Знать и Быть.

Бытие никогда не начиналось и никогда не прекратится. И даже говоря Бытие мы уже лжем, ведь его невозможно определить через привычную нам противоположность. Но как сказал поэт: « мысль изреченная есть ложь», поэтому продолжим. Как часть бытия, неразрывная с бытием, появляется знание, необходимым условием появления знания, является условное разделение на субъект и объект, при этом субъект знается, то есть является номинальным субъектом или другими словами объектом, исполняющим роль субъекта. Таковы правила игры. Но возможность знать принадлежит только живым существам и по правилам игры, живое существо как сложноорганизованная система стремится к самосохранению. Она реагирует на любые попытки нарушить ее равновесие и, хотя этот бой изначально проигран, ведь ее существование встраивается в другую, более масштабную систему, условием сохранения которой служит разрушение и сотворения систем входящих в нее. Проще говоря, мы клеточки организма человечества и так же как клетки нашего тела должны постоянно обновляться. Вся эта душещипательная история разворачивается в знании, именно там появляется и мир и человек и время, и само знание. И вот тут происходит великий и ужасный фокус, то чего нет, становится тем, что есть, а то, что есть, тем чего нет. Чего же нет? Нет фактической отдельности ни бытия от знания, ни знания от ума, ни ума от мыслей, чувств, ощущений и переживаний. Но то что есть никогда не может быть зарегистрировано по другому, чем с помощью разделения, иначе говоря, того чего нет. Не предназначенный для таких парадоксов ум отбрасывает саму возможность недвойственного восприятия, продолжая, тем не менее воспринимать мир единственно возможным образом, через условное разделение, будучи условным, это разделение не мешает недвойственному восприятию. Рожденный из этого способ описания так же условно двойственный и потому может быть любым. Ведь любое описание никогда не передаст то, что есть описание. Вся эта философия несомненно кому то интересна, а кому то нет, а вот страдание, боль никого не минуют, независимо от того, сон это, фантазия, компьютерная программа или что то еще. Тут мы сталкиваемся с неразрешимым парадоксом, страдание основывается на единственно возможном способе восприятия мира через объектное — субъектное разделение, которого нет. Есть восприятие, есть Я и есть боль, нет восприятия нет ни меня ни боли. Все, что хочет человек, это чтобы Он был, а боли не было, но это невозможно это два взаимопорождающих фактора. Надежда на такой вариант возникает из дуальности языка. Не существует сухой воды, но два слова, сухая и вода есть, и их сочетание создают сухую воду. У неразумных существ, коими мы тоже являемся до определенного возраста, боль есть, а страдания нет, ведь нет образа другого варианта, он появится только с появлением дуальной картины мира, описанной через язык. Вроде все просто, станьте кошечками, а еще лучше брюквой и страдания прекратятся, ведь их нигде нет, кроме как в описании. Не выйдет, при этой операции исчезаю Я, а этого никто не хочет, даже самоубийцы хотят покоя для Я, предполагая, что все же есть отдельное Я, измученное жизнью. Ведь глупо убивать то чего нет. Секрет этой веры прост, изначальный инстинкт самосохранения поддерживается тем же отделом мозга в котором появляется и развивается образ себя. Этот образ существует через развитие многочисленных нейронных связей, тесно переплетенных с нейронными связями, отвечающими за поддержание жизни. То есть, внутри изначальной, самоподдерживающейся системы жизнеобеспечивания создается еще одна система, поддерживания образа себя, все, что мы учим, весь жизненный опыт, все что называем идеалами и ценностями, прописывается через развитие нейронных связей и так же защищается, при этом защита образа себя, своих идей и ценностей может даже подавить базовые инстинкты. Что же удивительного, что малейшее покушение на образ себя, состоящий из идей и представлений, имеет телесный ответ и соответствующее действие, равный или даже более сильный, чем при покушении на жизнь. Так же и похвала и признание и любовь, неизбежно имеют телесный ответ. И теперь сколько угодно можно знать, что никакого тебя нет, что это программа, поддерживающая несуществующего персонажа, все телесные реакции будут доказывать противоположное. Но то, что было создано верой, верой может быть и изменено. И самую сильную веру дает самоиследование и опыт. Человек способен на то, на что не способно животное, он может идти навстречу боли и страху, терпеть голод и жажду и делиться при этом водой и едой. Опираясь на образ себя, он способен преодолеть телесные инстинкты, не все и не всегда и эта способность от него не зависит, но это происходит. Так же само, получив ясное воззрение и опираясь на помощь мастера, он способен разоблачить иллюзию отдельного существования, тем самым подорвать корень страдания. Образ себя, увиденный как необходимая программа социального взаимодействия, перестает требовать защиты. Это тот же процесс, при котором ради образа себя идей и ценостей, идет жертвование телом, просто в этом случае в жертву приносятся и идеи, но не ради телесного выживания. Вопрос ради чего в этом контексте не корректен, ведь ничего не должно исчезнуть ради того что есть. Скорее это не исчезновение, а преображение. Как сказано в Евангелие, ветхий человек умирает на кресте и рождается новый, возможно это означает и появление новых нейронных связей и отмирание старых. Я сейчас не рассматриваю идею о существовании тонких тел и их преображении, хотя и не исключаю и этой возможности. Система приобретает новое динамическое равновесие, не нуждающееся для своего поддерживания в вере в автора-деятеля. Так завершается прекрасная сказка о нерожденом ребенке и начинается не менее прекрасная история уникального проявления Бытия, которое никогда не прекращалось.