23 февраля 2011, 11:53
vidyaradjaИстория одной медитации (часть2)
Когда-то очень давно Ситу явилась Идея. Тогда он улыбнулся в первый раз простоте мироздания. Он понял, что все проблемы испарятся, если просто всем всех любить. Он тогда даже просиял как-то внутри светом озарившего его послания. Но с течением лет Сит понял насколько наивным было предположение о простоте ответа. И это даже при том, что первоначальный посыл никоим образом не менялся. Любовь с годами почти полностью превратилась сначала в понятие, а потом и вовсе в слово с неясным образом, теряющимся в джунглях подсознания, заваленное удивительным образом накопившимися страхами. Такими как остаться одному в тёмной вселенной и не успеть вырастить дерево, или оказаться не понятым или разоблаченным, униженным… или не успеть достичь просветления в этой жизни, прожить её зря, не стать богатым, чтобы помогать бедным или стать и не помогать. Страх заблудиться, потеряться, утонуть, погрязнуть. Но самое забавное – это то, что всё это и было тем единственным в чём Сит погряз и утонул. Страх страха порождает бесконечный страх.
А выбраться? Выбраться из мысли было невозможно силой самой мысли, только действием. А каким действием, если любое действие диктуется той же мыслью?
Сит выключил телевизор, устало закрыл глаза и глупо улыбался проносящимся мимо него ураганам, отчаянно пытаясь отыскать их хвосты. Наверное, однажды он перестанет пытаться и сможет просто смотреть на эту битву силы – бессмысленную и завораживающе беспощадную.
«Завораживающе-беспощадную» — Сит хотел было взять ручку, чтобы записать красивый образ на бумаге, но успел остановиться и с наслаждением отпустил его в пустоту тумана.
Потом проносилось ещё много всего, всё проносилось и проносилось, часто успевая ухватить Сита за нечто живое и Сит внутренне дергался, смотря вослед приятному или ужасающему. В такие моменты уносящееся с готовностью возвращалось, но не найдя поддержки, покружив, в унынии уплывало обратно — туда, откуда явилось.
В ушах загудело, в груди трепетало и ком боли и обид стремился вырваться из рёбер и унести Сита из этого момента в зазеркалье. Это было сложно. Гораздо проще оставаться на уже достигнутом. Ещё проще скатиться в более естественное для умного животного состояние носимой волнами веточки в бурном потоке реки. Но сложнее стать чем-то иным, выходящим за пределы того, что видно, слышно и осязаемо.
— Где же ты – главная нить этого повествования, на которую всё нанизано словно бусы…
— Она здесь, в ней всё возникает, и всё исчезнет, а Река будет течь… Берега не ограничивают поток, они лишь задают направление да и то лишь до того момента пока река думает, что она река и не осознает свою неразделённость с океаном. Но осознает или нет – это тоже неважно, поскольку это проблемы реки, выбравшей быть рекой, но не проблемы океана, которым она всегда являлась…
— Красиво» — решил Сит. — Чем глубже в мысли, тем глобальнее идея. Сейчас Сит немного ухватил её хвост. Но эти голоса в голове опять присвоили себе Чувство и ограничили его образом…
— Что им ещё остаётся, они ведь только и умеют что пытаться описывать непознаваемое с помощью самих себя…
— В таком мире проще жить. В нём возможно действовать и выражаться. В нём хоть что-то имеет смысл и одиночество становится неодиноким…
— Стоооп… — плавно развернулось предостережение, — сосредоточься на Чувстве, а не мыслях о Нём, не пытайся выражать или понять, или описать…
Сит искренне старался не пытаться. Но теперь уже возникла новая проблема как сделать так, чтобы ещё и не стараться. И при этом не делать.
Страх охватил Сита, и он с удовольствием разглядывал его. Источник страха был глубже, чем Сит мог видеть. Страх, словно страж исламской революции, преградил путь растекающейся по измождённой пустыне демократии, готовой даровать всем страждущим свободу…
— Смело бойся своего страха!
Или: Не бойся бояться больше, чем боишься!
Таковы были лозунги дня в незримой битве между скорлупкой яйца и окружающим её Космосом.
— Ты ведь замолчишь! Ты застынешь. Ты всё потеряешь. Себя потеряешь. Рассыплется домик, развеется плоть. Исчезнешь, забудешь, проглотишься, сгинешь, разверзнешься, глупо себя поведешь… — мысль заговорила стихами, и это было верным признаком приближающейся ясности, откуда всё виделось с большего расстояния, но и продвинуться дальше было труднее.
Сит был на той границе, где уже засыпал, но ещё видел как засыпает и куда его заглатывает. Он видел свои сны — как они возникают, но отстраниться становилось сложнее, поскольку демонстрируемые кем-то слайды исключали саму возможность вспоминания необходимости отстранения. Он чувствовал как голова стремится объединиться с ногами и как нечто время от времени возвращает голову обратно. Но всё это было уже не им. Мысли из голосов становились целыми мирами со множеством персонажей, которые завлекали Сита в свои проблемы. Или в его, Сита, собственные проблемы.
Возник лодочник на берегу реки – той самой Реки Жизни, что хотела стать Океаном. Сит узнал её, поскольку именно такой себе её и представлял. А вдалеке виднелся и океан. Он плескался, бурлил и словно смеялся над рекой. Он как бы говорил всем своим бесконечным видом: Я – Атман! Без форм и качеств я плескаюсь, игриво волнами звеня. И безразмерно разливаюсь в любую форму бытия…
Атман – это свет! – вспомнил Сит и миллионы лампочек зажглись в небе, превратив океан воды в Слепящее Солнце Свободы, которое теперь уж точно не могло быть ничем иным, кроме как Атманом.
Атман – это любовь! – вспомнил Сит и тёплое чувство разогрело его до температуры блаженства.
Да, блаженство – это тоже путь, — радостно подхватил лодочник, из угрюмого монаха преобразившийся, вдруг, в монаха сияющего счастьем.
Это Оно! – сказал лодочник. Ты понял. Ты видишь Свет и Любовь и знаешь все ответы на любые вопросы. Не веришь? Задавай. И не смущайся, что отвечать буду я – это ведь твой сон, а значит я – это ты сам…
Ещё большая эйфория охватила Сита от ясного как острие скальпеля понимания, что он, наконец, разгадал загадку. Или разгадает вот-вот. Надо только правильно спросить и ответ придёт.
— А можно я спрошу напрямую? — Сит осторожно, словно боясь спугнуть надвигающееся просветление, кивнул в сторону Атмана.
— Конечно! Ты можешь всё!
Сит в благоговейном трепете поднял глаза к неслепящему свету тысяч солнц и, глядя Атману прямо в… прямо в Атман, начал перебирать в голове файлы, отыскивая там то, что его ещё совсем недавно так мучило.
