6 февраля 2014, 23:09

3-я книга трилогии Джеда МакКенны " Духовная война ". Главы 22-24

22. Лучший из всех возможных миров.

– Ты веришь, – спросил Кандид, – что люди всегда убивали друг друга, как сейчас, что они всегда были лжецами, обманщиками, изменниками, неблагодарными, разбойниками, идиотами, ворами, негодяями, жадинами, пьяницами, скрягами, завистниками, амбициозными, кровожадными, клеветниками, развратниками, фанатиками, лицемерами и дураками?
– А ты веришь, – спросил Мартин, – что ястреб при встрече всегда съедает голубя?
– Да, без сомнения, – сказал Кандид.
– Ну, тогда, – сказал Мартин, – если ястреб всегда обладал неизменным характером, почему ты вообразил, что человек мог изменить свой?
– Вольтер, «Кандид» –


Есть два литературных произведения, о которых было бы интересно и поучительно упомянуть здесь. Первое это «Кандид» – сатирический ответ Вольтера на оптимистическое утверждение Готтфрида Лейбница, что «всё к лучшему в этом лучшем из всех возможных миров». Это утверждение в действительности было решением псевдо-философской линии исследования, названной «Тэодицея», призванной облегчить наш духовный диссонанс примирением нашей внутренней веры в любовь Бога с внешней реальностью страдания и зла.
Теодицея это некорректное философское исследование, поскольку оно изначально предполагает всемогущество, всеведение, благодетельного Бога, и стремится примирить зло с этими тремя изначальными установками. В том же самом смысле вся философия это псевдо-философия, и вся наука это псевдо-наука, поскольку первичным условием самого их существования они принимают воображаемую реальность царства сна за реальную реальность, и возводят свои системы знаний на этом необоснованном основании.
Кандид, как и Будда, вырос в привилегированной изоляции, отгороженный от уродства мира, и однажды, как и Будда, вышел и сам обнаружил его, что опустошило его взращённое мировоззрение. Как Кандид, так и Будда, затем проходят через страдания и тяжёлые испытания из-за неправильных взглядов, и оба в конечном итоге находят свои соответственные срединные пути.
Кандид вырос в вере, что всё есть часть божественного плана, и что, видим мы это или нет, всё происходит к лучшему. Толковать любое зло или страдание как-то иначе, значит просто проявлять незнание того факта, что у Бога грандиозный план, о котором не нам судить. Главная тема «Кандида» это сатирическое высмеивание такого абсолютного оптимизма путём вывода его из школьной теории, подвергнув практическим тяготам совсем не лучшего мира. История проводит своих персонажей через все природные и человеческие ужасы и все виды страдания, чтобы подвергнуть этот оптимизм проверке, и их философия терпит полный крах. В конце даже доктор Панглосс, философ-оптимист, хотя и по-прежнему утверждает, что всё к лучшему, соглашается, что с трудом в это верит.
Вот слова ещё не подвергнутого проверке д-ра Панглосса, профессора метафизико-теолого-космо-нигологии:

– Можно доказать, – сказал он, – что ничто не может быть иначе, чем так, как оно есть: ведь всё бытие создано ради некоей цели, и эта цель обязательно должна быть благой. Вот смотрите, нос имеет такую форму, чтобы носить очки, таким образом, у нас есть очки. Ноги, очевидно, созданы для чулок, и мы носим чулки. Камни созданы, чтобы их обтёсывать и строить из них замки, поэтому у моего господина великолепный замок – у величайшего барона провинции должно быть самое лучшее жильё. Свиньи созданы для того, чтобы их есть, поэтому мы круглый год едим свинину. Следовательно, те, кто утверждает, что всё хорошо, говорят глупости – они должны были сказать, что всё к лучшему.

Если закрыть глаза на интеллектуальное блядство этой речи, и несмотря на ошибочность рассуждения, посредством которого был достигнут результат, философия преподавателя Кандида, д-ра Панглосса, в конечном счёте, верна. Если мы алгебраически сократим это уравнение, вычеркнув равные противоположные суждения – хорошее с одной стороны и плохое с другой, например – останется свободное от эго и очищающее духовный вкус высказывание: что бы ни происходило, оно должно быть лучшим из того, что могло произойти, потому что это то, что происходит. В конце концов, у нас остаётся единственный критерий, посредством которого можно определить, что есть лучшее – это то, что происходит.
Или как кратко выразился Александр Поуп, «То, что есть, правильно».
Океан не может насильно изменить идею об океане. Если существует конфликт между идеей и действительностью, значит, идея ошибочна. Океан не может быть ошибочным, поскольку то, что он делает, это то, что есть. Цунами, стирающая с лица земли деревни, не хороша и не плоха, не правильна и не неправильна, она просто есть.
Наша цель не там, куда мы идём, она там, где мы есть. Это ясный, естественный неэгоистический взгляд. Где та часть океана, которой не нравится цунами, стирающее целые города? Где та думающая часть океана, в которой интерпретируются действия, и соответственно подгоняется или видоизменяется будущее поведение? Где производятся планирование или составление расписаний? Где океан хранит свои воспоминания, знания, мнения и верования? Где тот чувствующий орган, которым он ощущает своё величие, мощь и красоту? Где он чувствует гордость и стыд? Где он боится того времени, когда его больше не будет? Где океан хранит свои надежды и амбиции? Свои сожаления и опасения? Какая его часть замышляет против одного человеческого предприятия и благоволит другому? Как океан судит? Как он знает, что правильно, а что нет?
Не найдя ответов на эти вопросы, должны ли мы сделать вывод, что океан это неживая, безжизненная вещь, не обладающая разумом? Очевидно, нет. Океан это живая, полная жизни динамическая система чистого разума. Он выполняет операции неисчислимой сложности каждую секунду ежедневно, по всему миру, от одного края земного времени до другого, никогда ни на йоту не отклоняясь от совершенства. Этот чистый разум находится везде – от субатомных частиц до галактик, за пределами и в промежутках. В каждом насекомом, в каждом человеке, в каждой мысли, в каждом дуновении ветра, в каждом теле на этой планете, в каждой пылинке и былинке, в каждой капельке росы и каждом мгновеньи времени. «Я знаю, что каждая травинка не меньше, чем работа всех звёзд», писал Уитмен. «Я открыл секрет моря, медитируя над каплей росы», писал Джибран. Океан это лишь бесконечно малая часть бесконечной системы, в которой мы являемся тоже бесконечно малой частью, хотя нет частей меньше или больше. Нет отдельных частей, каждая часть содержит в себе тотальность. Океан это едина вещь – быть частью океана, значит быть океаном. Тат твам аси. То есть ты.
И это тоже является свободным от эго взглядом интегрированного состояния.
Вселенная это чистый разум – абсолютный, непогрешимый, совершенный. Так в чём же разница между океаном, звёздами, субатомным миром и вами?
Эго.
Одетые в эго существа – единственные во вселенной, способные на несовершенство. Мы одни в своём отделённом состоянии способны на всё то, на что не способна вселенная: ошибки, недомыслие, эмоциональность, тупость, оценка, любовь, ненависть, исследование, страх, чувство собственной важности, смысл, искусство, геноцид, и длинный список других качеств, включая, самое важное для наших целей – стремление. Мы можем устремиться за пределы нас самих, за пределы отделённой самости, и превзойти свою собственную природу. Мы можем снять с себя само-ограничивающие программы и снова влиться в соединённое состояние, от которого нас искусственно отделяет эго.
В конечном счёте, конечно, эгоистическое человечество является подсистемой точно так же, как океан, звёзды, трава, и то, что кажется ошибкой изнутри, снаружи являет собой совершенство. Мы совершенны в своём несовершенстве, наши пороки заложены изначально.
Когда мы перестанем эгоистически настаивать на суждениях о действиях, намерениях, мыслях и чувствах, как о правильных и неправильных, хороших или плохих, позитивных или негативных, мы увидим, что единственным критерием, по которому можно о чём-либо судить, является то, происходит это или нет. Еретик прав, совершая ересь, если он это делает, а разъярённая толпа права, сжигая его на костре, если она это делает. Нет правильного и неправильного, добра или зла, только есть или нет.
Что бы ни было – правильно.
Всё к лучшему в этом лучшем из всех возможных миров.

