25 марта 2014, 09:53
принять ответственность.
Хочу поделиться выдержкой из Кастанеды. Кастанеда в свое время сильно повлиял на меня и помог взращивать силу духа.
Вот один из моментов который оказал на меня сильное влияние:
И я рассказал дону Хуану о своем отце, который любил читать мне бесконечные проповеди о чуде здравого ума в здоровом теле, о том, что молодым людям следует закалять и укреплять свое тело, преодолевая трудности и участвуя в спортивных состязаниях. Отец был молод; когда мне было восемь, ему едва исполнилось двадцать семь. Летом он, как правило, уезжал из города, где работал учителем в школе, чтобы хоть месяц провести на ферме моего деда, где я жил. Этот месяц был для меня сущим адом. Я привел дону Хуану один из типичных примеров поведения отца. Пример этот, как мне казалось, вполне соответствовал теме нашего разговора.
Едва приехав на ферму, отец тут же тащил меня с собой на длинную прогулку, во время которой мы обсуждали дальнейшие действия. Отец строил планы насчет того, как мы будем ходить плавать каждое утро в шесть часов. Вечером он заводил будильник на полшестого, чтобы утром у нас было достаточно времени: ведь ровно в шесть мы уже должны быть в воде. Утром будильник звонил, отец выбирался из постели, надевал очки и выглядывал в окно.
Я даже дословно вспомнил монолог, который он при этом произносил:
— М-м-м… Что-то сегодня как-то облачно. Слушай, я полежу еще минут пять. О'кей? Только пять! Просто нужно хорошенько потянуться, чтобы сон окончательно прошел.
И он неизменно засыпал, и спал до десяти, а иногда и до полудня.
Я сказал дону Хуану, что особенно меня раздражало то, что он упорно не желал отказываться от своих невыполнимых решений. Ритуал повторялся каждое утро, до тех пор, пока я, в конце концов, не отказывался заводить будильник, чем страшно обижал отца.
— Это вовсе не были невыполнимые решения, — возразил дон Хуан, явно принимая сторону моего отца. — Он просто не знал, как ему проснуться и встать, вот и все.
— Как бы там ни было, — сказал я, — я не терплю неосуществимых решений.
— А какое решение было бы в данном случае осуществимым? — застенчиво улыбаясь, спросил дон Хуан.
— Отец должен был признаться себе, что не в силах пойти купаться в шесть, и решить, что купаться мы отправимся, скажем, в три часа пополудни.
— Твои решения ранят дух, — сказал дон Хуан исключительно серьезным тоном.
Мне показалось, что в голосе его даже прозвучали печальные нотки. Довольно долго мы молчали. Мое раздражение улеглось. Я думал о своем отце.
— Он не хотел идти купаться в три часа пополудни. Неужели ты не понимаешь? — сказал дон Хуан.
Его слова заставили меня взвиться.
Я сказал, что отец был слаб, и таким же был его мир идеальных поступков, которые он никогда не осуществлял. Я почти кричал.
Дон Хуан не произнес ни слова. Он медленно и ритмично покачал головой. Я чувствовал ужасную печаль. Всякий раз, когда я вспоминал об отце, меня охватывало какое-то опустошающее чувство.
— Думаешь, ты был сильнее, да? — как бы между прочим спросил дон Хуан.
Я ответил, что именно так и думаю, и начал было рассказывать о состоянии эмоциональной сумятицы, в которое отец неизменно меня приводил, но дон Хуан перебил;
— Он поступал с тобой нечестно?
— Нет.
— Может, он был мелочен по отношению к тебе?
— Нет.
— И он делал для тебя все, что было в его силах?
— Да.
— Так что тебе не нравится?
Я снова начал кричать, что он был слаб, но спохватился и понизил голос. На допросе у дона Хуана я чувствовал себя как-то нелепо.
— Зачем ты все это делаешь? — спросил я, — Предполагалось, что мы будем говорить о растениях.
Я был раздражен и подавлен больше, чем когда-либо до этого. Я сказал, что мое поведение — не его дело, и что не с его познаниями об этом судить, а он разразился грудным хохотом.
— Когда ты злишься, ты всегда чувствуешь, что прав, да? — спросил он и по-птичьи моргнул.
Это было действительно так. Мне была свойственна тенденция всегда чувствовать праведность своего гнева.
— Давай не будем говорить о моем отце, — сказал я, изображая хорошее настроение, — поговорим лучше о растениях.
— Нет уж, давай поговорим о твоем отце, — настаивал дон Хуан. — Это как раз то, с чего нам сегодня следовало бы начать. Если ты думаешь, что был настолько сильнее его, то скажи, почему ты сам не ходил купаться в шесть утра и не вытаскивал его с собой?
Я ответил, что не мог поверить в то, что отец просил меня об этом всерьез. Я всегда считал, что купание в шесть утра — это дело моего отца, а не мое.
