Старец Иосиф Афонский: Прерывание молитвы...

Прерывание молитвы (из книги «Изложение монашеского опыта»)

…Теперь я объясню вам, что имеется в виду под выражением «прерывание молитвы», когда умножится в человеке благодать. Благодать делания уподобляется сиянию звезд, просвещения — полнолунию, а благодать совершенства — созерцания — полуденному солнцу, проходящему по небосводу. Поскольку отцы разделили духовное жительство на три чина.

Так вот, когда благодать умножится в человеке и он знает все написанное, как мы сказали, он приходит в великую простоту. Ум его расширяется, приобретая огромную вместимость. И как вкусил ты каплю той благодати, когда пришли к тебе большая радость и веселие, так и снова приходят они, когда ум находится в молитве. Но сильно, как тонкое дуновение, как стремительное благоуханное дыхание. И переполняет все тело, и обрывается молитва. Замирают члены. И только ум созерцает в ослепительном свете. Совершается единение Бога и человека, так что он не может сам себя разделить, — как железо.

Прежде чем его поместят в огонь, оно называется железом. Когда же накалится и покраснеет, то делается одно с огнем. Или как воск, который, приблизившись к огню, тает, не может остаться в своем естестве. Только когда пройдет созерцание, он снова возвращается в свое естество. Тогда как пребывая в созерцании, он как бы другой и из другого. Весь полностью соединяется с Богом. Думает, что у него нет ни тела, ни жилища. Весь — парящий. Без тела восходит на небо!

Воистину велико это таинство. Ибо видит человек то, о чем язык человеческий не может рассказать. И когда проходит это созерцание, он пребывает в таком смирении, что плачет, как малое дитя, о том, как ему дает это Господь, тогда как сам он не делает ничего. И происходит такое осознание себя, что, если заговоришь с ним, он считает себя ничтожнейшим, недостойным существовать на свете.

И до тех пор, пока он так думает, ему дается еще больше. — Достаточно! — взывает он к Богу. А благодать умножается еще. Он становится сыном Царя. И если спросишь его:
— Чье то, что на тебе?
— Господа моего, — говорит.
— А хлеб и пища, которую ешь?
— Господа моего.
— А твое имение?
— Господа моего.
— А что у тебя своего?
— Ничего.

Я земля, я месиво, я пыль.
Меня поднимаешь — поднимаюсь.
Меня бросаешь — падаю.
Меня возносишь — лечу.
Меня кидаешь — ударяюсь.
Естество мое — ничто.

И он говорит это, не насыщаясь. А что это за «ничто»?
Это то, что было ничем прежде чем Бог сотворил небо и землю.