И тут пришел главный вопрос, который Сит просто обязан был задать. Ему даже стыдно стало оттого, что он не сразу его вспомнил. Конечно, были ещё вопросы про то, как спасти Россию, построить Сколково, как любить безусловно или как вообще ничего не желать, но всё это уходило на второй план по сравнению с важностью главной проблемы.
— Кто я? – громко провозгласил Сит, и ему показалось, что Атман улыбнулся. А ещё Атман излучал безмерную любовь и понимание.
— Ты есть То! – сказал Атман и Сита пронзила дрожь от ясности сказанного. Это же так просто! Так пронзительно понятно! И почему Сит раньше этого не видел.
А чем же я ещё могу быть!
«Я есть что?» – нет, это не вопрос…
— А почему я этого не чувствую? – вопросы рождались со скоростью мысли и уже не требовали напряжения, Сит знал, что его несёт в правильном направлении.
Атман засиял ещё сильнее.
— Потому что ты — это не то, что можно почувствовать, ты — это ТО, что чувствует…
И опять в точку. Причём в такую, из которой когда-то взорвалась Вселенная.
Сит хотел было спросить как стать тем, кто чувствует, но вовремя понял, что повторяется и что ответом будет, что он уже есть тот, кто он есть. Нет, надо перестать терзать Атман глупыми вопросами, ответы на которые и так известны, а постараться слиться с Ним и прочувствовать ответ внутри себя как живое переживание света. Такой шанс!
Сит оттолкнулся от берега и полетел навстречу Атману, желая утонуть в Нём, умереть и воскреснуть, стать прозрачной дымкой сакуры в саду любви…
Он летел и летел, а интенсивность самоощущения всё возрастала и возрастала, пока не произошло нечто, что заставило Сита протрезветь.
Неимоверная сила обрушилась и сжала Сита до размеров одной молекулы бытия. Это было жутко. А когда давление стало невыносимым, Сит, вдруг, лопнул. Он порвался словно перенадутый шарик и всё, что было когда-то им, начало изливаться в окружающую безду. Изливаться без конца и края, заполняя и заполняя всё мыслимое и немыслимое… Такой охват невозможно было пережить. Сказать, что планеты и галактики оказались внутри Сита значит обмануть. Не было ни планет, ни галактик, ни Сита, ни внутри, ни снаружи, ни даже намёка, на то, что что-нибудь о чём-нибудь чем-нибудь можно было бы сказать. Вот если бы, идя с работы домой с месячной зарплатой с кармане и с подарками для возлюбленной, у вас под ногами разверзлась бы бездонная пропасть – это бы ни шло ни в какое сравнение с тем, от чего Сит с криком дикого ужаса очнулся от медитации.
Со лба щедро сочилась солёная жидкость. Глаз Дракона ещё несколько секунд смотрел на Сита. Таких масштабов не бывает.
Сит в онемении вытаращился вниманием в ещё не до конца закрывшуюся дверь. Тело не ощущалось. Мысли находились в глубокой коме от шока. Кажется, изо рта на диван текла какая-то струйка жидкости, потому что нижняя челюсть необратимо отвисла и окаменела. Теперь уже реальная дрожь охватила мироздание. Дрожь – это то единственное, что Сит ощущал вместо тела, и она была подобна рушащимся Гималаям.
Плавно зрение возвращало себе объекты, но эти плавающие в пространстве пузыри ещё никак нельзя было обозвать. Да всё это и не имело никакого значения.
Г-г-г-г-г-г-а-а-а-а-а… — то ли промычал, то ли проревел Сит свои первые слова, не отдавая себе в этом отчёта.
Сит висел в воздухе. По крайней мере, так это воспринималось изнутри, хотя само это «изнутри» было весьма условным. Пузыри превращались в немыслимые радужные узоры и тумбочки, табуреты, окна, потолки всё никак не могли соединиться в комнату. Они отчаянно старались, но как-будто не могли определиться провалиться ли им в дыру навечно или вернуться на свои места. Но в том то и дело было, что найти эти места в том, откуда вынырнул Сит, было очень затруднительно. Сит видел предметы такими, какими они были до того как войти в мозг и превратиться в предметы.
— Удивительно, как это возможно – взорваться наоборот. Или после взрыва, вдруг, собраться обратно в Сита… — это уже были первые мысли, осторожно выглядывающие из бомбоубежища и возвещающие возвращение.
Что это было???
Я – Сит…
Мда… — челюсть растаяла и расплылась в улыбке. А дрожь перешла в ощущение, что исполнились все желания, даже те, которые Сит ещё не успел пожелать.
Но одновременно пришла и горечь поражения. Сит понял, что ему никогда не нырнуть в эту бездну, хотя только это и имеет смысл. Неужели он вечно будет ходить по периферии бытия и никогда не нырнёт туда, потому что так привык быть Ситом, что не быть им для него означало не быть вообще… Так ведь Сит обречён. Маленький пузырик, временно возникший…
Сит хотел просветления, он не хотел растворяться и исчезать. А просветление – это и есть исчезновение. И как его достичь, оставаясь кем-то.
Всё потеряло смысл. Сит осознал, что ничто кроме поглощения этой пустотой не имеет значения, а поглотиться ей он никогда не сможет, потому что это настолько жутко, что нет слов. Он понял тех буддистов, которые рассказывают сказки о тысячах жизней, необходимых для просветления. Конечно, и тысяч жизней не хватит, чтобы преодолеть этот страх. Да хоть миллион.
Никогда никакого просветления Сит не желал. Он только думал так. Ему нравилось фантазировать и только. Сам процесс достижения и был скрытой целью и именно поэтому Сит никогда её не достигал и не достигнет.
Сит почувствовал себя ничтожеством. Самым мелким и никчемным, а также самым бесполезным и слабым из людей. Он никогда не сможет превзойти ум, потому что ум – это единственное его спасение от этой жути. И кукловодом, дёргающим ниточки и запускающим мысли во внутреннее пространство Сита, всегда был он сам. Он сам отвлекал себя от Себя, чтобы остаться собой и не раствориться в Себе. Такая нелепая игра в кошки-мышки, где и кошка, и мышка – это Сит, убегающий от самого себя… Теперь он видел это ясно, и ясность была не снящейся, как несколько минут назад, когда Ситу приснилось, что он проснулся. Это было простое осознавание того что есть. Но оно ничего не меняло. Вернее в корне меняло отношение к происходящему как к не имеющему значения, но не могло поменять того факта, что Сит будет оставаться мелким бестолковым трусом пока не умрёт.
Что я боюсь потерять?
Сит в отраженном свете вспомнил свой опыт и его передёрнуло. Тут не вопрос понимания, страх растворения был глубже инстинктов и уж тем более ментальных конструкций. Именно так умирают – Сит это знал. Более того, это и была сама её Величество Смерть….