***

Ещё одно литературное произведение, о котором хотелось бы упомянуть здесь, это «1984 год», где разница между верой и парадигмой освещается аксиомой главного героя Уинстона Смита: «Свобода это свобода сказать, что два плюс два равно четырём. Если это разрешено, всё остальное последует».
Позже, во время курса по де/репрограммированию в министерстве Любви, Уинстон узнал, что то, что разрешено, может быть запрещено, и два плюс два на самом деле равно пяти, или трём, или как будет угодно партии. Но благодетелям-мучителям Уинстона было недостаточно сделать эту маленькую перенастройку в его системе убеждений. Даже последний лоскутик его самости, самая истинная истина в сердце его сердец, которую, он был убеждён, у него никогда не смогут отнять – его любовь к Джулии – может быть, как он узнал в комнате 101, сорвана с него за пару минут, как и любая другая вера.
Так был убит Будда Уинстона Смита.
За исключением субъективного «Я Есть» всё знание это вера, а все веры всего лишь бижутерия, которую можно сорвать и выбросить в сточную канаву, так как это лишь дешёвые безделушки. Не мы имеем убеждения, они имеют нас.
Два плюс два равно четырём верно в точности так же, как и два плюс два равно пяти. Самая истинная истина, которую мы храним в сердце наших сердец, верна не больше, чем правда, которую мы говорим детям и гаишникам. Два плюс два равно ровно столько, сколько мы пожелаем. Именно это О'Брайен, спаситель-мучитель Уинстона Смита, называет коллективным солипсизмом, или его противоположностью.

– Но как вы можете контролировать материю? – выпалил Уинстон. – Вы даже не можете контролировать погоду, или закон гравитации. А есть болезни, боль, смерть…
О'Брайен остановил его движением руки.
– Мы контролируем материю, так как мы контролируем ум. Реальность находится внутри черепа. Шаг за шагом ты усвоишь это, Уинстон. Нет ничего, что мы не могли бы сделать. Невидимость, левитация – всё. Я мог бы взлететь с этого пола как мыльный пузырь, если б захотел. Я не хочу этого, потому что этого не хочет партия. Ты должен избавиться от этих идей столетней давности о законах природы. Законы природы создаём мы.


Истина в том, что нет истинной веры, и сказать, что любая вера истинна, значит открыть шлюзы, и сказать, что все веры истинны. Ни одна ложь не больше и не меньше истинна, чем другая. Когда мы осознанны в царстве сна, такие ограничения не применимы, и даже «два плюс два равно четырём» это просто ещё одна вера. Что угодно плюс что угодно равняется чему угодно. Два плюс два равно столько, сколько мы скажем. Эта сумма может быть разной для разных людей в разное время по разным причинам. В неосознанном царстве сна ваши два плюс два будут равняться семи, а мои одному. Наверное, те, кто верит, что 2+2=5, будут ненавидеть тех, кто верит, что 2+2=3, и они будут столетиями воевать. А может, они едва будут знать друг о друге, или может, они объединятся против приверженцев 2+2=7. Сейчас мир принадлежит тем, кто верит в 2+2=4, но «1984 год» помогает нам увидеть, что ситуация может измениться. Такова жизнь в неосознанном царстве сна, где истина произвольна, а реальность лишь безнадёжная фантазия.

23. Тренога иллюзии.

Его ум соскользнул в подобный лабиринту мир двоемыслия. Знать и не знать, осознавать совершенную истинность, говоря при этом тщательно сконструированную ложь, удерживать одновременно два взаимно нейтрализующиеся мнения, зная, что они противоречат друг другу и веря в них оба, использовать логику против логики… забывать то, что необходимо забыть, затем вытащить это обратно в память в нужный момент, и тут же снова забыть, а самое главное, применять тот же процесс к самому процессу. Это было тончайшим умением – осознанно стимулировать неосознанность, и потом, вновь стать неосознанным к акту гипноза, только что тобой совершённому. Даже чтобы понять термин «двоемыслие» необходимо задействовать двоемыслие.
– Джордж Оруэлл, «1984 год» –