— С того момента, как ты принял его идею, это стало также и твоим делом, — резко сказал дон Хуан.
Я сказал, что никогда ее не принимал, потому что знал, что отец склонен к самообману. Таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, дон Хуан спросил, почему я тогда же не сказал отцу все, что по этому поводу думал.
— Отцу таких вещей не говорят, — неуверенно попытался я объяснить.
— А, собственно, почему?
— В моем доме это было не принято, вот и все.
— Ты совершал гораздо более неприглядные поступки в своем доме, — провозгласил он, как судья, выносящий приговор. — Единственное, чего ты так и не совершил — ты не возжег огонь собственного духа!
Сила этих его слов была столь сокрушительной, что они, словно эхо, отозвались в моем сознании. Он опрокинул все мои щиты. Я был не в состоянии с ним спорить. Чтобы как-то защититься, я кинулся записывать.
В последней слабой попытке объясниться я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходится иметь дело с людьми вроде моего отца, которые, подобно ему, бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге я всегда оказывался не у дел.
— Ты жалуешься, — мягко произнес дон Хуан. — Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не привык принимать ответственность за свои решения. Если бы ты согласился с решением твоего отца каждое утро в шесть часов ходить купаться, ты пошел бы самостоятельно, если бы понадобилось, или послал бы отца к черту, едва он заикнулся бы на эту тему после того, как ты понял, чего стоят все эти разговоры. Но ты ничего ему не сказал. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Принять на себя ответственность за свои решения — это значит быть готовым умереть за них.
— Постой, постой! — воскликнул я. — Ты передергиваешь!
Но он не дал мне закончить. А сказать я собирался, что привел своего отца лишь в качестве примера нереалистического образа действия, и что ни один здравомыслящий человек не согласится умирать за такую идиотскую вещь.
— Не имеет значения, каким именно является решение, — сказал дон Хуан. — В этом мире нет ничего более серьезного, чем что-либо другое. Разве ты не понимаешь? В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
(Путешествие в Икстлан глава принять ответственность)
Вот один из моментов который оказал на меня сильное влияние:
И я рассказал дону Хуану о своем отце, который любил читать мне бесконечные проповеди о чуде здравого ума в здоровом теле, о том, что молодым людям следует закалять и укреплять свое тело, преодолевая трудности и участвуя в спортивных состязаниях. Отец был молод; когда мне было восемь, ему едва исполнилось двадцать семь. Летом он, как правило, уезжал из города, где работал учителем в школе, чтобы хоть месяц провести на ферме моего деда, где я жил. Этот месяц был для меня сущим адом. Я привел дону Хуану один из типичных примеров поведения отца. Пример этот, как мне казалось, вполне соответствовал теме нашего разговора.
Едва приехав на ферму, отец тут же тащил меня с собой на длинную прогулку, во время которой мы обсуждали дальнейшие действия. Отец строил планы насчет того, как мы будем ходить плавать каждое утро в шесть часов. Вечером он заводил будильник на полшестого, чтобы утром у нас было достаточно времени: ведь ровно в шесть мы уже должны быть в воде. Утром будильник звонил, отец выбирался из постели, надевал очки и выглядывал в окно.
Я даже дословно вспомнил монолог, который он при этом произносил:
— М-м-м… Что-то сегодня как-то облачно. Слушай, я полежу еще минут пять. О'кей? Только пять! Просто нужно хорошенько потянуться, чтобы сон окончательно прошел.
И он неизменно засыпал, и спал до десяти, а иногда и до полудня.
Я сказал дону Хуану, что особенно меня раздражало то, что он упорно не желал отказываться от своих невыполнимых решений. Ритуал повторялся каждое утро, до тех пор, пока я, в конце концов, не отказывался заводить будильник, чем страшно обижал отца.
— Это вовсе не были невыполнимые решения, — возразил дон Хуан, явно принимая сторону моего отца. — Он просто не знал, как ему проснуться и встать, вот и все.
— Как бы там ни было, — сказал я, — я не терплю неосуществимых решений.
— А какое решение было бы в данном случае осуществимым? — застенчиво улыбаясь, спросил дон Хуан.
— Отец должен был признаться себе, что не в силах пойти купаться в шесть, и решить, что купаться мы отправимся, скажем, в три часа пополудни.
— Твои решения ранят дух, — сказал дон Хуан исключительно серьезным тоном.
Мне показалось, что в голосе его даже прозвучали печальные нотки. Довольно долго мы молчали. Мое раздражение улеглось. Я думал о своем отце.
— Он не хотел идти купаться в три часа пополудни. Неужели ты не понимаешь? — сказал дон Хуан.
Его слова заставили меня взвиться.
Я сказал, что отец был слаб, и таким же был его мир идеальных поступков, которые он никогда не осуществлял. Я почти кричал.
