Кораблик, который приплыл.

А я только что и могла – сидеть на черепахе, что держит мир, и дивиться тому, как пространство достает из своего бездонного красного мешка все новых и новых шоколадных зайцев в нарядных обертках. Вокруг шумно и весело, и нос обоняет запах праздника и храбро павших во имя него апельсинов. Притаившись, внемлю каждому звуку сталью смеющихся невдалеке ложек. Теперь уже, кажется, пора разворачивать.
Все начинается с неподдельного интереса полюбоваться тем, как побрякивают новые, еще неведомые поныне, формы и знания. А они гремят как погремушки над люлькой только что пришедшего в мир младенца. Ши-ши-ши, смотри, как интересно, ши-ши-ши, смотри же, как красиво. И я, — словно околдованная магией древних шаманов, — тянусь…
В страстных объятиях заключив эти знания, вальсирую с ними под созвездиями, попутно напиваясь шелестом мыслей; а в конец разойдясь, корчусь от смеха на несуществующей могиле погибших в пустоте звуков. Буйная и румяная, только и хочу, что продолжения. Мне нужны новые земли. Слышите, — новые земли-земли-земли-и-и-и!
Я – кораблик из бумаги, что был подхвачен могучими антициклонами и ими спущенный в течения талых весенних вод. Все хорошо. Даже если плохо, и синоптики то и дело передают, что за окном будет север и понедельники, — все хорошо.
Но однажды, в один из непримечательных дней, например в марте, когда авитаминоз, и у неба неизменно серый цвет лица, как у покойника из холодильной камеры морга, приходит усталость. Тогда в меру потрепавшийся кораблик парусами вздыхает: «Кажется, приплыли».