Немножко философии о свободе

Древние верили, что в камнях, деревьях и во всем прочем живет Дух. Дух камня, дух дерева, духи предков. Живые тоже не исключение. Потом этих духов отделили от предметов и вынесли в мир незримого. Логично: если их никто не видел, значит, и обитать им положено не здесь. Потом был Платон. Он решил, что в воде живет «водность», в сигаретх — «сигаретность», а в собаках — «псовость». Он назвал эти вещи идеями и отправил существовать в мир идей. Еще были индусы. Они не стали мелочиться и заявили, что во всем на свете обитает только Одно — Брахман. А в человеке — маленький Брахман — Атман. Они сказали: воды нет, но есть «водность», которая проявляется как вода. А вместо собак по улицам бегает «псовость», которая то же самое, что «водность» или Атман. А все вместе это Брахман. Где-то так с поправками на местную очумелость. Главное, что есть что-то одно — большое и светлое. И не фиг там мелочиться. Потом появились ж-масоны. Они были люди попроще и отправили эту штуковину на небеса под видом Единого Бога. С которым можно и крайне желательно договариваться, поскольку он у них получился нервный. Восточные люди, горячая кровь.

Короче говоря, в один прекрасный день пришел Будда. Он сел под деревом, перестал жрать и начал искать водность воды, собачность собак и конопляность индийской конопли. Все то, о чем упорно твердили Упанишады. Искал-искал — и не нашел. Тогда он очень удивился: что это, блин, за штучки? Допустим, нет независимого существования ни у одной формы: ни у дерева, ни у собаки, ни даже у крутого индийского косяка. Но ведь в св. писании сказано, что обязаны быть и собачность, и косячность! Короче, он опять уселся в позу лотоса и в один прекрасный день обнаружил Пустоту всех форм. Это его слегка успокоило, но потом Будда снова разволновался: а есть ли в Пустоте пустотность? И обнаружилось: пустотности нет!

Этот день все прогрессивные народы празднуют как День Великого Освобождения. Как рассуждал Будда? Какой бы толстой ни была цепь, она как форма все равно преходяща и когда-нибудь рассыплется в прах. Любая тюрьма рано или поздно рухнет — было б только здоровье до этого дожить. Но все это возможно лишь в том случае, если в железе оков и стенах тюрьмы нет чего-то, что обладает независимым существованием. Если даже в самой Пустоте отсутствует пустотность, выходит, никакая тюрьма — не тюрьма!

Но Будда пошел еще дальше. Он рассудил: а как же с человеком? Ведь говорят, что в нем есть его «человечность» — Атман. Ну, или некое «Я». Дык откуда ж ему взяться, удивился Будда. В собаке нет, в дереве — нет, даже в Пустоте — нет. А в человеке? То же самое! Никакого самосуществующего постоянного существования нет ни в чем вообще. А если нет ничего отдельно самосуществующего — так откуда ж взяться «целому», о котором на каждом рынке рассказывают садху? И его тоже нет, такие вот пироги.

И что у нас получается? В Пустоте нет пустотности, а в полноте нет наполненности. Нет нефеноменальности, но и с феноменами та же беда. Вещи есть и вещей нет. Есть «я» и нет «меня» — прямо-таки одновременно. Идти некуда, а на работу опаздывать нежелательно. Никого нет, а кругом сплошной шум и гам. Как быть, думал Будда. Как «Дхаммападу» людям диктовать? И придумал он «вместерожденность» феномена и его отсутствия. Потому как некоторые ученики уже потихоньку на гашиш стали переходить от отчаяния. Впрочем, ученики все равно ничего не поняли, а потом Будда и сам коньки отбросил. А Дхаммападу уже без него написали. Слегка под гашишом, конечно…

Ну, а потом все вернулось на круги своя. С гашишом быстренько обнаружилась «природа ума», которая прекрасно заменила Брахман. Сияющая, чистая и, разумеется, непреходящая. И конкуренты не дремали: придумали То-Что-Есть. И начали к нему стремиться. От несвободы — к Свободе. Ну… и по сей день, короче, стремятся. Такие дела.