для тех кто хочет опробовать практически: 3-ое суток отсутствия внутренних страданий БЕЗ ПЛАТНО.

— фигею от того как… то-ли я не отлична от долллинного оргазма… то-ли ещё от какого… )

— для тех кто меня читает но проголосовать не может: просто мысленно нажмите кнопку и зафиксируйте «умственное нажатие» механичеки у себя дома (например щёлкните пальцем.) и 72 часа пойдёт… _ _ _

слушай, а на работе сильно париться по поводу задания это ж не страдание?

«Чувство ожидания…
В детстве чувство ожидания будоражило. В старости чувство ожидания угнетает.»

страх страдание мука. в эти моменты видимо внимание максимально погружено в мысли и мечется. Выходя вниманием на себя становится легче. Все что я могу пока сказать.

хотела нажать… потом задумалась… уже второй день думаю… Жалко терять...:)))

ВОПРОС Дракону.
— Андрей, а ты бы смог нажать кнопку и 3 дня не по-страдать ДЛЯ ИСТИННЫ ?
а потом доходчиво рассказать остальным что там было и как…?

Проблема вся в том, что потом 3 дня отходняка будет


и исправь ты уже эту «з»)

— Кстати, — сказал я озабоченно, — а где сейчас Анна? В доме
небезопасно.
— Я ей задание дал, — сказал Чапаев, — скоро подойдет. С ней все в
порядке. Да ты садись давай. Я все тебя жду, жду — полбутылки уже выпил.
Я сел напротив.
— Твое здоровье.
Я пожал плечами. Делать было нечего.
— Ваше здоровье, Василий Иванович.
Мы выпили, и Чапаев задумчиво уставился на тусклый огонек керосиновой
лампы.
— Я тут думал о твоих кошмарах, — сказал он, положив ладонь на папку.
— Все истории, которые ты написал, перечитал. И про Сердюка, и про Марию
этого, и про врачей, и про бандитов. Ты когда-нибудь обращал внимание на
то, как ты от всего этого просыпаешься?
— Нет, — сказал я.
— А ну-ка попробуй вспомнить.
Я задумался.
— Просто в какой-то момент становится ясно, что это сон, и все, — сказал я нерешительно. — Когда становится уж слишком не по себе, вдруг
понимаешь, что бояться на самом деле нечего, потому что…
— Почему?
— Я пытаюсь подобрать слова. Я бы сказал так — потому что есть куда
просыпаться.
Чапаев хлопнул ладонью по столу.
— А куда именно просыпаться?
На этот вопрос ответа у меня не было.
— Не знаю, — сказал я.
Чапаев поднял на меня глаза и улыбнулся. Мне вдруг престало казаться,
что он пьян.
— Молодец, — сказал он. — Вот именно туда. Как только тебя
подхватывает поток сновидений, ты сам становишься его частью, потому что в
этом потоке все относительно, все движется и нет ничего такого, за что
можно было бы ухватиться. Когда тебя засасывает в водоворот, ты этого не
понимаешь, потому что сам движешься вместе с водой и она кажется
неподвижной. Так во сне появляется ощущение реальности. Но есть точка,
неподвижная не относительно чего-то другого, а неподвижная абсолютно, и
она называется «не знаю». Когда ты попадаешь в нее во сне, ты просыпаешься
— точнее, сначала ты просыпаешься в нее. А уже потом, — он обвел рукой
комнату, — сюда.
Из-за стены долетела дробь пулеметной очереди, потом раздался взрыв,
и стекло в окне задребезжало.
— Но эта же точка есть в жизни, — продолжал Чапаев, — абсолютно
неподвижная, относительно которой вся эта жизнь — такой же сон, как твои
истории. Всё на свете — просто водоворот мыслей, и мир вокруг нас делается
реальным только потому, что ты становишься этим водоворотом сам. Только
потому, что ты знаешь.
Он выделил слово «знаешь» интонацией.
Я встал и подошел к окну.
— Слушайте, Чапаев, они, кажется подожгли усадьбу.
— Что поделать, Петька, — сказал Чапаев, — так уж устроен этот мир,
что на все вопросы приходится отвечать посреди горящего дома.