И разверзлись небеса, и спустились на землю ангелы... Тарасова Барбара

Его кровать стояла напротив окна. Его руки плетьми свисали с кровати, касаясь холодного металлического каркаса. Одеяло сползло, а на лице застыла слюна, секундой до этого момента, сползающая на подушку. Он глубоко вдохнул через рот, будто бы стараясь скрыть свою оплошность перед небом, которое смеялось над ним. Пошевелил ногами, дернул рукой и перевернулся на другой бок, скрыв свои сны от неба.
В комнату проникли тени и заплясали в бешеном танце с кусками его сновидений. Ему снилось, что он бежит среди пустынного кладбища, среди могил тех, что боролись за веру, которая оказалась никому не нужна. Ему снилось, что за ним кто-то идет, а он бежит и не может оторваться от взгляда внимательных глаз. Он сворачивал за стволы деревьев и касался их шершавой поверхности руками, но все равно спиной чувствовал взгляд, он боялся выйти из-за дерева, ему все казалось, что эта тень уже рядом, что она стоит рядом, окутывая тело свое темнотой, завязывая душу в узел своим тихим смехом. Он все бежал, пока Земля не закончилась обрывом. Он искал кого-то, он искал истерзанную плоть среди мертвых. Он искал свое имя среди этих белых крестов на зеленом лугу под пурпурным небом. Тишина давила визгом, а он все стоял на обрыве, ожидая приближения тени. Он все ждал, а она все не приближалась, он все ждал – старел, умирал, а она не приближалась и тогда он позвал. Сначала совсем сипло, голос пропал за многие миллионы лет, а потом громко и кричал все громче и громче, в надежде, что его услышат. Кричал. Одну фразу:
— Бог! Ответь мне! Бог, слышишь!
Кричал. Понимал, что ответят, оставалось только ждать. Он любит издеваться, для Него вечность – ничто, для Него тишина – это ответ, для Него смысл – это бессмыслица.
Он стоял и кричал, а тень наконец начала приближаться.
— Не кричи. Он не ответит, — прошептала она, касаясь своим скользким телом его рук.
— Не надрывайся, он не услышит, — шептала она, поглощая его руки своей пастью
— Не плачь, он не увидит, — все говорила она, глотая его язык.
А он не сопротивлялся, он все так же стоял на скале, понимая, что его окутывает страх. Он вечность кричит Его имя, он вечность стоит на одном месте, он вечность не пил и не ел. А Он все молчит, испытывая на прочность.
Свет проник в окно и оглушил своей яркостью. Он упал, рассекая лоб об угол тумбы.
«Ты не можешь ответить сам себе. Ты и есть Бог,» — свет зажегся в комнатушке, чайник засвистел, а сын Ватикана снова притворялся Богом.