Гонорар

Максим гулял по городу. По весеннему яркие и уже горячие лучи солнца, толкали его в затылок, он поворачивался лицом к солнцу, щурился, тер пальцами глаза, нос, отворачивался, со слепу не мог навести резкость на встречных прохожих, опять поворачивался лицом к солнцу, чихал, и от всего этого получал глупое, тягучее, и, ни с чем не сравнимое, удовольствие. Незадолго до прогулки, он читал книгу и думал о том, что писатели, по существу, описывают самые что ни на есть простые вещи. Борзописцев и прочих, кто пишет современную фантастику, детективы и всякий хлам на потребу дня, в расчет он не принимал. Имелись в виду — гении. Он вспоминал события из своей жизни, и ему хотелось попробовать написать что — нибудь в духе классики, как это делали его любимые писатели. Записать свои мысли не было возможности, поэтому Максим складывал слова в предложения, откладывал их на мысленную полочку, придумывал новые предложения, повторял в уме первые строки, что — то уже забывалось, что — то правилось, добавлялось, обрастало подробностями и опять складывалось на полочку. Чтобы не забыть наработанное, приходилось вновь и вновь повторять в уме одни и те же фразы. Максим почему –то кайфовал от этих повторов, игра забавляла его, и он надеялся, что что — нибудь да получится.

Получалось примерно следующее:

«Прямо на гальке, у воды, вокруг расстеляного покрывала, сидели веселые люди. Импровизированный стол ломился от явств. Овощи, фрукты, зелень, шашлык, свежий лаваш, разорванный на большие ломти, водка, шипучее вино, аджапсандал – все это ровным слоем покрывало не ровную от камней поверхность стола. От неловких движений пьяных людей, бутылки падали, проливая живительную влагу, а пятна от пролитых соусов, придавали полотну стола налет авангардности. Это был вечер знакомств. Все эти люди впервые увидели друг друга в походе, который остановился на ночлег в небольшом ущелье на берегу Черного моря».

«Завязка есть», — подумал Максим и продолжил:

« Он уже был пьян. Когда до него дошла очередь представиться, он почему-то сказал, что женат и имеет двоих детей. Из всех пьяно-мельтешащих мыслей, почему-то именно эта чушь оказалась на языке. Он смутился, но уже через секунду понял, что шутка удалась. А еще точнее, пьяной компании было уже все равно, потому что к исходу первых двадцати минут застолья, люди и кони уже стали перемешиваться гигантским мазками супрематизма».

«Ну не знаю, не знаю», — подумал Максим, присел на лавочку и застрочил дальше:

« Он крутил головой и его губы, разъехавшиеся в детской, широкой улыбке, уже не могли вернуться к своему первоначальному состоянию. Он уже безумно любил весь этот красочный и веселый мир, этих чужих ему людей, это море, с шуршащим за спиной прибоем, эти розоватые от заходящего солнца камни, эту вкусную еду. Ему хотелось всех обнять и расцеловать. И тут он увидел на себе внимательный взгляд черных глаз. Пухленькая, симпатичная девушка, на которую он не обратил внимание в начале пиршества, и сидевшая немного в стороне, напротив, внимательно его разглядывала. Белая кожа, черные, вьющиеся волосы, красивая улыбка и глаза. Горящие глаза израильтянки. «Есть контакт», — подумал он и еще больше провалился в безмятежность.»

«Ляпота…ляпота!!!» — Максим торопился, он понимал это, но ничего не мог с этим поделать.

« Время для него остановилось. И дальнейшие события выглядели как яркие вспышки, вырывающие картинки из пьяного хаоса. Вот он на небольшой поляне, среди хвойных деревьев. Притоптанная земля. На двух высоких шестах висят тусклые лампочки. Они освещают лесной танцпол. Орет безликая музыка. Кругом, плохо стоящие на ногах люди, двигаются как в стробоскопе и он, в объятиях пухленькой, горячеглазой незнакомки. Он ей что-то кричит сквозь музыку, она ему что-то отвечает. Его мутит от алкоголя. Вот он с ней на пустынном пляже, на камнях, горячо целует ее во влажные, сладкие губы. Мимо проходят пограничники, светят на них фонариком и тихо смеются. Она горит в его объятьях, что-то шепчет ему. Он в дурмане, безумно целует ее тело, промелькнувшая мысль, – почему так быстро и скомкано и где же ухаживания на год, — быстро исчезает, и юноша полностью отдается животному инстинкту.»

«Что за кич !? Что за пафос !?», — думал Максим. – «Что за бульварный роман?» И продолжал:

«Наутро, он думал, что умирает. Он лежал в палатке на дощатом полу и прощался с жизнью, голова его раскалывалась, внутри головы раскачивался огромный чугунный колокол, потное, липкое тело бросало то в жар, то в холод. Она отпаивала его чаем и какими — то травами, он уже любил ее. Она что-то рассказывала ему; что она замужем, что у нее два ребенка. Он держал ее руку в своей руке и смотрел на нее непонимающим взглядом. Она гладила его по груди и говорила, что с ее стороны, это была месть мужу, который ей изменил. «Месть», — думал он весь оставшийся день. К вечеру он ожил, выполз из палатки, сел за нетесаный стол полевой кухни, с большим аппетитом съел большую, полную тарелку наваристого горячего борща и опять подумал:«Месть…»».

«Дело сделано», — проговорил вслух Максим. – «Лучше я не напишу». К концу дня он оформил текст, написал заглавие – «Месть», отправил его в редакцию, лег на диван, закинул ногу за ногу и стал ждать свой первый гонорар.