Сегодня был последний день Боба в Мексике. Он появился перед моим столом и мельком взглянул на предварительный экземпляр своей книги, лежащий в одной из стопок, но не спросил, просматривал ли я её. Вообще-то, я просматривал, но не долго. Мне не нужно много времени, чтобы определить и оценить эго в людях или в их трудах. Я могу легко и уверенно за десять минут (за восемь, если не нужно будет аккуратно их складывать) разделить сотню книг «новой мысли» на стопку негодных и стопку для дальнейшего просмотра, а потом просеять стопку для дальнейшего просмотра ещё за пару минут, что оставит мне вероятно, две или три книги, с которыми мне захочется провести ещё минутку, и из них одна, а может ни одной, окажется действительно стоящей.
Я упоминал в первой книге, что при первой встрече с человеком я могу очень быстро, за пару слов, определить, в какой части духовной местности он находится в данный момент. Так и есть. Эту способность – быстро делать точные суждения, особенно о печатном материале – я развил в себе ещё в начале своего процесса, поэтому я упоминаю об этом здесь: любой человек с хорошим теоретическим пониманием просветления может это сделать. Я находил это очень ценным инструментом. Это оберегало меня от потерь времени и энергии на отношение к книгам и их авторам с уважением, которым они пользуются у тех, чьё уважение я не уважал. Воплощение было так же полезным – способность просить, получать и распознавать, что мне нужно и когда нужно. Благодаря этим двум зарождающимся талантам я мог получать, что мне надо, не потерявшись в горах книг, учений, групп, философий, соревнующихся за моё внимание.
К книге Боба я приложил бóльшие чем обычно усилия по её оценке и конструктивной критике. Вначале я взял маркер и стал отмечать фразы и утверждения, показавшиеся мне особенно неудачными, которые он мог бы захотеть исправить, пересмотреть или перефразировать, но как только я просмотрел несколько страниц, как мной овладело ощущение бесполезности этого занятия. Я потратил ещё пару минут, быстро просмотрев остаток книги, и отложил её.
Это было по сути переделкой всё тех же старых гуру и учений, всё те же старые банальности. Избыток сердца, души, невозмутимости и безмятежности, избыток покоя и сострадания, любви и красоты, но ни одной острой или направленной мысли. Просто стандартный нью-эйджевский лепет – мягкая, слащавая книга. Другими словами, я понял, что Боб просто хочет быть учителем. Он вложил своё время, научился говорить, и теперь хочет перейти на следующий уровень.
Его книга, возможно, будет популярной и катапультирует его в ряды успешных и уважаемых духовных авторов/учителей. В ней есть все нужные элементы. Она мягкая, пушистая и тёплая. В ней нет никаких требований к читателю, кроме рекомендаций выполнять обычные техники и практики – медитацию, ведение дневника, наблюдение и т.д. Она убеждает читателя, что он может достигнуть подлинного освобождения в одно мгновенье, просто осознав или отпустив что-то, или что-то вроде того. Не требуется реальных изменений, ни самоотречения, ни жертвоприношения, ничего трудного, или взыскательного, или даже неудобного. Она сулит весь мир и несёт в себе прелестную мораль: Мы есть любовь.
Короче говоря, стандартный противень с пирожным, которое можно иметь, одновременно съев его. Конечно, здесь работают силы рынка, и ты должен дать людям то, чего они хотят, если хочешь, чтобы они хотели тебя. Так было не всегда, со всем этим непристойным потворствованием мнению и соревнованием с манерами соперников и подражателей. Виной тому Гуттенберг с его печатным прессом и Аль Гор с его интернетом. Католики, например, держали монополию во многих частях мира, и их хватка была столь сильна, что они могли под именем подавления ереси мучить и убивать своих же приверженцев. Нынче же, в нашем климате информационных альтернатив, они едва ли могут применить подавление ереси к педерастии с мальчиками. Как пало былое могущество.
Боб попросил меня обсудить с ним его книгу пункт за пунктом, чтобы составить подробный отчёт, что я считаю её достоинствами, а что недостатками. Когда он говорил, это звучало разумно, но не нельзя обойти тот факт, что Боб сам не прошёл через тот переход, о котором он пишет. Лиза прошла через него, или проходит, и именно так он выглядит – это не красивые картинки, рисуемые Бобом, о том, что любовь это наша истинная природа, и всё, что нам нужно сделать, это быть в тишине, отпустить что-то негативное, принять что-то позитивное, чтобы что-то внутри нас стало… чем-то.
Боб хочет вернуть людям просветление. Да, он использует слово просветление, хотя по большей части описывает тихую задумчивость, или умеренный транс, или ступор с улыбкой на лице, и самое большее, что он имеет в виду, это поверхностный, неразвитый человек-взрослый. Он думает, что просветление несправедливо отняли у людей, и создали эксклюзивную епархию, ээ, просветлённых. Он видит в этом несправедливость и ищет исцеления, действуя как самозванный духовный Робин Гуд, который крадёт его у элиты и возвращает обратно нечестно обделённым. Он хочет принести просветление вниз с вершин гор в долину, где каждый может наслаждаться им. Духовный социализм.
Просветление, о котором говорит и пишет Боб, имеет обычные, повседневные качества. Он приводит список мифов и недоразумений о просветлении, которые служат, чтобы исключить всё, что могло бы придать ему вид иной, чем небольшое, заурядное прозрение. Его книга это «кто есть кто» из духовных авторов и учителей, исповедующих те же или похожие взгляды, о том, что быть пробуждённым, просветлённым и счастливым это всё одно и то же, и что никто не может найти эти вещи потому, что они ищут их, но великий парадокс состоит в том, что чтобы найти то, что мы ищем, мы должны перестать искать. Что-то типа того.
И возможно, это верно. Если кто-то ищет удовлетворённости, тогда кажется неплохой идеей, по крайней мере, на первый взгляд, сказать ему перестать быть неудовлетворённым, что его проблема не в том, что у него нет того, чего он хочет, но в том, что он хочет того, чего у него нет, и что как только он перестанет хотеть этого, ему перестанет этого не хватать. Всё бы ничего, если бы разговор шёл только об удовлетворённости и счастье, но они – я имею в виду ряд авторов и учителей, которые своим житием и репутацией поддерживают эту линию тюремной ортодоксии – продолжают говорить о просветлении, пробуждении, природе Будды и истине.
В этом нет ничего нового и удивительного. Это стандартная процедура защищающегося невежества, просто ещё один день в офисе для Майи. Как удержать людей в тюрьме без замков? Сохранять их удовлетворённость. Легко и просто.
По-ихнему проблема духовных искателей состоит в том, что они думают, что должны забраться на вершину горы, где, по их предположению, обитают такие высшие индивидуальности, как Будда и Иисус, но у искателей плохо это получается, что является безопасным способом интерпретировать абсолютный провал. Вместо того, чтобы пересмотреть свои идеи насчёт Иисуса, Будды и вершины горы, Боб со своим закалкой духовного поставщика решений пытается устранить проблему путём смены ярлыков. Теперь долина становится вершиной горы, и все будут просветлены, если пойдут за ним. Новая цель находится прямо здесь и прямо сейчас, нужно только её осознать. Вуаля! Абсолютный провал теперь абсолютный успех.
Мир это война. Плен это свобода. Невежество это знание.
Спящий это пробуждённый.
Это так по-оруэллски, так беззастенчиво, хотя и тонко, настолько изящно олицетворяет самообман, на который способен основанный на страхе ум, что вызывает во мне сильное чувство восхищения и уважения перед Майей. Я говорю это без тени иронии: мне кажется, что нет ничего более прекрасного, очаровательного и заслуживающего восхищения, чем Майя – архитектор иллюзии, разум страха. Наш возлюбленный Большой Брат.