Я никогда не смогу теперь жить как раньше, не смогу забыть…
— Дима, проснись – что с тобой? Дима! Дима! – раздавался откуда-то знакомый тревожный мужской голос.
Сит открыл глаза и увидел неясную форму, медленно принимающую образ человеческого лица. Сита осенило памятью, растворившей без остатка всё, что ему только что приснилось. Он никакой не Сит (откуда вообще пришло это имя), его зовут Дима. Дмитрий. А человек напротив – его давний близкий друг Володя.
Дим, что с тобой? – Владимир положил руку Диме на плечо, — ты как-то странно бредил, стонал. Прекращай ты работать по ночам.
— А что ты делаешь у меня дома? – поинтересовался Дмитрий, параллельно восстанавливая картину мира.
— Я не у тебя дома, я в твоём кабинете, принёс посылку для вашего мальчика… шутка. Владимир засмеялся.
Дима смеяться пока не мог. Он чувствовал, что от него ускользает что-то очень важное и что если он сейчас не вспомнит что это, оно ускользнёт навсегда и может больше не вернуться. Атман, море, звёзды, поезда – всё это должно было быть связано в какую-то цепочку, ведущую к главному…
— Просыпайся, Дмитрий Анатольевич, великие дела ждут своего героя. Через час совещание в Совбезе по поводу мира во всём мире, надо хоть немного привести себя в порядок, а то видок у вас, господин президент, никакой. Я вот тут подготовил доклад со стороны правительства, Сурков озвучит его на заседании. Если хочешь, можешь просмотреть заранее. Но лучше умойся сначала.
Мир Дмитрия Анатольевича Медведева с треском ворвался в кабинет, вытеснив остатки Сита глубоко в подсознание.
— Володь, — я странно себя ощущаю. У меня чувство, что всё будет хорошо…
— Конечно, будет, — начал было Путин, но Дима перебил.
— Нет, на самом деле. Не знаю как объяснить. Я ведь собирался прокурора отправить в отставку, помнишь, мы обсуждали вчера, ты ещё говорил, что нельзя пока тянуть эту ниточку, а то клубок распутается такой, что зашатается всё и придётся увольнять половину правительства. Но я настоял. А потом я решил почитать перед сном очередной опус Пелевина и мне сон какой-то страшный приснился. Володь, мне страшно…
Путин исподлобья оглядел президента.
— Прекращай ты это. Мягкость нам не к лицу. Сказал «а», говори «б» и иди до конца, чем бы ни кончилось. Я с тобой, не бойся. Если сожрут, то обоих сразу…
— Нет, ты не понял, я не боюсь людей, тем более, что они сами тебя все боятся, я… мне не логически как-то страшно. И в то же время спокойно. Скажи, тебе страшно бывает?
Владимир Владимирович стальным взглядом наградил Дмитрия.
— Всяко бывает. Но какое это имеет значение. Страшно, когда боишься. А когда не боишься не страшно. Мы с тобой, брат, не имеем права бояться. Делай, что должно и будь что будет… Ты вот в прошлой жизни испугался и чем всё закончилось? Семьдесят лет выбирались. Второй шанс тебе небеса подарили, так не повторяйся.
При упоминании небес, подаривших второй шанс, Дмитрий мельком взглянул на Володю. Тот сделал вид, что не заметил.
— Спасибо, конечно, за шанс, но разве президент страны не должен понимать что он делает и ради чего…
— А ты разве перестал понимать? – Путин указал рукой на папку со стратегическим планом развития России до 2025 года.
— А не кажется тебе, — продолжал, не замечая реплики Медведев, — что мы не совсем тем делом занимаемся, слишком всё мелко. Мы с тобой словно хозяева совхоза, заняты какой-то хозяйственной деятельностью – налоги, ВВП, зарплаты, пенсии, коррупция… И никогда нет времени на самое главное, всё та же суета сует на государственном уровне. А годы текут, жизнь меняется и времени ведь может не хватить на существенное…
— Уж не в монастырь ли ты собрался?
— Может это и имело бы смысл до выборов, но тогда мне и в политику соваться бы не захотелось. Нам сейчас надо придумать что такое это «главное» и включить его в план развития на приоритетных основаниях. Как накормить не только тела, но и души людей. Чтобы не только машины у каждого были, а чтобы в этих машинах ездили Люди. Понимаешь, Люди…
Когда я думаю об этом, мне и становится страшно. Ведь, чтобы дать людям что-то кроме зарплат и дорог, я должен в себе иметь то, чем можно делиться, а во мне этого нет. Мне страшно, что я не на своём месте, Володя, и занимаюсь не тем. А чтобы заняться тем, надо знать чем это «тем», а я не знаю…
Вот сам посуди, — Диму понесло, — что за ерунда по телевизору идёт, в думе, в совете, в новостях – это же просто вестники апокалипсиса, если вдуматься. О чём мы говорим, мечтаем… Где охват, масштаб, широта и глубина. Что за речи мне пишут идиотские… бред ведь. Почему мы не мыслим на тысячелетия вперёд и почему только Россия, а не всё человечество, все Галактики, Вселенная…
И что такое эта Вселенная, Володя, зачем она и для чего мы в ней? Почему мы не учим как жить? Как так получилось? Когда?
— Теперь и мне стало страшно за тебя. – Не выдержал Путин, до этого терпеливо слушающий друга. — Теряешь веру, Дим. Надеюсь, это пройдёт. Президент не должен в себе сомневаться. Начнёшь сомневаться в себе, люди это увидят и тоже начнут в тебе сомневаться.
Хочешь души лечить, Дим, так ты ж президент, лечи, на всё тут твоя воля. Хочешь, соорудим совет мудрейших, соберём его к 2025 году из бывших президентов, если, конечно, кроме нас с тобой такие ещё будут. (Путин хихикнул) А нет – так походим по монастырям, попросим старцев вмешаться…
Правда, люди, боюсь, не оценят. Уж слишком мы их долго убеждали, что рост ВВП – это самое важное в их жизни, что они, похоже, поверили… Сложно будет, Дим, сложно. Дадим им пищу душевную, а они нам митинги с лозунгами: «каждому потребителю по чисбургеру!» и сметут нас, а потом в чизбургеров и превратятся.
Тут не нахрапом, а тонко и незаметно действовать надо. Подумаем ещё с тобой насчёт душ. Не спеши. – Путин задумался и увёл стальной взгляд внутрь себя. — Хотя за энтузиазм спасибо, Дим, давно я уже не испытывал вдохновения от работы. Раздвигаем горизонты, гы. – Путин энергично потёр руками и странно заулыбался. – Мы с тобой, брат, горы ещё свернём. Будет Россия центром мира, ой, чувствую, будет…
Все-таки романтики мы с тобой, Дима! Пойду с тобой в разведку!
