Любая женщина – как свежая могила. Воденников.

Любая женщина – как свежая могила:
из снов, из родственников,
сладкого, детей…
Прости её. Она тебя любила.
А ты кормил – здоровых лебедей.

Но детским призракам (я это точно знаю) — не достучаться им –
до умного – меня…
А ты – их слышишь – теплая, тупая,
непоправимая –как клумба, полынья.

Стихотворение – простое, как объятье — гогочет, но не может говорить.
Но у мужчин – зато — есть вечное занятье:
жён, как детей, –из мрака – выводить.

И каждый год – крикливым, птичьим торгом
я занимаюсь в их – живой – груди:
ту женщину,
наевшуюся тортом,
от мук, пожалуйста, – избавь и огради!

Все стихтворения –
как руки, как объятья.
(…от перьев, пуха их – прикрой меня – двумя!)
Да, у мужчин – другие есть занятья,
но нет других – стихотворений – у меня.

…Ты мне протягиваешь – руку наудачу,
а я тебе – дырявых лебедей.
Прости меня.
Я не пишу, я плачу –
над бедной-бедной – девочкой – моей…

***

Но я ещё прижмусь к тебе — спиной,
и в этой — белой, смуглой — колыбели —
я, тот, который — всех сильней — с тобой,
я — стану — всех печальней и слабее…

А ты гордись, что в наши времена —
горчайших яблок, поздних подозрений —
тебе достался целый мир, и я,
и густо–розовый
безвременник осенний.

Я развернусь лицом к тебе — опять,
и — полный нежности, тревоги и печали —
скажу: «Не знали мы,
что значит — погибать,
не знали мы, а вот теперь — узнали».

И я скажу: «За наши времена,
за гулкость яблок и за вкус утраты —
не как любовника —
(как мать, как дочь, сестра!) —
как современника — утешь меня, как брата».

И я скажу тебе,
что я тебя — люблю,
и я скажу тебе, что ты — моё спасенье,
что мы погибли (я понятно — говорю?),
но — сдерживали — гибель — как умели.