***

Боб хотел поговорить, но было время выгуливать Майю, и я пригласил его пойти вместе. Моё колено ещё требовало помощи в подобных прогулках по холмам, поэтому я взял с собой трость, метатель мячей для Майи, бутылку воды, и мы отправились.
В начале романа «1984 год» главный герой Уинстон Смит сидит в кафетерии и наблюдает за различными типами личностей вокруг него. Они были разные, но имели одну общую черту: все они умудрялись верить в то, что для Уинстона было невероятным. Один верил благодаря чистой глупости, другой благодаря фанатизму, а третий, самый умный, с помощью сложных ментальных ухищрений двоемыслия.
А между ними сидел бедный, безнадёжно здравомыслящий Уинстон, который знал, что два плюс два равно четырём, но который был окружён людьми, которые знали с большей уверенностью, что два плюс два равно пяти. Все они жили в мире, где тебя замучают и убьют за веру – даже самую сокровенную – что два плюс два равно четырём. Верить в ложь было абсолютно необходимым для их выживания, и фатальным недостатком Уинстона было то, что он не мог этого сделать.
Боб уникальным образом сочетал в себе все три типа: глупость, то есть защищающееся невежество, фанатизм, то есть эмоциональное усиление невежества, и ум, способный на требующие усилий ментальные искажения, необходимые, чтобы поверить в очевидную ложь. Это тренога иллюзии, и Боб, как и все, твёрдо сидит на ней.
Но в отличие от всех остальных Боб провозгласил себя авторитетом по вопросу истины и написал об этом книгу. Независимо от того, что из этого получится, Боб писал эту книгу в надежде на то, что она будет хорошо принята, и что он сможет подняться из обширного разряда студентов в менее раздутые ряды учителей, из овец в пастыри, из обыкновенного заключённого в уважаемого члена правления.
Мы вышли через северные ворота, и пошли по дорожкам и тропинкам наверх по направлению к старой часовне. Первые десять минут дорога шла всё время вверх, что не способствовало разговору. Майя рыскала вокруг, обнюхивая каждый третий камень. Здесь много опасностей для собаки, а я лишь наполовину был готов к экстренной ситуации, но она умная девочка, и пока до чего-либо серьёзного дело не доходило.
Когда дорога выровнялась, мы несколько минут поговорили, стараясь обходить острые края сложных тем. Трудность разговора с Бобом была в том, что мы не могли установить рабочую динамику. Если бы мы были в отношениях студент-учитель, всё было бы нормально, потому что я мог бы поразмять его чуть-чуть, а он бы слишком не сопротивлялся. Но он хотел вести диалог на равных, что ставило меня в несколько неловкое положение, что говорить и зачем.
Мир полон ложных и искусственных авторитетов. Согласно моим случайным наблюдениям истинный авторитет исходит из знания, а ложный – из могущества. Знаки отличия и пистолеты, титулы и офисы, деньги и звания – вот лишь некоторые вещи, придающие людям власть и привилегии, на которые они не имеют независимых прав. Они – внешние источники питания, когда нет внутреннего источника. В духовности титулы, мантии одеяния, придуманные имена служат той же цели. У нас с Бобом, даже хотя мы проводили с ним вместе по нескольку часов каждый день в течении почти целой недели, всё ещё присутствовало лёгкое трение при разговоре, потому что он хотел признания своего авторитета, а у меня не было такой компетенции. Он написал книгу. Это его знак отличия, осязаемый символ его авторитета. Он понял, что большинство людей уважают знаки отличия и признают авторитет, но это место острых лезвий, где умение и мастерство это всё, а костюм и шоуменство – ничто. Мне нравился Боб, он был для меня очень полезен, и когда я говорил с ним, я должен был помнить, что он в некотором роде предал себя тёмной области, где он не мог ни говорить, ни слушать.