Дмитрий протянул руки к столу и достал папку со стратегией развития России. Что-то его тревожило. Слишком всё идеально было. Он – президент России и ему никто не мешает делать то, что он должен сделать. И он даже как будто почти знает что нужно делать. Но что-то было ужасно не так.
Дима открыл папку и прочитал:
… «С тех пор как всё началось, многое изменилось. Не было уже того знакомого начала, которое всегда являлось точкой отсчета — нет, на этот раз было иначе, чем тогда, когда начиналось предыдущее…»
Что-то это Диме напомнило и уж точно не стратегию развития России. Дима понял, что он спит и что он не Дима.
Тогда кто же он?
Он посмотрел на Путина – тот ехидно улыбался. На глазах у него были черные очки, а одет Путин был в странный черный пиджак. Владимир Владимирович подошел в «Диме» почти вплотную, придвинул губы к диминому уху и прошептал:
— Проснитесь, мистер Андерсон…
Всё существо Дмитрия затрепетало. Он всё понял! Он не президент России, и он не Дмитрий Анатольевич Медведев – теперь это было ясно как день. И он никакой не мистер Андерсон, он – Нео! Избранный! И теперь только от него зависит судьба матрицы и всего человечества.
Но что он должен делать? Сердце должно подсказать, думал Нео. Ответ придёт только изнутри, но он знает, он чувствует в себе силу всё преодолеть и всех победить. Нет в мире силы, сильнее его. Нет никаких границ его возможностям. Только иллюзия матрицы создаёт кажущиеся стены, но кому как не избранному знать иллюзорность иллюзии.
— Тебя нет! – громогласно объявил Нео Путину в черном пиджаке и Путин исчез. Нео осознал, что видение себя как президента России – это был последний бастион матрицы, цепляющей за самое последнее, что в нём осталось – гордыню. Тайные детские мечты воплотились в образе, чтобы смутить Нео, втолкнуть его в пучину сладкого небытия грёз и заставить позабыть себя и свою великую Миссию. Благоговейный трепет охватил Нео. Громадную мощь он ощущал в себе и самого себя он чувствовал хозяином мира. Он понял главный секрет матрицы. И теперь он всемогущ. Теперь никакие иллюзии над ним не властны. Матрица сильна только до тех пор, пока в неё веришь. А когда в глубине глубин, в самом нутре своём осознаёшь её пустотность, она теряет плотность и становится пластилином, из которого можно вылепить что угодно…
Мне надо только вообразить мир без иллюзии. Мир без границ и стен. Мир возможностей. Мир без страха и матрицы. Нео закрыл глаза и вообразил такой мир… Это было легко. Так легко, что закрытые глаза заволокло слезами счастья. Всё так просто! Проблема была лишь в том, что никто этого не пробовал. Все были слишком заняты собой и проблемами своей маленькой личности, чтобы даже дойти до этой мысли и уж, тем более, чтобы воплотить её с такой очевидностью. Нео не был лучше других, он просто оказался первым, кто до этого додумался. Человечество было спасено.
Нео поднял руки вверх и взлетел в космос. Он летел и летел, пока Земля не превратилась в маленький шарик, а потом и вообще исчезла из вида. Он вылетел за границы Вселенной и впервые в жизни увидел её снаружи. Вселенная снаружи была похожа на шар с кристаллической структурой внутри. Это было безумно красиво. Но еще более красивым оказалось то, что таких шаров было много, хотя и не все Вселенные были шарами. Во Вселенной Вселенных ещё были треугольники, квадраты, эллипсы – все были разного цвета и размера, а также их внутреннее свечение было разной интенсивности и цвета. И в каждой из них сидело Существо.
Нео отдалялся и отдалялся пока вселенных не стало так много, ч то они превратились в Точку, включающую в себя всё. А потом и эта точка оказалось одной из бесконечного множества других таких точек, которые отдалились настолько, что исчезли и превратились в великую Пустую Дыру, которая тоже отдалилась и стала одной из множества Великих Пустых Дыр.
Дыры Пустоты оказались заключёнными в Сияющую Сферу Всего, которая, в свою очередь, была окружена миллионами Сияющих Сфер, окруженных Пустой Пустотой Небытия…
Где конец всему этому? Нео устал, но остановить возникновение сияющих пустот небытия он был уже не в силах. Они всё возникали и возникали, превращаясь друг в друга и друг другом уничтожаясь. Словно Нео оказался стёклышком внутри волшебного калейдоскопа, который крутился и крутился, порождая всё новые и новые узоры.
«Дурная бесконечность» — пронеслось у Нео в голове и животный ужас поглотил всё его существо. «Ад Мыслителей» — пронеслась ещё одна мысль.
Но откуда она возникла? Кто её подумал?
Это ключ! – решил Нео и принялся судорожно исследовать источник самого себя. Внимание переключилось с узоров калейдоскопа на смотрящего эти узоры и уносилось всё глубже в этого смотрящего, пока Нео не ощутил себя, Существом – капитаном корабля, плывущего в безразмерном океане и рассматривающего Вселенную в подзорную трубу. И он был уже не Нео, поскольку Нео был образом из трубы, странным персонажем сна, из которого он освободился. Хотя и Нео он тоже был, так же как и Ситом, и Дмитрием и чем угодно, на чем останавливался его взгляд внутри калейдоскопа. Любую свою мысль он моментально делал живой, силой самого своего присутствия. Он был всем, что было в нём. То есть в трубе-калейдоскопе, которая была Вселенной Вселенных…
Сит-Дима-Нео… отодвинул трубу от глаза и уничтожил Мир. Он огляделся. То, что он принял сначала за корабль, было листиком непостижимого дерева, которого не существовало, потому что кроме его самого, листика и океана в этом мире не существовало больше вообще ничего. Вернее всё остальное было внутри этих трёх. Сам Он был маленьким голым мальчиком, а то, что он принял за подзорную трубу было внутренним миром этого мальчика или, если угодно, микрокосмосом его тела. Более того, каким-то нелепым образом всё – и океан, и листок несуществующего дерева и сам мальчик были в некотором роде этим же самым микрокосмосом внутри самого себя. И всё что снаружи тоже им было.
Всё это – внутри, снаружи, миры в мирах, планеты и Вселенные, мальчик на листике и то, что ему снилось – всё это было Умом Сита…
Сит открыл глаза и понял, что проснулся в очередном сне. Сит? Почему Сит? Но эти вопросы уже не мучили, а смешили. Сит понял, что ответа на них нет, несмотря на бесконечные варианты правильных ответов. Дело не в этом. Вселенная спокойно вращалась внутри ума, возникая и исчезая одновременно с осознанием Ситом её бытия или небытия. А открывшиеся промежутки между Вселенной уже не пугали. Бояться нечего. Сит знал, что нащупал дорогу своего путешествия длинною в жизнь, которая однажды закончится в этом промежутке. Этот промежуток и был Ситом. Однажды, этот промежуток заполнит всё и Сит знал чем заняться в ожидании этого неизбежного события. Он сидел и разглядывал стены. Стены были украшены чудесными обоями, испещрёнными множеством точек. По стене проползла муха. Прекрасная муха волшебно двигалась в полной гармонии со светом лампы, освещавшим её и снежинками, плавно оседающими на подоконнике. Цветы на окне радовались солнцу и Ситу и разговаривали о чём-то своём. Сит, улыбаясь с удивлением разглядывал новый мир. А больше ничего и небыло…
А выбраться? Выбраться из мысли было невозможно силой самой мысли, только действием. А каким действием, если любое действие диктуется той же мыслью?
