музыка навеяла...

Иуда ведь неглупый был мужик,
Он четко понимал чего он продал,
Вот — бабки, ну а там — один мужик чего-то заливает про свободу.

Опять бомбят, опять война
Пи##ец на горном Карабахе
Кому-то новость, а кому-то смерть — конец уже поношеной рубахе.

Простые радости — ходить, сидеть, пердеть
Не доставляют нужного экстрима
Бороться, жить и все преодолеть — врагам бесстрашно подставляя спину

Чего не можешь ты не избегать, о ты, чудесная скотина ?!
Пора пришла опять тебя распять, чтобы урок усвоил этот длинный.

Как?! Все? Уже? И так давно распят?
Без новостей, известий и знамений?

О неет, я не готов — вот так — и в ад — работать буду я над поведеньем!

Как не поможет? Почему? Какое нафиг избеганье?
Давайте зафигачим тут войну, чтоб не заметить тайного желанья:
Съ##ться в ночь, съе##ться прочь. В небытии растаять без остатка.

Чтобы на третий день войны — возникнуть снова на площадке.

Не матерись, ты же хороший человек. Хороший бл#ть, ого какой хороший.
Во всем ведь виновата моя мать, и ваша, между прочим, тоже!

Я избегаю, не могу не избегать. Не в силах укусить себя за жопу.
Рожден. Живу. А значит вынужден страдать. И снова рифма просится про попу.

И в гуще этой непроглядной тьмы — какое-то спокойствие таится. местами смех.
Поржать люблю, увы. Не все же со слезами материться.

Качает маятник уставшие тела. То им печаль, то хрохотная радость.
Иуда: сцука, знал, что продавал. Продал и я. И каюсь, каюсь, каюсь.

мат убрал. теперь не воняет.