***

– У вас есть какой-нибудь вопрос? – спросил я, когда позволила дорога.
– Каким должен быть мой вопрос? – сказал он. – Что мне нужно знать?
На первый взгляд, неплохой вопрос, но в действительности это стратегическая уловка.
– Вот короткий ответ: человек-взрослый, – ответил я.
– А длинный ответ? – спросил он.
– Книги, – сказал я. – Читайте книги.
– Окей, – сказал он, – Я собираюсь их прочесть, но уж коль скоро я здесь, коль скоро мы идём с вами рядом, всё, что вы скажете, я буду очень внимательно слушать, не взирая на свои чувства…
Я вздохнул. За эти несколько дней он научился меня переигрывать.
– Это очень похвально, Боб. Я понимаю, что вы человек глубоко вникающий и необычайно духовно чистый. Я знал много духовно чистых людей, которые всё же были во власти эго, так что… – я пожал плечами.
– Вы имеете в виду, как я?
Я засунул теннисный мяч в штуковину для метания мячей и далеко его забросил. Майя не обратила на него никакого внимания.
– Окей, как я, я понял, – сказал он. – Простите, прошу вас, продолжайте.
– Вы хотите, чтобы я сказал вам то, что мне кажется, вам нужно услышать, – сказал я, – так я скажу. Духовность это самая коварная форма самообмана, и она владеет вами. Духовность это Майя в её самой хитрой форме самосохранения – самый глубокий окоп эго. Вот перед чем вы стоите, вот что держит вас в ловушке. Духовность нависает над миром подобно пелене, подобно чёрному масляному дыму, который накачивают в атмосферу дымовые трубы, торчащие их миллионов церквей, университетов, монастырей и храмов, из книжных стеллажей, журнальных полок и вебсайтов. Я смотрю на вас, и вижу человека, всю жизнь потреблявшего этот дым, который теперь хочет перейти в производственную и распространяющую часть этого бизнеса.
Минуту он молчал.
– Мне действительно трудно в это поверить, – сказал он.
– Да, – сказал я. – Я об этом и говорю.
– Но это не кажется чёрным масляным дымом, – настаивал он. – Это похоже на то, что люди пытаются найти смысл и счастье, пытаются жить в согласии гармонии с высшими законами, с землёй и со своими товарищами, пытаются растить детей, быть хорошими людьми, как можно лучше сохранить планету. Не знаю, как вы можете сравнивать развитый, позитивный к жизни, надконфессиональный вид духовности, который я описываю, с чёрным масляным дымом. Я просто не понимаю.
– Так я воспринимаю это снаружи, – сказал я. – Изнутри, я знаю, это кажется милым, приятным и хорошим, чем-то желанным и успокаивающим. Это естественно. Природа зверя.
Он призадумался. Я прихрамывал. Майя принюхивалась.
– Значит, – продолжил Боб, – я говорю, что есть все эти люди, ведущие гармоничную, духовно возвышенную жизнь, а вы говорите, что они живут в каком-то дыму?
– Я не имею в виду ничего дурного, – сказал я. – Так поступает Майя. Так она связывает всё это в единое целое. Такую она служит важную службу.
– Вы наделяете Майю слишком большой властью и разумом.
– На самом деле, этим занимаетесь вы. Я отрезал её много лет назад.
– Я выразился фигурально, – сказал он.
– А я нет.
Он не ответил.
– Майя внутри вас, оживляет вас, прямо сейчас, – продолжал я. – Если кажется, что я иногда нетерпим с вами, то это потому, что вы думаете, что я говорю с вами, а я знаю, что говорю с ней. Вы верите, что пробуждены, а я вижу, что вы спите. Какой смысл в нашем разговоре? Я не знаю, но я это делаю, а вы спросили, и вот, извольте.
– Значит, я сейчас стою в этом масляном...?
– Вы не только стоите сейчас в этом чёрном масляном дыму, вы глубоко вдыхали его всю свою жизнь, и теперь он пропитывает вашу систему целиком, сверху донизу. Он заполнил ваши лёгкие и поры, так что вы теперь излучаете его в виде своих слов и книг. Он просочился в каждую клеточку вашего существа настолько, что вы не осознаёте его, как воздух, как рыба не осознаёт воду. Это среда, в которой вы существуете. Вы больше ничего не знаете.
– Ну, – сказал Боб, неловко рассмеявшись, – должен же я где-то быть.
– Неужели? Тогда, возможно, вам стоило бы поискать это ваше самозванное «я», которое должно быть где-то внутри.
– Ну, может быть, именно это я и пытаюсь сделать – найти это внутреннее «я».
– Или может быть, именно это вы пытаетесь не делать.
Я продолжал бросать мячи Майе, но её больше интересовали запахи, так что мне приходилось ходить за ними самому.

***

На вершине холма, откуда открывался красивый вид, мы остановились. Я налил Майе воды в складную чашку, потом попили мы с Бобом.
– Знаете, – сказал он, – есть много мифов о просветлении. Говорят, что всякий, кто заявляет, что просветлён, автоматически не просветлён, или, что нет такой вещи как просветление.
– Я согласен с этим, – сказал я.
– Правда?
– Конечно. Просветление это разоблачение лжи, а «я» это ложь. Не может быть и то и другое вместе, поэтому кто просветляется? «Не-я» это истинное «я». Несмотря на явный парадокс, быть просветлённым означает, что не остаётся никого, кто просветлён.
– Но вы заявляете, что вы просветлены.
– В контексте нашей метафоры я заявляю, что не нахожусь в ослепляющем дыму. Необходимо помнить, что, независимо от всех заявлений об обратном, в этом дыму нет никакой видимости. Никто ничего не видит, и самое главное, что никто не видит, что никто ничего не видит. Некоторые говорят, что видят, и если они расскажут хорошую историю и сами в неё поверят, тогда они смогут и других заставить в неё поверить. Это подходит целям Майи, и за это предусмотрены награды. Почти все духовные учителя попадают в эту категорию – слепой ведёт слепого. Если ты видишь, то легко можешь увидеть, кто видит, а кто нет. Здесь не о чем спорить.
– Я? – спросил он.
– Что «вы»?
– Я в этом дыму притворяюсь, что вижу?
– Конечно, – ответил я.
– Но не вы.
– Я не учитель. У меня нет студентов. У меня нет учения.
– Но в чём тогда разница? Вы здесь вместе с остальными. Вы видите то, что видит каждый.
– Ни то, ни другое.
– Но прямо сейчас мы с вами вместе, – настаивал он. – Я смотрю на вас. Вы смотрите на меня. Вы меня видите.
– Вы мираж, Боб. Я вижу вас насквозь. И я мираж. Я вижу себя насквозь. – Я жестом указал на чудесный вид. – Это всё мираж, я вижу всё насквозь. Уточню: этот чёрный дым это не просто среда, где обитает погружённое в духовный мрак эго, это само эго, материал, из которого оно создано. Нельзя провести различие между обманщиком, обманом и обманутым. До тех пор, пока мы не поймём состояние эго, у нас поистине нет шансов реального продвижения вперёд.
– Знаете, – сказал он, – некоторые очень высоко почитаемые учителя говорят, что нет никакого продвижения вперёд, что это иллюзия, что мы уже полностью пробуждены, уже просветлены, и что мы должны лишь перестать бороться и искать. Мы ищем то, чем уже являемся, и только наш поиск закрывает нам глаза на эту истину.
Я не смог собраться с духом, чтобы ответить на это. Всё, что говорил Боб о современной духовности, совпадало с моими собственными взглядами, только с противоположным спином. Там, где он видит спокойствие и невозмутимость, я вижу послушание и неосознанность. Где он видит продвижение, я вижу окапывание. Когда мне случается взглянуть, что нынче популярного в духовной мысли нью-эйдж, всё, что я нахожу, это то же самое упрощённое до абсурда, выхолощенное, тошнотворно-слащавое приторное пойло. Как будто все ели из общего корыта, и спецвыпуск дня зависит лишь от того, кто отрыгнул последним. Я пытался это вытерпеть, но чуть не заболел – это как подвергнуться радиации, которая переносима лишь в малых дозах. Когда неприятная реакция прошла, я напомнил себе, что если я не выношу запаха, то нечего совать голову в канализацию.
Есть исключения, конечно, и поэтому я снова и снова выискиваю кого-нибудь с истинным авторитетом, прямым знанием и силой выражения.
Я убрал воду, и мы продолжили прогулку. Я отдал молчаливую дань величайшему и искуснейшему мастерству Майи – богине иллюзии, не собаке. Это её шоу, которое она крепко-накрепко заперла, и нигде так не сильно её воздействие, как там, где можно ожидать, что оно будет наиболее слабым.