Сит выключил телевизор, устало закрыл глаза и глупо улыбался проносящимся мимо него ураганам, отчаянно пытаясь отыскать их хвосты. Наверное, однажды он перестанет пытаться и сможет просто смотреть на эту битву силы – бессмысленную и завораживающе беспощадную.
«Завораживающе-беспощадную» — Сит хотел было взять ручку, чтобы записать красивый образ на бумаге, но успел остановиться и с наслаждением отпустил его в пустоту тумана.
Потом проносилось ещё много всего, всё проносилось и проносилось, часто успевая ухватить Сита за нечто живое и Сит внутренне дергался, смотря вослед приятному или ужасающему. В такие моменты уносящееся с готовностью возвращалось, но не найдя поддержки, покружив, в унынии уплывало обратно — туда, откуда явилось.
В ушах загудело, в груди трепетало и ком боли и обид стремился вырваться из рёбер и унести Сита из этого момента в зазеркалье. Это было сложно. Гораздо проще оставаться на уже достигнутом. Ещё проще скатиться в более естественное для умного животного состояние носимой волнами веточки в бурном потоке реки. Но сложнее стать чем-то иным, выходящим за пределы того, что видно, слышно и осязаемо.
— Где же ты – главная нить этого повествования, на которую всё нанизано словно бусы…
— Она здесь, в ней всё возникает, и всё исчезнет, а Река будет течь… Берега не ограничивают поток, они лишь задают направление да и то лишь до того момента пока река думает, что она река и не осознает свою неразделённость с океаном. Но осознает или нет – это тоже неважно, поскольку это проблемы реки, выбравшей быть рекой, но не проблемы океана, которым она всегда являлась…
— Красиво» — решил Сит. — Чем глубже в мысли, тем глобальнее идея. Сейчас Сит немного ухватил её хвост. Но эти голоса в голове опять присвоили себе Чувство и ограничили его образом…
— Что им ещё остаётся, они ведь только и умеют что пытаться описывать непознаваемое с помощью самих себя…
— В таком мире проще жить. В нём возможно действовать и выражаться. В нём хоть что-то имеет смысл и одиночество становится неодиноким…
— Стоооп… — плавно развернулось предостережение, — сосредоточься на Чувстве, а не мыслях о Нём, не пытайся выражать или понять, или описать…
Сит искренне старался не пытаться. Но теперь уже возникла новая проблема как сделать так, чтобы ещё и не стараться. И при этом не делать.
Страх охватил Сита, и он с удовольствием разглядывал его. Источник страха был глубже, чем Сит мог видеть. Страх, словно страж исламской революции, преградил путь растекающейся по измождённой пустыне демократии, готовой даровать всем страждущим свободу…
— Смело бойся своего страха!
Или: Не бойся бояться больше, чем боишься!
Таковы были лозунги дня в незримой битве между скорлупкой яйца и окружающим её Космосом.
— Ты ведь замолчишь! Ты застынешь. Ты всё потеряешь. Себя потеряешь. Рассыплется домик, развеется плоть. Исчезнешь, забудешь, проглотишься, сгинешь, разверзнешься, глупо себя поведешь… — мысль заговорила стихами, и это было верным признаком приближающейся ясности, откуда всё виделось с большего расстояния, но и продвинуться дальше было труднее.
Сит был на той границе, где уже засыпал, но ещё видел как засыпает и куда его заглатывает. Он видел свои сны — как они возникают, но отстраниться становилось сложнее, поскольку демонстрируемые кем-то слайды исключали саму возможность вспоминания необходимости отстранения. Он чувствовал как голова стремится объединиться с ногами и как нечто время от времени возвращает голову обратно. Но всё это было уже не им. Мысли из голосов становились целыми мирами со множеством персонажей, которые завлекали Сита в свои проблемы. Или в его, Сита, собственные проблемы.
Возник лодочник на берегу реки – той самой Реки Жизни, что хотела стать Океаном. Сит узнал её, поскольку именно такой себе её и представлял. А вдалеке виднелся и океан. Он плескался, бурлил и словно смеялся над рекой. Он как бы говорил всем своим бесконечным видом: Я – Атман! Без форм и качеств я плескаюсь, игриво волнами звеня. И безразмерно разливаюсь в любую форму бытия…
Атман – это свет! – вспомнил Сит и миллионы лампочек зажглись в небе, превратив океан воды в Слепящее Солнце Свободы, которое теперь уж точно не могло быть ничем иным, кроме как Атманом.
Атман – это любовь! – вспомнил Сит и тёплое чувство разогрело его до температуры блаженства.
Да, блаженство – это тоже путь, — радостно подхватил лодочник, из угрюмого монаха преобразившийся, вдруг, в монаха сияющего счастьем.
Это Оно! – сказал лодочник. Ты понял. Ты видишь Свет и Любовь и знаешь все ответы на любые вопросы. Не веришь? Задавай. И не смущайся, что отвечать буду я – это ведь твой сон, а значит я – это ты сам…
Ещё большая эйфория охватила Сита от ясного как острие скальпеля понимания, что он, наконец, разгадал загадку. Или разгадает вот-вот. Надо только правильно спросить и ответ придёт.
— А можно я спрошу напрямую? — Сит осторожно, словно боясь спугнуть надвигающееся просветление, кивнул в сторону Атмана.
— Конечно! Ты можешь всё!
Сит в благоговейном трепете поднял глаза к неслепящему свету тысяч солнц и, глядя Атману прямо в… прямо в Атман, начал перебирать в голове файлы, отыскивая там то, что его ещё совсем недавно так мучило.
И тут пришел главный вопрос, который Сит просто обязан был задать. Ему даже стыдно стало оттого, что он не сразу его вспомнил. Конечно, были ещё вопросы про то, как спасти Россию, построить Сколково, как любить безусловно или как вообще ничего не желать, но всё это уходило на второй план по сравнению с важностью главной проблемы.
— Кто я? – громко провозгласил Сит, и ему показалось, что Атман улыбнулся. А ещё Атман излучал безмерную любовь и понимание.
— Ты есть То! – сказал Атман и Сита пронзила дрожь от ясности сказанного. Это же так просто! Так пронзительно понятно! И почему Сит раньше этого не видел.
