Святость (случай из жизни).

Святость (Случай из жизни).
Живу один за маленькой полузаброшенной деревенькой, практически в лесу. Из всех общений – только белоснежный красавец-кот с огромным голубыми глазам – ни родственников, ни друзей, что помогает не отвлекаться от медитаций и работы в саду. Иногда надоедает читать и смотреть сатсанги Мастеров и сутры Будды и тогда, по воскресеньям, я выбираюсь в церковку с полутора десятком прихожан-бабушек и пятком старичков в 10 км от нас, хоть и приходится ходить пешком, но хочется иногда услышать живую речь и благостные, умиротворяющие песнопения плывущие в наполненном ароматом ладана воздухе. В прошлое воскресенье, 30 апреля, был день жён-мироносец и мы обошли старый дореволюционный кулацкий домик, переделанный из сельсовета 20 лет назад в церквушку с молитвами и возгласами молодого священника, окормляющего с десяток церквушек соседних полувымерших деревень: «Христос Воскресе!» и нашими радостными ответами: «Воистину Воскресе!». Священник кисточкой обливал нас освящённой водой и мир и радость от праздника, тёплого солнечного весеннего дня наполняли сердце. Я всю процессию шёл рядом с симпатичной девушкой лет двадцати, в белом, с голубыми цветочками по краям, платочке, несшей на вышитом полотенце старинную, в золочёном окладе икону и смотрел на её одухотворённое лицо, какие никогда не увидишь в городах, где на всех лицах лежит несмываемая печать суеты, озабоченности, тревоги и печали, а нередко – и озлобленности, к которой люди привыкли и не замечают её, как шахтёры в забое не замечают чёрных сажистых лиц друг у друга. От её лица не хотелось отводить глаза и езаметная. Скорее внутренняя улыбка сама появлялась на моём лице. Я видел её на всех службах и её строгие, задумчиво-сосредоточенные моления, её активное участие в церковной жизни – после службы она, приставив к скамьям столы, занималась с детьми в церковной школе. Мне она нравилась не только красотой, но какой-то внутренней одухотворённостью, светившейся в её лице и несвойственным современным, особенно городским девушкам спокойствием, каким-то внутренним душевным комфортом и равновесием. В конце службы священник вновь поздравил всех с праздником, объявил о скромном подарке для женщин – церковных свечей и призвал поддержать праздник Воскресения христосованием – целованием прихожан — мужчин с женщинами. Все мужчины стали подходить к женщинам и со словами «Христос Воскресе!» трижды целовать их в щёки, а затем, взяв с серебряного подноса просфорки – освящённый хлебец, выходить из храма. Девушка (я узнал – её звали Маша), стояла в сторонке, и вся очередь проходила мимо неё, как будто чего-то ждала… Я встал в самом конце очереди и дойдя до неё, остановился рядом и негромко сказал: «Христос Воскресе!». Она посмотрела мне прямо в глаза и тихо ответила: «Воистину Воскресе!» и опустила глаза. И в них, и в её голосе и в этом опускании глаз я увидел такое смирение и покорность, которого никогда не встречал раньше, (но знал, что бывает у восточных, японских женщин), и которое так сразило меня своей духовной силой, что я замер в нерешительности, поняв, что такую смиренную, неземную по кротости и духовной красоте, возвышенную девушку может целовать только Бог, Христос и никто не ниже. Несколько секунд я молча стоял возле неё, не в силах заставить себя прикоснуться губами к её ангельскому лицу, будучи в каком-то оцепенении и она стояла и ждала, и наконец, как бы очнувшись, сделал невероятно трудный шаг вслед за уходящей очередью к выходу из храма. По долгой дороге домой я обдумывал – почему я не смог к ней прикоснуться – была ли виной тому её святость или моя какая-то неведомая мне духовная нечистота, или то действие сил свыше, может быть Бог ей наметил путь в монашки, поскольку молодых людей для неё подобной духовной силы(и вообще духовных) в наших окрестностях, выкошенных алкоголем и наркотиками, вообще нет, но так и не пришёл ни к какому ответу. Уйдя в работу в саду с головой в эти майские дни, старался из всех сил забыть о произошедшем, и моя тяжёлая работа и дыхательная практика осознанности почти помогли в этом.