Особая связь.

Две ночи подряд мне снились сны на одну и ту же тему — о том, что кому-то плохо и грустно, а я его утешаю, жалею и обнимаю.

Оба раза это были мужчины, и оба раза они плакали. В первый раз это был типа мой парень, и он оттолкнул меня, когда я его утешала, обвинив в том, что я таким образом самоутверждаюсь за его счёт. Во второй раз это был мой друг, которого типа предала его девушка, и моё утешение его взбодрило, и у нас завязалась романтика.

Я проснулась с четким убеждением, что подсознание пытается переварить какую-то фигню, связанную именно с мужчинами и с романтикой. И сутки потратила, размышляя об этом. Опять возвращалась к неудовлетворённой потребности в нежности, в эмоциональной близости и некой «особой» сердечной связи.

На следующий день я проснулась одержимой. Это тоже очень давнее чувство привязанности к любимому человеку, которое является вторым кирпичиком в фундаменте персонального Ада. Я вчувствовалась в него, и пыталась понять, откуда оно тут, зачем, и почему. Ведь именно сейчас условия совсем другие, и, казалось бы, этому чувству тут делать нечего. Поприставала в шутку к своему мужчине, изображая Горлума и кольцо :))))) Потом вспомнила, что это поразительное чувство привязанности перекидывается всю мою жизнь с одного человека на другого.

Сначала была мама. Без мамы я не могла никак. Многие дети плачут, когда первый раз их приводят в садик или школу, но потом они перестают и адаптируются. Я не могла нормально адаптироваться. Когда мама уходила, у меня была паника, будто я помираю. Объяснения, что мама вернётся, на меня не действовали. Я сначала ревела и страдала до истощения, а потом тупо ждала, одержимая одной мыслью «где мама? Когда она придёт? Где? Где? Где? Когда? Когда? Когда?!!!», ничего не могла и не хотела делать. Это была абсолютная одержимость, однонаправленность, связанность. В то время психологи были не популярны, а то бы у меня точно нашли отклонения :)

Я подросла, но вот эта паническая реакция не проходила. Да, вроде в школе я перестала плакать, но все равно это была совершенно враждебная среда. И ещё чуть позже я стала оценивать эту реакцию как неправильную. Мне хотелось избавиться от этой постыдной зависимости. Мне было уже 13, а я все ещё впадала в истерику и ступор, если меня отвозили куда-то и оставляли наедине с незнакомыми людьми. Я решила пойти на это сознательно, попробовать перебороть это силой. И попросила маму отправить меня в летний лагерь. Наверное, это была первая попытка сознательной работы над собой :) Я терпела, я пыталась отвлечься, я старалась ПОНЯТЬ, пересилить, осознать, почему меня так клинит. Но у меня не получилось. Клинило, и всё.
Даже не помогло то, что со мной поехала моя подруга, с которой мы уже давно были знакомы. Я буквально преображалась в моменты этих приступов, становилась другим человеком. Поэтому и называю это сейчас одержимостью.
Невозможность адаптации.

Должно было пройти очень много времени, чтобы я привыкла к новому, и это должно было происходить постепенно и с обязательным «тылом», когда «за спиной» моей стояла бы знакомая благоприятная среда, куда я могу в любой момент вернуться. Резкая смена обстоятельств моментально сужала моё сознание до одной мысли, до одного желания — вернуться к родному и знакомому.

Прошло ещё несколько лет и у меня появился молодой человек. Он жил в Москве, а я в Твери, поэтому он мог приезжать только в какие-то определенные дни. Очень скоро я поняла, что влюбленность сопровождается тоской, и что, черт возьми, я не могу жить без этого человека. Вот он уезжает — и всё, мир рушится, я помираю. И я поняла, что странное чувство к маме, с которым я боролась в детстве, теперь перекинулось на моего любимого.

Странная смесь жалости, нежности, привязанности, тоски, удовольствия, жажды.
Я сравнивала себя с Хари из «Соляриса», потому что это выглядело для меня один в один.
Тогда я стала предпринимать вторую попытку избавиться от этой зависимости. Но она уже была переплетена с сексуальностью, с сердечными чувствами, много с чем. Мне было трудно отделить одно от другого.