А чем же я ещё могу быть!
«Я есть что?» – нет, это не вопрос…
— А почему я этого не чувствую? – вопросы рождались со скоростью мысли и уже не требовали напряжения, Сит знал, что его несёт в правильном направлении.
Атман засиял ещё сильнее.
— Потому что ты — это не то, что можно почувствовать, ты — это ТО, что чувствует…
И опять в точку. Причём в такую, из которой когда-то взорвалась Вселенная.
Сит хотел было спросить как стать тем, кто чувствует, но вовремя понял, что повторяется и что ответом будет, что он уже есть тот, кто он есть. Нет, надо перестать терзать Атман глупыми вопросами, ответы на которые и так известны, а постараться слиться с Ним и прочувствовать ответ внутри себя как живое переживание света. Такой шанс!
Сит оттолкнулся от берега и полетел навстречу Атману, желая утонуть в Нём, умереть и воскреснуть, стать прозрачной дымкой сакуры в саду любви…
Он летел и летел, а интенсивность самоощущения всё возрастала и возрастала, пока не произошло нечто, что заставило Сита протрезветь.
Неимоверная сила обрушилась и сжала Сита до размеров одной молекулы бытия. Это было жутко. А когда давление стало невыносимым, Сит, вдруг, лопнул. Он порвался словно перенадутый шарик и всё, что было когда-то им, начало изливаться в окружающую безду. Изливаться без конца и края, заполняя и заполняя всё мыслимое и немыслимое… Такой охват невозможно было пережить. Сказать, что планеты и галактики оказались внутри Сита значит обмануть. Не было ни планет, ни галактик, ни Сита, ни внутри, ни снаружи, ни даже намёка, на то, что что-нибудь о чём-нибудь чем-нибудь можно было бы сказать. Вот если бы, идя с работы домой с месячной зарплатой с кармане и с подарками для возлюбленной, у вас под ногами разверзлась бы бездонная пропасть – это бы ни шло ни в какое сравнение с тем, от чего Сит с криком дикого ужаса очнулся от медитации.
Со лба щедро сочилась солёная жидкость. Глаз Дракона ещё несколько секунд смотрел на Сита. Таких масштабов не бывает.
Сит в онемении вытаращился вниманием в ещё не до конца закрывшуюся дверь. Тело не ощущалось. Мысли находились в глубокой коме от шока. Кажется, изо рта на диван текла какая-то струйка жидкости, потому что нижняя челюсть необратимо отвисла и окаменела. Теперь уже реальная дрожь охватила мироздание. Дрожь – это то единственное, что Сит ощущал вместо тела, и она была подобна рушащимся Гималаям.
Плавно зрение возвращало себе объекты, но эти плавающие в пространстве пузыри ещё никак нельзя было обозвать. Да всё это и не имело никакого значения.
Г-г-г-г-г-г-а-а-а-а-а… — то ли промычал, то ли проревел Сит свои первые слова, не отдавая себе в этом отчёта.
Сит висел в воздухе. По крайней мере, так это воспринималось изнутри, хотя само это «изнутри» было весьма условным. Пузыри превращались в немыслимые радужные узоры и тумбочки, табуреты, окна, потолки всё никак не могли соединиться в комнату. Они отчаянно старались, но как-будто не могли определиться провалиться ли им в дыру навечно или вернуться на свои места. Но в том то и дело было, что найти эти места в том, откуда вынырнул Сит, было очень затруднительно. Сит видел предметы такими, какими они были до того как войти в мозг и превратиться в предметы.
— Удивительно, как это возможно – взорваться наоборот. Или после взрыва, вдруг, собраться обратно в Сита… — это уже были первые мысли, осторожно выглядывающие из бомбоубежища и возвещающие возвращение.
Что это было???
Я – Сит…
Мда… — челюсть растаяла и расплылась в улыбке. А дрожь перешла в ощущение, что исполнились все желания, даже те, которые Сит ещё не успел пожелать.
Но одновременно пришла и горечь поражения. Сит понял, что ему никогда не нырнуть в эту бездну, хотя только это и имеет смысл. Неужели он вечно будет ходить по периферии бытия и никогда не нырнёт туда, потому что так привык быть Ситом, что не быть им для него означало не быть вообще… Так ведь Сит обречён. Маленький пузырик, временно возникший…
Сит хотел просветления, он не хотел растворяться и исчезать. А просветление – это и есть исчезновение. И как его достичь, оставаясь кем-то.
Всё потеряло смысл. Сит осознал, что ничто кроме поглощения этой пустотой не имеет значения, а поглотиться ей он никогда не сможет, потому что это настолько жутко, что нет слов. Он понял тех буддистов, которые рассказывают сказки о тысячах жизней, необходимых для просветления. Конечно, и тысяч жизней не хватит, чтобы преодолеть этот страх. Да хоть миллион.
Никогда никакого просветления Сит не желал. Он только думал так. Ему нравилось фантазировать и только. Сам процесс достижения и был скрытой целью и именно поэтому Сит никогда её не достигал и не достигнет.
Сит почувствовал себя ничтожеством. Самым мелким и никчемным, а также самым бесполезным и слабым из людей. Он никогда не сможет превзойти ум, потому что ум – это единственное его спасение от этой жути. И кукловодом, дёргающим ниточки и запускающим мысли во внутреннее пространство Сита, всегда был он сам. Он сам отвлекал себя от Себя, чтобы остаться собой и не раствориться в Себе. Такая нелепая игра в кошки-мышки, где и кошка, и мышка – это Сит, убегающий от самого себя… Теперь он видел это ясно, и ясность была не снящейся, как несколько минут назад, когда Ситу приснилось, что он проснулся. Это было простое осознавание того что есть. Но оно ничего не меняло. Вернее в корне меняло отношение к происходящему как к не имеющему значения, но не могло поменять того факта, что Сит будет оставаться мелким бестолковым трусом пока не умрёт.
Что я боюсь потерять?
Сит в отраженном свете вспомнил свой опыт и его передёрнуло. Тут не вопрос понимания, страх растворения был глубже инстинктов и уж тем более ментальных конструкций. Именно так умирают – Сит это знал. Более того, это и была сама её Величество Смерть….
Я никогда не смогу теперь жить как раньше, не смогу забыть…
— Дима, проснись – что с тобой? Дима! Дима! – раздавался откуда-то знакомый тревожный мужской голос.
Сит открыл глаза и увидел неясную форму, медленно принимающую образ человеческого лица. Сита осенило памятью, растворившей без остатка всё, что ему только что приснилось. Он никакой не Сит (откуда вообще пришло это имя), его зовут Дима. Дмитрий. А человек напротив – его давний близкий друг Володя.
Дим, что с тобой? – Владимир положил руку Диме на плечо, — ты как-то странно бредил, стонал. Прекращай ты работать по ночам.
