Исповедь Толстого

vk.com/doc195820191_249974800?hash=9bddf2f7f933c3ad07&dl=99a2f6c9ccd475cba0

Не найдя разъяснения в знании, я стал искать этого разъяснения в жизни,
надеясь в людях, окружающих меня, найти его, и я стал наблюдать людей — таких же, как я, как они живут вокруг меня и как они относятся к этому
вопросу, приведшему меня к отчаянию.
И вот что я нашёл у людей, находящихся в одном со мною положении по
образованию и образу жизни.
Я нашёл, что для людей моего круга есть четыре выхода из того ужасного
положения, в котором мы все находимся.
Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том, чтобы не знать, не
понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Люди этого разряда — большею частью женщины, или очень молодые, или очень тупые люди — ещё не
поняли того вопроса жизни, который представился Шопенгауэру, Соломону,
Будде. Они не видят ни дракона, ожидающего их, ни мышей, подтачивающих
кусты, за которые они держатся, и лижут капли мёду. Но они лижут эти капли
мёда только до времени: что-нибудь обратит их внимание на дракона и мышей, и
— коней их лизанью. От них мне нечему научиться, нельзя перестать знать
того, что знаешь.
Второй выход — это выход эпикурейства. Он состоит в том, чтобы, зная
безнадёжность жизни, пользоваться покамест теми благами, какие есть, не
смотреть ни на дракона, ни на мышей, а лизать мёд самым лучшим образом,
особенно если его на кусте попалось много. Соломон выражает этот выход так:
«И похвалил я веселье, потому что нет лучшего для человека под солнцем,
как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его,
которые дал ему Бог под солнцем.
»Итак, иди ешь с веселием хлеб твой и пей в радости сердца вино твоё…
Наслаждайся жизнью с женщиною, которую любишь, во все дни суетной жизни
твоей, во все суетные дни твои, потому что это — доля твоя в жизни и в
трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем… Всё, что может рука твоя по
силам делать, делай, потому что в могиле, куда ты пойдёшь, нет ни работы, ни
размышления, ни знания, ни мудрости".
Этого второго вывода придерживается большинство людей нашего круга.
Условия, в которых они находятся, делают то, что благ у них больше, чем зол,
а нравственная тупость даёт им возможность забывать, что выгода их положения
случайна, что всем нельзя иметь 1000 женщин и дворцов, как Соломон, что на
каждого человека с 1000 жён есть 1000 людей без жён, и на каждый дворец есть
1000 людей, в поте лица строящих его, и что та случайность, которая нынче
сделала меня Соломоном, завтра может сделать меня рабом Соломона. Тупость же
воображения этих людей даёт им возможность забывать про то, что не дало
покоя Будде — неизбежность болезни, старости и смерти, которая не
нынче-завтра разрушит все эти удовольствия. То, что некоторые из этих людей
утверждают, что тупость их мысли и воображения есть философия, которую они
называют позитивной, не выделяет их, на мой взгляд, из разряда тех, которые,
не видя вопроса, лижут мёд. И этим людям я не мог подражать: не имея их
тупости воображения, я не мог её искусственно произвести в себе. Я не мог,
как не может всякий живой человек, оторвать глаз от мышей и дракона, когда
он раз увидал их.
Третий выход есть выход силы и энергии. Он состоит в том, чтобы, поняв,
что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить её. Так поступают редкие
сильные и последовательные люди. Поняв всю глупость шутки, какая над ними
сыграна, и поняв, что блага умерших паче благ живых и что лучше всего не
быть, так и поступают и кончают сразу эту глупую шутку, благо есть средства:
петля на шею, вода, нож, чтоб им проткнуть сердце, поезды на железных
дорогах. И людей из нашего круга, поступающих так, становится всё больше и
больше. И поступают люди так большею частью в самый лучший период жизни,
когда силы души находятся в самом расцвете, а унижающих человеческий разум
привычек ещё усвоено мало. Я видел, что это самый достойный выход, и хотел
поступить так.
Четвёртый выход есть выход слабости. Он состоит в том, чтобы, понимая
зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть её, зная вперёд, что ничего
из неё выйти не может. Люди этого разбора знают, что смерть лучше жизни, но,
не имея сил поступить разумно — поскорее кончить обман и убить себя,
чего-то как будто ждут. Это есть выход слабости, ибо если я знаю лучшее и
оно в моей власти, почему не отдаться лучшему?.. Я находился в этом
разряде.
Так люди моего разбора четырьмя путями спасаются от ужасного
противоречия. Сколько я ни напрягал своего умственного внимания, кроме этих
четырёх выходов я не видал ещё иного. Один выход: не понимать того, что
жизнь есть бессмыслица, суета и зло и что лучше не жить. Я не мог не знать
этого и, когда раз узнал, не мог закрыть на это глаза. Другой выход — пользоваться жизнью такою, какая есть, не думая о будущем. И этого не мог
сделать. Я, как Сакиа-Муни, не мог ехать на охоту, когда знал, что есть
старость, страдания, смерть. Воображение у меня было слишком живо. Кроме
того, я не мог радоваться минутной случайности, кинувшей на мгновение
наслаждение на мою долю. Третий выход: поняв, что жизнь есть зло и глупость,
прекратить, убить себя. Я понял это, но почему-то всё ещё не убивал себя.
Четвёртый выход — жить в положении Соломона, Шопенгауэра — знать, что
жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и всё-таки жить, умываться,
одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для меня
отвратительно, мучительно, но я оставался в этом положении.
Теперь я вижу, что если я не убил себя, то причиной тому было смутное
сознание несправедливости моих мыслей. Как ни убедителен и несомненен
казался мне ход моей мысли и мыслей мудрых, приведших нас к признанию
бессмыслицы жизни, во мне оставалось неясное сомнение в истинности исходной
точки моего рассуждения.
Оно было такое: Я, мой разум — признали, что жизнь неразумна. Если нет
высшего разума (а его нет, и ничто доказать его не может), то разум есть
творец жизни для меня. Не было бы разума, не было бы для меня и жизни. Как
же этот разум отрицает жизнь, а он сам творец жизни? Или, с другой стороны:
если бы не было жизни, не было бы и моего разума, — стало быть, разум есть
сын жизни. Жизнь есть всё. Разум есть плод жизни, и разум этот отрицает
самую жизнь. Я чувствовал, что тут что-то неладно.