Далее идут много лет, в которых я пытаюсь создать компенсирующие механизмы для своей душевной болезни, мечтаю о том, чтобы любовь была со свободой, а не так, как у меня, пытаюсь себя анализировать и менять.

Потом идут годы эзо-практик, где я пытаюсь работать с подсознанием, чтобы отделить любовь и привязанность. Потом жестокий удар, когда меня опять бросают, и я чувствую себя как в детстве — паника, и я умираю. Но уже не вся, потому что кое-какие компенсирующие механизмы все-таки сработали. Но они конечно, не способны это все сдержать…

И вот наступил довольно благоприятный период, когда я нахожусь в знакомой приятной среде, и никто не собирается меня бросать во враждебный неизвестный мир.

И просыпаюсь с этим чувством, которое совсем не к месту.
Наблюдаю за ним, пытаюсь отвязать от объекта, хотя этого даже не требуется, потому что я замечаю, что чувство первично, и оно ищет вовне, к кому бы прилепиться. В то утро это был мой мужчина. Я увидела, что чувство ищет опору, находит и закрепляется. Но фокус раскрыт, поэтому я перевожу внимание только на чувство и наблюдаю.

Вспоминается Мама. Это что-то, что я называла «любовью» — тоска и тяга, вечное желание соединиться, и невозможность этого сделать до конца.

И почему-то я знала, что она нуждается во мне так же сильно, как и я ней. И мне было её очень жалко. Я хотела защитить и спасти её от этой нужды, которая грызла и меня тоже. Мне было жалко до слез нас обоих.

Здесь одно из ярчайших воспоминаний детства — когда мне приснилось, что мама очень расстроена и несчастна, и хочет покончить жизнь самоубийством, а я её отговариваю. При этом наяву все было ок, мама не плакала, не скандалила (у нас в смысле ссор между родителями все в порядке, то есть они в очень хороших и крепких отношениях, очень дружны). И вот этот кошмар на меня очень повлиял, я стала бояться, что он осуществится. Мне виделось, будто мама мучается. Потом эта жалость начала проникать во всех близких. Сейчас я думаю, что это была проекция моих собственных мучений, но это не так важно.

Важно то, что я ощущала адский коктейль из очень острых чувств, в котором смешались и боль, и удовольствие, и гордость, и жалость. Временами преобладала гордость и радость, «я могу!». В другой момент мне было очень плохо. Причём, плохо мне было не всегда от каких-то внешних воздействий. Часто эти мучительные чувства приходили, как и сейчас, без видимой причины, а у меня ещё не было таких больших мозгов, чтобы их объяснить, или даже внятно описать. Я приставала ко взрослым, но они меня не понимали.

Пару раз в лагере меня почти отпустила душевная болезнь, и тогда я почувствовала что-то вроде страха или вины. Что если я сейчас поддамся среде, изменюсь, адаптируюсь, вольюсь в сообщество, то боль меня, конечно, отпустит, но тогда я перестану быть собой! Предам маму, а ведь я ей нужна! Это было действительно ощущение, будто моё изменение, излечение — означает проигрыш и предательство.

Проигрыш — будто я сделаю что-то неправильное, не справлюсь. Предательство — будто на меня надеялись, меня любили, а я возьму и откажусь, брошу любимых.

И вот эта вся байда была до 10 лет!

«Никогда не бросай меня, не исчезай, никогда не меняйся! Между нами есть особая связь, которая глубже любых человеческих интересов и увлечений. Мы тайно договорились дать друг другу жизнь и радость этой жизни. Мы должны быть вместе, тогда каждый из нас сможет почувствовать себя на высоте.» — если бы тогда были слова, то мои чувства описывались примерно так.

Впоследствие, я могла сказать то же самое каждому из мужчин, кого любила — когда думала, что возникновение этой особой связи и есть любовь. Но ведь это на самом деле другая игра.

Возможно, другим просто повезло больше — им для ощущения своего существования партнёр был не нужен.