— А что ты делаешь у меня дома? – поинтересовался Дмитрий, параллельно восстанавливая картину мира.
— Я не у тебя дома, я в твоём кабинете, принёс посылку для вашего мальчика… шутка. Владимир засмеялся.
Дима смеяться пока не мог. Он чувствовал, что от него ускользает что-то очень важное и что если он сейчас не вспомнит что это, оно ускользнёт навсегда и может больше не вернуться. Атман, море, звёзды, поезда – всё это должно было быть связано в какую-то цепочку, ведущую к главному…
— Просыпайся, Дмитрий Анатольевич, великие дела ждут своего героя. Через час совещание в Совбезе по поводу мира во всём мире, надо хоть немного привести себя в порядок, а то видок у вас, господин президент, никакой. Я вот тут подготовил доклад со стороны правительства, Сурков озвучит его на заседании. Если хочешь, можешь просмотреть заранее. Но лучше умойся сначала.
Мир Дмитрия Анатольевича Медведева с треском ворвался в кабинет, вытеснив остатки Сита глубоко в подсознание.
— Володь, — я странно себя ощущаю. У меня чувство, что всё будет хорошо…
— Конечно, будет, — начал было Путин, но Дима перебил.
— Нет, на самом деле. Не знаю как объяснить. Я ведь собирался прокурора отправить в отставку, помнишь, мы обсуждали вчера, ты ещё говорил, что нельзя пока тянуть эту ниточку, а то клубок распутается такой, что зашатается всё и придётся увольнять половину правительства. Но я настоял. А потом я решил почитать перед сном очередной опус Пелевина и мне сон какой-то страшный приснился. Володь, мне страшно…
Путин исподлобья оглядел президента.
— Прекращай ты это. Мягкость нам не к лицу. Сказал «а», говори «б» и иди до конца, чем бы ни кончилось. Я с тобой, не бойся. Если сожрут, то обоих сразу…
— Нет, ты не понял, я не боюсь людей, тем более, что они сами тебя все боятся, я… мне не логически как-то страшно. И в то же время спокойно. Скажи, тебе страшно бывает?
Владимир Владимирович стальным взглядом наградил Дмитрия.
— Всяко бывает. Но какое это имеет значение. Страшно, когда боишься. А когда не боишься не страшно. Мы с тобой, брат, не имеем права бояться. Делай, что должно и будь что будет… Ты вот в прошлой жизни испугался и чем всё закончилось? Семьдесят лет выбирались. Второй шанс тебе небеса подарили, так не повторяйся.
При упоминании небес, подаривших второй шанс, Дмитрий мельком взглянул на Володю. Тот сделал вид, что не заметил.
— Спасибо, конечно, за шанс, но разве президент страны не должен понимать что он делает и ради чего…
— А ты разве перестал понимать? – Путин указал рукой на папку со стратегическим планом развития России до 2025 года.
— А не кажется тебе, — продолжал, не замечая реплики Медведев, — что мы не совсем тем делом занимаемся, слишком всё мелко. Мы с тобой словно хозяева совхоза, заняты какой-то хозяйственной деятельностью – налоги, ВВП, зарплаты, пенсии, коррупция… И никогда нет времени на самое главное, всё та же суета сует на государственном уровне. А годы текут, жизнь меняется и времени ведь может не хватить на существенное…
— Уж не в монастырь ли ты собрался?
— Может это и имело бы смысл до выборов, но тогда мне и в политику соваться бы не захотелось. Нам сейчас надо придумать что такое это «главное» и включить его в план развития на приоритетных основаниях. Как накормить не только тела, но и души людей. Чтобы не только машины у каждого были, а чтобы в этих машинах ездили Люди. Понимаешь, Люди…
Когда я думаю об этом, мне и становится страшно. Ведь, чтобы дать людям что-то кроме зарплат и дорог, я должен в себе иметь то, чем можно делиться, а во мне этого нет. Мне страшно, что я не на своём месте, Володя, и занимаюсь не тем. А чтобы заняться тем, надо знать чем это «тем», а я не знаю…
Вот сам посуди, — Диму понесло, — что за ерунда по телевизору идёт, в думе, в совете, в новостях – это же просто вестники апокалипсиса, если вдуматься. О чём мы говорим, мечтаем… Где охват, масштаб, широта и глубина. Что за речи мне пишут идиотские… бред ведь. Почему мы не мыслим на тысячелетия вперёд и почему только Россия, а не всё человечество, все Галактики, Вселенная…
И что такое эта Вселенная, Володя, зачем она и для чего мы в ней? Почему мы не учим как жить? Как так получилось? Когда?
— Теперь и мне стало страшно за тебя. – Не выдержал Путин, до этого терпеливо слушающий друга. — Теряешь веру, Дим. Надеюсь, это пройдёт. Президент не должен в себе сомневаться. Начнёшь сомневаться в себе, люди это увидят и тоже начнут в тебе сомневаться.
Хочешь души лечить, Дим, так ты ж президент, лечи, на всё тут твоя воля. Хочешь, соорудим совет мудрейших, соберём его к 2025 году из бывших президентов, если, конечно, кроме нас с тобой такие ещё будут. (Путин хихикнул) А нет – так походим по монастырям, попросим старцев вмешаться…
Правда, люди, боюсь, не оценят. Уж слишком мы их долго убеждали, что рост ВВП – это самое важное в их жизни, что они, похоже, поверили… Сложно будет, Дим, сложно. Дадим им пищу душевную, а они нам митинги с лозунгами: «каждому потребителю по чисбургеру!» и сметут нас, а потом в чизбургеров и превратятся.
Тут не нахрапом, а тонко и незаметно действовать надо. Подумаем ещё с тобой насчёт душ. Не спеши. – Путин задумался и увёл стальной взгляд внутрь себя. — Хотя за энтузиазм спасибо, Дим, давно я уже не испытывал вдохновения от работы. Раздвигаем горизонты, гы. – Путин энергично потёр руками и странно заулыбался. – Мы с тобой, брат, горы ещё свернём. Будет Россия центром мира, ой, чувствую, будет…
Все-таки романтики мы с тобой, Дима! Пойду с тобой в разведку!
Дмитрий протянул руки к столу и достал папку со стратегией развития России. Что-то его тревожило. Слишком всё идеально было. Он – президент России и ему никто не мешает делать то, что он должен сделать. И он даже как будто почти знает что нужно делать. Но что-то было ужасно не так.
Дима открыл папку и прочитал:
… «С тех пор как всё началось, многое изменилось. Не было уже того знакомого начала, которое всегда являлось точкой отсчета — нет, на этот раз было иначе, чем тогда, когда начиналось предыдущее…»
Что-то это Диме напомнило и уж точно не стратегию развития России. Дима понял, что он спит и что он не Дима.
