Философ

Это была первая лекция по философии, на первом курсе автотранспортного факультета политехнического института. Мне было семнадцать лет, учился я в институте после школы по инерции. Большие аудитории мне казались холодными и не дружелюбными. Разношерстные группы, состоявшие из нас, школяров, и ребят уже отслуживших армию, были одновременно шумными и тоскливыми. Слово «философия» вызывала во мне смутные предчувствия, что здесь мне расскажут нечто, что ответит мне на уже зарождавшиеся вопросы — про жизнь и смерть.

Преподаватель задерживался. Я подошёл к пианино, которое зачем-то стояло в углу, у входной двери и стал наигрывать «В траве сидел кузнечик». Ко мне подошёл парень из моей группы и стал подыгрывать на клавишах высоких нот. Через минуту в аудиторию вбежала девочка и попросила прекратить игру, так как она мешает занятиям по высшей математике в соседней аудитории. Мы с товарищем подчинились.

Наконец в аудиторию порывистыми шагами зашёл преподаватель. С первых же своих движений он меня озадачил противоречивыми чувствами. Это был мужчина лет тридцати пяти. Волнистые, соломенного цвета волосы, были растрёпанны, усы под носом такого же цвета торчали веничком вперёд, открывая и подчеркивая бледную пухлую верхнюю губу. Это было как- то несуразно и забавно. Одет он был в замызганный костюм непонятного цвета. Бежь, который был скорей ближе к выцветшему желтому, и вертикальная серая полоска. Рукава и брюки были для его фигуры коротки. Из-под пиджака сильно торчали рукава застиранной рубашки розовато — сиреневого цвета. А из-под коротких брючин виднелись красные носки, которые съехали ниже щиколотки из-за растрёпанных резинок.

Все замерли, а я продолжал его рассматривать. Фамилия Вишневский подкрепила мои опасения. Я почему- то думал, что с такой фамилией нужно играть на виолончели, а не преподавать философию. Когда же он начал порывистыми фразами, которые представляли собой дичайшую кашу из незнакомых мне слов, и распетые модуляциями противного голоса с переходом на фальцет, вещать нам что- то помпезное и непонятное, я начал скисать. Добили меня его дефекты речи. Он каким-то чудом умудрялся искажать сразу несколько шипящих букв. Причем определить, какие именно — было трудно. То ли «с» и «ч», то ли «ш» и «щ». Выглядело это забавно, особенно когда звучали слова «экзистенциализм», «диалектический», «Аристотель».

Глаза его смотрели куда- то поверх наших голов, наверно — в космос. Минут через десять, этот мощный спич вдруг оборвался, он обвел глазами наши испуганные лица и спросил: " Вы что, ничего не понимаете? " Кто-то из нашей аудитории, будущих инженеров- механиков, которые собирались посвятить свою жизнь организации процесса ремонта автомобилей, спросил: «А что такое социум?»
Из всего курса философии я запомнил только эту первую лекцию. Как я дальше взаимодействовал с этим гигантом мысли, и как я сдавал экзамен по этой дисциплине, хоть убейте, не вспомню.

С тех пор, я так и не подружился с латинскими и греческими словами. Они режут ухо и никак не хотят прописываться в моем словарном запасе. Поэтому, друзья, когда вы пишете про всякие «саты», «читы», и прочие «ананды», я конечно преклоняюсь перед вами, но мысленно морщусь и вспоминаю этот первый философический удар по моей не окрепшей, но уже ищущей душе.