Дон Хуан не произнес ни слова. Он медленно и ритмично покачал головой. Я чувствовал ужасную печаль. Всякий раз, когда я вспоминал об отце, меня охватывало какое-то опустошающее чувство.
— Думаешь, ты был сильнее, да? — как бы между прочим спросил дон Хуан.
Я ответил, что именно так и думаю, и начал было рассказывать о состоянии эмоциональной сумятицы, в которое отец неизменно меня приводил, но дон Хуан перебил;
— Он поступал с тобой нечестно?
— Нет.
— Может, он был мелочен по отношению к тебе?
— Нет.
— И он делал для тебя все, что было в его силах?
— Да.
— Так что тебе не нравится?
Я снова начал кричать, что он был слаб, но спохватился и понизил голос. На допросе у дона Хуана я чувствовал себя как-то нелепо.
— Зачем ты все это делаешь? — спросил я, — Предполагалось, что мы будем говорить о растениях.
Я был раздражен и подавлен больше, чем когда-либо до этого. Я сказал, что мое поведение — не его дело, и что не с его познаниями об этом судить, а он разразился грудным хохотом.
— Когда ты злишься, ты всегда чувствуешь, что прав, да? — спросил он и по-птичьи моргнул.
Это было действительно так. Мне была свойственна тенденция всегда чувствовать праведность своего гнева.
— Давай не будем говорить о моем отце, — сказал я, изображая хорошее настроение, — поговорим лучше о растениях.
— Нет уж, давай поговорим о твоем отце, — настаивал дон Хуан. — Это как раз то, с чего нам сегодня следовало бы начать. Если ты думаешь, что был настолько сильнее его, то скажи, почему ты сам не ходил купаться в шесть утра и не вытаскивал его с собой?
Я ответил, что не мог поверить в то, что отец просил меня об этом всерьез. Я всегда считал, что купание в шесть утра — это дело моего отца, а не мое.
— С того момента, как ты принял его идею, это стало также и твоим делом, — резко сказал дон Хуан.
Я сказал, что никогда ее не принимал, потому что знал, что отец склонен к самообману. Таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, дон Хуан спросил, почему я тогда же не сказал отцу все, что по этому поводу думал.
— Отцу таких вещей не говорят, — неуверенно попытался я объяснить.
— А, собственно, почему?
— В моем доме это было не принято, вот и все.
— Ты совершал гораздо более неприглядные поступки в своем доме, — провозгласил он, как судья, выносящий приговор. — Единственное, чего ты так и не совершил — ты не возжег огонь собственного духа!
Сила этих его слов была столь сокрушительной, что они, словно эхо, отозвались в моем сознании. Он опрокинул все мои щиты. Я был не в состоянии с ним спорить. Чтобы как-то защититься, я кинулся записывать.
В последней слабой попытке объясниться я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходится иметь дело с людьми вроде моего отца, которые, подобно ему, бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге я всегда оказывался не у дел.
— Ты жалуешься, — мягко произнес дон Хуан. — Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не привык принимать ответственность за свои решения. Если бы ты согласился с решением твоего отца каждое утро в шесть часов ходить купаться, ты пошел бы самостоятельно, если бы понадобилось, или послал бы отца к черту, едва он заикнулся бы на эту тему после того, как ты понял, чего стоят все эти разговоры. Но ты ничего ему не сказал. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Принять на себя ответственность за свои решения — это значит быть готовым умереть за них.
— Постой, постой! — воскликнул я. — Ты передергиваешь!
Но он не дал мне закончить. А сказать я собирался, что привел своего отца лишь в качестве примера нереалистического образа действия, и что ни один здравомыслящий человек не согласится умирать за такую идиотскую вещь.
— Не имеет значения, каким именно является решение, — сказал дон Хуан. — В этом мире нет ничего более серьезного, чем что-либо другое. Разве ты не понимаешь? В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
(Путешествие в Икстлан глава принять ответственность)
25 комментариев
— Ты водишь!
— Теперь ты!
— Я увернулся!
— А теперь я вожу!
так-то виноватых нет есть задача которую надо выполнять.
ты мысль думаешь сам или она просто приходит и ты её регистрируешь по факту, после того, как она уже там?
это важный момент.
а вообще наверное 50 на 50(или в другой пропорции) то есть мысли и приходят и сам думаю.
т.е. если ты всё время на пол шага позади, есть ли у тебя какой то выбор?
как ты можешь что либо контролировать или за что то нести ответственность и как следствие быть виноватым?
мне вспомнилось и взгруснулось, я про критику кого то и не вспоминала. была занята исключительно собой)))
А насчет эмоций… приходит некая эмоция, распознается, и если есть такая обусловленность, то приходит идея справиться с ней. У кого-то такой идеи просто нет. И иногда находятся силы для подавленяи этой эмоции иногда нет. Иногда ее удается просто пронаблюдать иногда нет, иногда она прямо вырывается. Тебе не кажется что как-то маловато контроля?