Сиддхартха. Герман Гессе

Небольшой отрывочек из этой книги не проливает свет на глубокие истины. Нет. Просто главный герой подводит итог своей интересной и содержательной жизни. И для него (Сиддхартхи), и для нас (читателей) это всего лишь слова, не предавайте им большего значения:
Слушай, мой милый, слушай внимательно. Грешник, вроде меня или тебя,
конечно грешник и есть, но когда-нибудь он будет снова Брамой; когда-нибудь
он достигнет Нирваны, будет Буддой. Так вот, заметь себе: это
«когда-нибудь»- только ложное представление, образное выражение. Грешник не
есть человек, еще только находящийся на пути к совершенству Будды; он не
находится в какой-нибудь промежуточной стадии развития, хотя наше мышление
не в состоянии представлять себе эти вещи. Нет, в грешнике уже теперь, уже
сейчас живет будущий Будда, его будущее уже налицо. И в нем, и в тебе, и в
каждом человеке ты должен почитать грядущего, возможно, скрытого Будду. Мир,
друг Говинда, не есть нечто совершенное или медленно подвигающееся по пути к
совершенству. Нет, мир совершенен во всякое мгнове ние; каждый грех уже
несет в себе благодать, во всех маленьких детях уже живет старик, все
новорожденные уже носят в себе смерть, а все умирающие — вечную жизнь. Ни
один человек не в состоянии видеть, насколько другой подвинулся на своем
пути; в разбойнике и игроке ждет Будда, в брахмане ждет разбойник. Путем
глубокого созерцания можно приобрести способность отрешаться от времени,
видеть все бывшее, сущее и грядущее в жизни, как нечто одновременное, и
тогда все представляется хорошим, все совершенно, все есть Брахман.
Оттого-то все, что существует, кажется мне хорошим: смерть, как и жизнь,
грех, как и святость, ум, как и глупость — все должно быть таким, как есть.
Нужно только мое согласие, моя добрая воля, мое любовное отношение — чтобы
все оказалось для меня хорошим, полезным, неспособным повредить мне. На
собственном теле и на собственной душе я убедился в том, что мне нужен был
грех, что и сладострастие, и стремление к земным благам, и тщеславие — мне
нужны были в такой же степени, как и мое постыдное отчаяние, дабы наконец
отказаться от противодействия миру, дабы научиться любить его таким, как он
есть, не сравнивая его с каким-то желательным, созданным моим воображением
миром, с придуманным мною видом совершенства. Вот, о Говинда, некоторые из
моих мыслей, до которых я додумался.