипающей к телу души мелодии ушедших лет, стекающей с патифонной пластинки безпрепятственно в испаряющуюся лужицу, отражающую небо и птиц грациозных, головокружительно опьяняя и без того непросыхающего от постоянно принимаемой информации телеграфиста, контролера, деятеля, пограничника, наблюдателя, автора, меня и не меня- БЫТИЕ продолжает БЫТЬ.
Все в этом мире сегодня тут- а завтра там,
Все с похмелья на могиле власть дают слезам,
Где-то очень-очень рядом — падала звезда,
Только эта песня стара- кончились слова,
И сегодня мы рыдаем — нету больше сил,
И с распухшими глазами-смотрим в новый мир,
Наш-то был рожден для счастья-этот для беды,
После двух часов ненастья-путаем следы,
Заволакивает тропки бирюзовой тишиной,
Наша жизнь от третьей стопки- к топке роковой.
Сегодня ангелы, сорвавшись с крыш летят.
Мы в Питере, их много, между делом,
Они на души спящие садятся снегом белым,
припорошат, и дальше улетят. На крыши. И глядят несмело.
Застывшим барельефом на меня.
Прохожего. Бредущего за хлебом. 7 января.
Ты, равнодушие свое, закрыла красной ширмой страсти,
В моей душе опять ненастье, шумят осенние дожди,
Смывая слов напрасных бремя, глядишь в глаза мои
Не веря, глазам своим.
Огни дорог, следы воспоминаний,
Где в отражении завешанных зеркал,
Застыли лица прошлых воплощений,
И страшен их оскал,
И иногда… из глаз твоих, твоя душа,
В мои глаза, как мотылек, перелетает,
И попадая в них, до тла сгорает,
Не находя окна.
Белеет снег, а у стены,
Засыпанный его словами,
Сугроб страницей шелестит
И плачет стертыми стихами,
Подстать дождю, что позабыл,
Как поливал водой деревья,
Осенней грустною порой,
Порой тоски, порой томленья.
С воспоминаниями все
Повязано воздушной нитью,
Но позабудутся весной
Страдания осенних ливней,
Капель звенящею струей,
Наполнит воздух новым ядом,
Который прошлое сотрет
Своим веселым, светлым взглядом!
Заметает поземкой поземистой, заметает следы, заметает все. В тишине.
Заметает, заметает, убаюкивает, свистит за печкой ветром, сверчком.
Блестит пятачком, да надежды свечкой. А за окошком, окном – заметает,
заметает без слов, убаюкивает без снов. Заметает поземкой, тихо так.
iglav