24. Альтернативные люди.

Судя по всему, существует два типа искателей: те, кто хочет как-то изменить своё эго, т. е. сделать его святым, счастливым, неэгоистичным (как будто можно сделать рыбу нерыбой), и тех, кто понимает, что все подобные попытки это просто размахивание руками и игра роли, и что можно сделать только одно – перестать идентифицировать себя с эго путём осознания его нереальности и своей вечной идентификации с чистым бытием.
– Вэй Ву Вэй –


Пока мы шли, Боб подобрал несколько камней и забросил их в кусты. Для меня это была просто праздная болтовня. Для Боба же это было атакой на самую основу тщательно смастерённой и большим силами охраняемой его эго структуры, его «бобности». Спустя несколько минут он решил сменить тактику.
– Джед, серьёзно, я думаю, вы неверно относитесь к современному духовному климату в мире. Вы слишком пренебрежительно относитесь к тому, что вы не вполне понимаете. Человеческая духовность это вам не динозавр, застрявший в прошлом, это эволюционный процесс, и он происходит прямо сейчас по всему миру. Мы можем изменить мир, сделать его лучшим местом для всех. Возможно, я не говорю о тех людях, которые полностью просветлены в том смысле, какой вы придаёте этому, но о людях, пробуждённых благодаря собственным усилиям, о всех сортах вдохновенных людей – артистах и музыкантах, учителях и родителях, людях, полных любящей доброты, с открытым сердцем и фундаментальной порядочностью, которые увидели, что путь сердца несёт свои богатства и награды. Интеллигентные, успешные, внимательные люди…
Я попытался его прервать, но он прервал меня.
– Позвольте мне продолжить, – продолжил он. – Я говорю о глубоко, подлинно духовных людях, которые живут в моменте, приспосабливаясь к изменяющемуся будущему, которые создают искусство, экологический бизнес, здоровые, счастливые семьи, люди, не являющиеся частью большого стада, бездумно расточая жизнь и планетарные ресурсы, люди, вырвавшиеся из этой мышиной возни и нашедшие лучший путь. Это осознанные и видящие люди, которые понимают трудное положение, в котором оказалось человечество – общество, политика, окружающая среда – и которые ведут эту революцию, Джед, они прокладывают путь к…
– Новому мировому порядку?
– Да, окей, к новому мировому порядку, новому типу человечества, человеческого сообщества. Вот о чём я пытаюсь вам рассказать. Я понимаю, что вы говорите о старых путях, но вы не видите, что…
– Что это уже происходит, – сказал я.
– Да, что эта революция происходит прямо сейчас, и она не касается буддистской, индуистской или ньюэйджевской идеологии, или любой другой отдельной школы или доктрины. Она не ограничивается ни одной точкой зрения, но охватывает все идеологии в том смысле и в той степени, что они уважают индивидуальность и семью и право человека следовать своему собственному пути, чтобы отыскать своё счастье. Она касается нового подхода к жизни, основанного на глубоко сокровенных универсальных ценностях и принципах, общих для всех. Это глобальное духовное…
– Возрождение?
– Вот именно, надвигается глобальное духовное возрождение…
Я остановился и посмотрел на него сердито, но он светился каким-то странным свечением праведности, что делало его невосприимчивым. Тема, которую он излагал, занимала видное место в его книге, и, по-видимому, предусматривала объединить множество различных крайних систем верований, попадающих в серую зону между главными религиями и культами, в связующее движение, которое поведёт человечество в светлое завтра. Насколько я мог судить, общей чертой всех этих людей и групп была их терпимость ко всем точкам зрения. Два плюс два равно столько, сколько вам угодно. Все правы.
Все веры истинны.
В любом случае, то, о чём он говорил, даже если это и было правдой или вероятностью, не имело ничего общего со мной и тем, о чём я говорю и пишу. Кроме того, что оба наши предмета попадают в одну широкую рубрику человеческой духовности, они совсем не связаны, и мне абсолютно безразличны все провозглашённые им идеалы, а он совершенно незнаком с моими взглядами. Я сделал несколько попыток внушить ему это, но люди, похоже, внутри своих границ имеют особое место для вещей, которые выходят за их пределы, и он поместил меня именно туда.
Мы всё шли, а он всё говорил.
– Я говорю об открытом и чутком подходе к жизни, – продолжал он. – О подходе, который побуждает процессы роста, созидания и раскрытия сердца. О жизни в любви и мире так, как ни одно общество ранее. Вы знаете, как сегодня живёт большинство людей в обществе? Как рабы, как автоматы, не способные думать, следующие движениям жизни, но в реальности неживые. Мы наслаждаемся этим чудесным уровнем изобилия и благосостояния, что позволяет нам осуществлять мечту о новом восходе человечества, трансформации сознания. Все великие мудрые учения указывают на это. Вот почему я думаю об этом как о революции, Джед, об идеологической перестройке. Вместе мы сможем добиться реальных изменений, эволюционного сдвига. Вы когда-нибудь слышали о сотой обезьяне? Это радикальное пробуждение вида, и это происходит прямо сейчас. Многие тысячи людей по всему миру принимают участие в этой трансформации. Возможно, миллионы. Это очень волнующее время, Джед, и я не думаю, что вы вполне осознаёте…