Тогда кто же он?
Он посмотрел на Путина – тот ехидно улыбался. На глазах у него были черные очки, а одет Путин был в странный черный пиджак. Владимир Владимирович подошел в «Диме» почти вплотную, придвинул губы к диминому уху и прошептал:
— Проснитесь, мистер Андерсон…
Всё существо Дмитрия затрепетало. Он всё понял! Он не президент России, и он не Дмитрий Анатольевич Медведев – теперь это было ясно как день. И он никакой не мистер Андерсон, он – Нео! Избранный! И теперь только от него зависит судьба матрицы и всего человечества.
Но что он должен делать? Сердце должно подсказать, думал Нео. Ответ придёт только изнутри, но он знает, он чувствует в себе силу всё преодолеть и всех победить. Нет в мире силы, сильнее его. Нет никаких границ его возможностям. Только иллюзия матрицы создаёт кажущиеся стены, но кому как не избранному знать иллюзорность иллюзии.
— Тебя нет! – громогласно объявил Нео Путину в черном пиджаке и Путин исчез. Нео осознал, что видение себя как президента России – это был последний бастион матрицы, цепляющей за самое последнее, что в нём осталось – гордыню. Тайные детские мечты воплотились в образе, чтобы смутить Нео, втолкнуть его в пучину сладкого небытия грёз и заставить позабыть себя и свою великую Миссию. Благоговейный трепет охватил Нео. Громадную мощь он ощущал в себе и самого себя он чувствовал хозяином мира. Он понял главный секрет матрицы. И теперь он всемогущ. Теперь никакие иллюзии над ним не властны. Матрица сильна только до тех пор, пока в неё веришь. А когда в глубине глубин, в самом нутре своём осознаёшь её пустотность, она теряет плотность и становится пластилином, из которого можно вылепить что угодно…
Мне надо только вообразить мир без иллюзии. Мир без границ и стен. Мир возможностей. Мир без страха и матрицы. Нео закрыл глаза и вообразил такой мир… Это было легко. Так легко, что закрытые глаза заволокло слезами счастья. Всё так просто! Проблема была лишь в том, что никто этого не пробовал. Все были слишком заняты собой и проблемами своей маленькой личности, чтобы даже дойти до этой мысли и уж, тем более, чтобы воплотить её с такой очевидностью. Нео не был лучше других, он просто оказался первым, кто до этого додумался. Человечество было спасено.
Нео поднял руки вверх и взлетел в космос. Он летел и летел, пока Земля не превратилась в маленький шарик, а потом и вообще исчезла из вида. Он вылетел за границы Вселенной и впервые в жизни увидел её снаружи. Вселенная снаружи была похожа на шар с кристаллической структурой внутри. Это было безумно красиво. Но еще более красивым оказалось то, что таких шаров было много, хотя и не все Вселенные были шарами. Во Вселенной Вселенных ещё были треугольники, квадраты, эллипсы – все были разного цвета и размера, а также их внутреннее свечение было разной интенсивности и цвета. И в каждой из них сидело Существо.
Нео отдалялся и отдалялся пока вселенных не стало так много, ч то они превратились в Точку, включающую в себя всё. А потом и эта точка оказалось одной из бесконечного множества других таких точек, которые отдалились настолько, что исчезли и превратились в великую Пустую Дыру, которая тоже отдалилась и стала одной из множества Великих Пустых Дыр.
Дыры Пустоты оказались заключёнными в Сияющую Сферу Всего, которая, в свою очередь, была окружена миллионами Сияющих Сфер, окруженных Пустой Пустотой Небытия…
Где конец всему этому? Нео устал, но остановить возникновение сияющих пустот небытия он был уже не в силах. Они всё возникали и возникали, превращаясь друг в друга и друг другом уничтожаясь. Словно Нео оказался стёклышком внутри волшебного калейдоскопа, который крутился и крутился, порождая всё новые и новые узоры.
«Дурная бесконечность» — пронеслось у Нео в голове и животный ужас поглотил всё его существо. «Ад Мыслителей» — пронеслась ещё одна мысль.
Но откуда она возникла? Кто её подумал?
Это ключ! – решил Нео и принялся судорожно исследовать источник самого себя. Внимание переключилось с узоров калейдоскопа на смотрящего эти узоры и уносилось всё глубже в этого смотрящего, пока Нео не ощутил себя, Существом – капитаном корабля, плывущего в безразмерном океане и рассматривающего Вселенную в подзорную трубу. И он был уже не Нео, поскольку Нео был образом из трубы, странным персонажем сна, из которого он освободился. Хотя и Нео он тоже был, так же как и Ситом, и Дмитрием и чем угодно, на чем останавливался его взгляд внутри калейдоскопа. Любую свою мысль он моментально делал живой, силой самого своего присутствия. Он был всем, что было в нём. То есть в трубе-калейдоскопе, которая была Вселенной Вселенных…
Сит-Дима-Нео… отодвинул трубу от глаза и уничтожил Мир. Он огляделся. То, что он принял сначала за корабль, было листиком непостижимого дерева, которого не существовало, потому что кроме его самого, листика и океана в этом мире не существовало больше вообще ничего. Вернее всё остальное было внутри этих трёх. Сам Он был маленьким голым мальчиком, а то, что он принял за подзорную трубу было внутренним миром этого мальчика или, если угодно, микрокосмосом его тела. Более того, каким-то нелепым образом всё – и океан, и листок несуществующего дерева и сам мальчик были в некотором роде этим же самым микрокосмосом внутри самого себя. И всё что снаружи тоже им было.
Всё это – внутри, снаружи, миры в мирах, планеты и Вселенные, мальчик на листике и то, что ему снилось – всё это было Умом Сита…
Сит открыл глаза и понял, что проснулся в очередном сне. Сит? Почему Сит? Но эти вопросы уже не мучили, а смешили. Сит понял, что ответа на них нет, несмотря на бесконечные варианты правильных ответов. Дело не в этом. Вселенная спокойно вращалась внутри ума, возникая и исчезая одновременно с осознанием Ситом её бытия или небытия. А открывшиеся промежутки между Вселенной уже не пугали. Бояться нечего. Сит знал, что нащупал дорогу своего путешествия длинною в жизнь, которая однажды закончится в этом промежутке. Этот промежуток и был Ситом. Однажды, этот промежуток заполнит всё и Сит знал чем заняться в ожидании этого неизбежного события. Он сидел и разглядывал стены. Стены были украшены чудесными обоями, испещрёнными множеством точек. По стене проползла муха. Прекрасная муха волшебно двигалась в полной гармонии со светом лампы, освещавшим её и снежинками, плавно оседающими на подоконнике. Цветы на окне радовались солнцу и Ситу и разговаривали о чём-то своём. Сит, улыбаясь с удивлением разглядывал новый мир. А больше ничего и небыло…
0 комментариев