***

Но я осознаю.
Боб говорит об альтернативных людях. Альтернативные убеждения и взгляды, альтернативный бизнес и политика, альтернативный образ жизни и забота о здоровье, альтернативные продукты питания и производства, альтернативное воспитание и образование, альтернативное топливо и энергия – в сущности, альтернативное всё, но не очень альтернативное. Это всё альтернативы внутри установленной парадигмы, но не альтернативы ей – подразделение стада, бегущее параллельно главному стаду. Вместо того, чтобы отделаться от своих эго-структур, альтернативные люди просто перестраивают их в соответствии с более сердечными эгоцентрическими линиями, их многочисленные цели и идеалы можно уменьшить до личного счастья через удаление, избегание и отрицание несчастья.
Короче, они проходят небольшой курс перенастройки своих верований из ортодоксальных в немного менее ортодоксальные, и за всеми явными причинами этого изменения всегда стоит одна и та же причина: выживание эго. Способность приспосабливаться подобно хамелеону это один из самых эффективных манёвров Майи. Нарисуй пару деревьев на стенах камеры, облака на потолке, и ты свободен, как птица.
Вот статус потенциального духовного искателя нынче в мире. Духовность это просто альтернативная религия – те же линии, заполненные теми же цветами из чуть другой палитры. Она исполняет те же нужды, как и религия, выдвигает те же нетребовательные требования и предлагает те же расплывчатые обещания и награды. Она также обладает любопытным иммунитетом к ответственности, которым обладают религии и культы, между которыми она попадает, таким, что пользователи возлагают вину за неудачу на себя, а не на купленную ими упаковку верований, или на людей, продавших им её. В конце концов, все группы – большие религии, культы и сентиментальная середина – являются малыми разновидностями одной истинной религии человека – Агностицизм.
Неведуизм.
Альтернативные люди Боба убедили себя, что они сбежали из заключения, тогда как они просто прорыли ход из одной камеры в другую, и назвали эту новую камеру «свобода». В этой тюрьме эго мировоззрение и обстановка камеры это синонимы. Многие живут в вечном неудовлетворении своей камерой и ищут решение проблемы во введении новых возбуждающих декоративных штрихов – клочок буддизма здесь, мазок суфизма там, немного мистической поэзии, чтобы придать яркости серому тусклому углу, и может быть, небольшое национальное американское красочное пятно, чтобы придать местный колорит. Всегда что-то покупаем, всегда ищем чего-то совершенного, чтобы заполнить пустое пространство, находим, а потом начинает расти усталость от этого, и снова возвращение к поиску. Это хроническое стремление приукрасить свою обстановку обеспечивает жизненными силами духовный рынок, который на всех уровнях является не более чем бутиком по дизайну тюремных камер. Пришли вы на рынок за готическим христианством, электрическим нью-эйдж, или апокалиптическим шиком, у них есть всё, что вам надо.
Быть альтернативным человеком это роскошь, которую не каждый может себе позволить – это требует свободного времени и свободных денег. Счастливые мамаши и рабочие эмигранты не покупают соевый творог, или вилки с настройкой чакр, или наборы для багажа из конопли, или, честное слово, мои книги. Крестьяне занимаются тай-цзы только там, где это является основным направлением. Не каждый может позволить себе уехать на месяц для энергетического лечения в Институте Эсален, или на неделю поплавать с дельфинами, или даже на один день искупаться нагишом в океане мудрости Далай Ламы.
Конечно, каждый может бесплатно медитировать. Даже если ты беден, ты можешь сесть, закрыть глаза и повторять мантру, или считать свои вдохи пару минут, но глядя на вещи реально, без специального священного пространства, оборудованного импортными благовониями, набитыми вручную подушечками, точными копиями храмовых колоколов и гипсовой статуей Гуаньинь на музейного качества алтаре из красного дерева, где, одевшись в свободную, хорошо сидящую, светло-салатовую одежду для йоги из натурального хлопка, вы можете работать над своим духовным спасением в манере, строго приличествующей духовному поиску, реально, какие шансы у вас есть? Конечно, вы можете одеть фланелевую пижаму, запереться в ванной, зажечь старую новогоднюю свечу, которая была там с тех пор, как сломался фен, раздавить попой пару полотенец и почтительно водрузить резинового Снупи на фарфоровый столик, но серьёзно, кого этим можно одурачить? Не вас, и это приводит нас к золотому правилу всех духовных практик:
Если ты не дурачишь себя, в чём тогда смысл?
Истинная цель всех духовных практик – держать себя в дураках, утвердиться в самообмане, видеть то, чего нет, и не видеть то, что есть. Вот почему заявленные цели всегда не поддаются проверке и плохо определяются: их не нужно достигать, к ним нужно стремиться. Кто хочет пробудиться? Когда у нас появляется маленький зуд, угрожающий разбудить нас посреди ночи, мы хотим почесать его, и чтобы он ушёл, а не чтобы он выгнал нас из наших сладких снов. Здесь – то же самое. В этом смысле духовная практика – медитация, например – на сто процентов эффективна. Если духовная практика удовлетворяет ваше побуждение делать что-то духовное, если она внушает вам, что вы делаете прогресс, если она чешет ваш зуд, не прерывая сна, тогда она выполняет именно то, что должна.

***

Что говорить и зачем? Я размышлял над этими вопросами, когда мы с Бобом шли вниз по холму, возвращаясь обратно. Он продолжал проталкивать свои идеи о духовно возвышенном человечестве, а я продолжал противодействовать ему, больше из привычки, пожалуй, чем из надежды или веры, что у меня получится его пробить. Я знал, что наши разговоры, возможно, попадут в книгу, и помнил об этом. В противном случае, мне абсолютно нечего и незачем было бы говорить.
– Вы и ваши альтернативные люди, видимо, обвенчались с идеей, что мы играем в какую-то игру с системой зачёта баллов, – говорил я Бобу, когда вновь настала моя очередь, – как если вы зарабатываете кармический уровень, или приз в космическом каталоге подарков – какую-нибудь чудесную путёвку на вечный отпуск в место, где нет правил, которые вам не нравятся. Вы косметически заделываете какие-то мелкие проблемы на поверхности, но реальный материал, с которым вы должны иметь дело, находится внутри вас, так глубоко, насколько вы можете зайти, что намного глубже, чем вы себе представляете, пока действительно не зайдёте. Вы просили сказать вам, Боб, и я говорю, я знаю тех духовных людей, о которых вы говорите. Я был знаком со многими духовными людьми всех путей и систем – я видел их теми глазами, которые есть и у вас, но которыми вы никогда не пользовались. Это дилетанты, любители, дезертиры из своих жизней. И это измеряется не мнением, но прогрессом. Их духовность лишь на поверхности – эгоистическое приукрашивание, тактика уклонения. Лучше смотреть по-другому, думают они, чем быть другими. Духовность это то, что должно было изменить нашу жизнь, полагали они, а не вызвать её крушение.
Он качал головой, словно я опять ничего не понял. Он начал защищаться, но я надавил.
– Вы не согласны со мной, – продолжил я, – потому что вы никогда не видели, где проходят реальные духовные сражения, где духовный прогресс похож на медленное и методичное сдирание с себя кожи опасным лезвием, слой за слоем, каждый более болезненный, чем предыдущий. Вы убедили себя, что эго это что-то маленькое и банальное, подобно привычке, которую можно отфутболить. Представьте, что вам отрубают голову. А теперь представьте, что это делается не за один удар, а мелкими кусочками. А затем представьте, что вы делаете это сами.
Он скорчился.
– Вы даже не знаете о таких вещах. Деньги и толпы текут в направлении красивых сказочек, где всё прекрасно и все живут вечно и счастливо. Все хотят сказок, и получают их, и эго живёт вечно и счастливо.
Во время всей прогулки я кидал мячи для Майи, которая, сперва радостно кинувшись, потом отвлекалась на странные и волнующие запахи вдоль дороги, и мне приходилось, прихрамывая, самому собирать мячи, чтобы потом снова бросить.
– Ваша оценка выглядит чрезмерно пессимистичной, – сказал он без энтузиазма.
– Я бы так не сказал, – сказал я, – поскольку я не вижу ничего неправильного, но да, в конце концов, моя оценка состоит в том, что люди существуют в таком предельном состоянии, что это больше похоже на кому, чем на жизнь, поэтому это звучит пессимистично. Я был бы рад перестать говорить.
– Продолжайте, прошу вас, – сказал Боб тихо.
Мы подошли к изогнутой части дороги с ограниченной видимостью.
– Вы видите Майю? – спросил я.
– Не так, как вы, – сказал он, – но из чего я понимаю…
– Мою собаку, Боб, вы видите мою собаку?
Я коротко свистнул, и через несколько секунд она, подпрыгивая, появилась из-за угла позади нас, и нарвалась прямо на свежую погоню за теннисным мячом.
– Для многих искренних людей, как вы, – продолжил я, – духовность это прогулка в парке солнечным днём, голова кипит красивыми идеями о мире во всём мире и доброй воле к человеку. Это мягкая духовность, полная лёгкой концентрации, неяркого освещения и приятной музыки, всё такое мягкое и пушистое, всё движется к эдакой очень важной кульминации, которая никогда, по всей видимости, не осуществится. Любой, кто вовлечён в действительный процесс пробуждения, смотрел бы на такое легкомыслие, как мужчина на кровавом поле боя смотрит на детей, играющих в войну во дворе. Вы говорите о революции, но революции не похожи на полуденные чаепития из тонких фарфоровых чашек с оттопыренным мизинцем, это адский кошмар, от которого вы не можете проснуться. Реальная духовность это жестокий бунт, восстание угнетённых с лозунгом «Свобода или смерть!». Это не то, что люди делают, чтобы улучшить себя, или заработать заслуги, или впечатлить друзей, или чтобы найти бóльшую радость и смысл в жизни. Это самоубийственная атака на врага, невообразимо превосходящего по силе.
– Как Давид и Голиаф, – предложил он.
– В общем-то, да, хорошая аллегория. Наш Голиаф огромен, силён, хитёр и всевидящ. Наш Давид тщедушен, слаб, глуп и слеп. У него нет никакого преимущества в этой битве, кроме страстного желания биться и его камня. Можно сказать, что камень это истина, а истина убивает гигантов. Истина уничтожает всё. У Голиафа есть вся мощь и преимущество, кроме истины, и поэтому мы можем сражаться и победить: у нас есть истина, а у Майи нет. Однако, это не дело одного броска, как в случае с Давидом и Голиафом. Это долгая, ужасная битва, потому что мы являемся как другом, так и врагом – как Давид так и Голиаф обитают внутри нас. Каждый дюйм земли забирает всё, что у нас есть. Уроки не приходят в виде маленьких причудливых аллегорий и иносказаний, но в виде невосполнимых утрат – урок за уроком, утрата за утратой. Каждый шаг это потеря, и до тех пор, пока есть ещё что терять, остаются ещё шаги. Всё потеряно. Ничего не приобретено.
– Значит, вы говорите, что я должен…
– Вовсе нет, Боб. Я не подстрекаю вас к бунту или к объявлению восстания. Царство сна это величайший парк развлечений, я никогда никого не стал бы уговаривать пытаться сбежать из него. Это было бы абсурдом, как предложить кому-то совершить самоубийство для его же блага.
Несколько мгновений Боб молчал.
– Боже, – промолвил он.

10 комментариев

iglav
Большое спасибо!
nadin
Спасибо ВАМ огромное!!!
Особенно за эти строчки перевода!!!
<<Это так по-оруэллски, так беззастенчиво, хотя и тонко, настолько изящно олицетворяет самообман, на который способен основанный на страхе ум, что вызывает во мне сильное чувство восхищения и уважения перед Майей. Я говорю это без тени иронии: мне кажется, что нет ничего более прекрасного, очаровательного и заслуживающего восхищения, чем Майя – архитектор иллюзии, разум страха.>>

Спасибо!!!
smilen
Да, отличная книга и перевод -супер.Читайте на здоровье! Мы рады!)))
iglav
Вы МОЛОДЦЫ!!! Каждая новая глава -это праздник!!! Удивительно созвучно, вовремя и как нельзя кстати)
TVN
Опять — спасибо! )))
PureRayofLight
Если у меня появиться собака сучка, я назову ее Майей!:)))