29 июля 2014, 13:25
smilenДополнительный материал к третьей книге трилогии Джеда МакКенны "Духовная война"
(продолжение)
Другой мир возможен
«Сорок пять лет назад я пришёл к выводу, что ЛСД было самым великим когда-либо сделанным открытием». – Мирон Столярофф
«Опыт ЛСД обычно навсегда изменяет мировоззрение и основную ориентацию жизни всех, кто его испытал». – Ральф Метцнер
«Если мирская жизнь, свобода и поиск счастья не включают в себя права экспериментировать со своим сознанием, тогда Декларация Независимости не стоит и конопляной бумаги, на которой была написана». – Теренс МакКенна
«Мне видится, что ЛСД может сыграть по-настоящему важную роль в предоставлении существенной помощи медитации, направленной на мистические переживания более глубокой, обширной реальности. Такое использование полностью согласуется с сущностью и характером воздействия ЛСД как священного наркотика». – Альберт Хоффман
«ЛСД подорвало мрачную власть страдающей запором буржуазии, подобно ангельскому вестнику нового психоделического тысячелетия. С тех пор мы изменились, и уже никогда не будем такими же, так как ЛСД продемонстрировало, даже скептикам, что райские дворцы и сады лежат внутри каждого из нас». – Теренс МакКенна
«Ещё один аспект психоделического видения, который показался мне очень глубоким и проникновенным, это ощущение, что всё – живое, или по крайней мере, нет различия между тем, что мы называем живой и неживой природой». – Эндрю Вейл
«Я разделяю убеждение многих своих современников, что духовный кризис, охватывающий все области западного индустриального общества, может быть исцелён только изменением в нашем мировоззрении. Мы должны перейти от материалистических, двойственных убеждений, что люди и их среда обитания раздельны, к новой реальности всеохватывающего сознания, что включает в себя опыт эго, к реальности, в которой люди чувствуют себя едиными со своей животной природой и всем творением». – Альберт Хоффман
«Проблема психоделиков это проблема гражданских прав и свобод. Это проблема, касающаяся самых основных человеческих свобод: свободы вероисповедания и неприкосновенности индивидуального мышления». – Теренс МакКенна
«Если бы мы могли что-то понюхать или проглотить, что каждый день на пять-шесть часов могло бы устранить наше личное одиночество, примирить нас с нашими товарищами в пылающем восторге любви, и сделать жизнь во всех её аспектах не только стóящей, но божественно прекрасной и значительной, и если этот райский, преображающий мир наркотик имел бы такое свойство, что с утра мы бы поднимались с ясной головой и неповреждённой конституцией, тогда, мне кажется, все наши проблемы… были бы полностью разрешены и земля превратилась бы в рай». – Олдос Хаксли
«Нам не хватает сознания, чтобы не прыгнуть с обрыва в армагеддон. Если заявление, что эти наркотики расширяют сознание, стимулируют эмпатию и позволяют приходить глубоким озарениям в наши проблемы хоть как-то обосновано, оно должно быть очень тщательно и всесторонне исследовано». – Теренс МакКенна
«Психоделический опыт это путешествие в новые области сознания. Масштаб и содержание опыта безграничны, но его характеристики выходят за пределы вербальных концепций, измерений пространства-времени, эго и идентификации личности. Подобные переживания расширенного сознания могут быть вызваны различными способами: сенсорной депривацией, упражнениями йоги, дисциплинированной медитацией, религиозными или эстетическими экстазами или спонтанно. Совсем недавно они стали доступны каждому посредством принятия психоделических наркотиков, таких как ЛСД, псилоцибин, мескалин, ДМТ и т.д. Разумеется, наркотик не продуцирует трансцендентное переживание. Он лишь действует как химический ключ, открывая ум, освобождая нервную систему от её обычных паттернов и структур». – Тимоти Лири
«Вернётся или нет ЛСД в общественные исследования и терапию, открытия, которые психоделики сделали возможными, будут иметь революционные последствия в нашем понимании души, человеческой природы и природы реальности». – Станислав Гроф
«Я убеждён, что если бы люди научились более мудро использовать способность ЛСД вызывать видения в подходящих условиях, в медицинской практике и в сочетании с медитацией, то в будущем этот проблемный ребёнок превратился бы в чудо дитя». – Альберт Хоффман
Чудаки мечтатели
Сегодня один молодой человек под кислотой представил себе, что вся материя это просто энергия, сконденсированная до медленных вибраций, что мы все – единое сознание, субъективно переживающее само себя, нет такой вещи как смерть, жизнь только сон, и мы все – своё собственное воображение. А теперь Том расскажет о погоде.
– Билл Хикс –
Бёкк и Фрэнк оба каждый по-своему были немного чокнутыми. Бёкк видел в будущем социализм, личные самолёты, конец городов, и в конце концов расу высших моральных существ, обладающих космическим разумом, который, как он ожидал, со временем разовьётся в человеке, как восприятие цвета, и станет всеобщей способностью расы через несколько тысяч лет.
Бёкк был другом и поклонником Уитмена, но так и не пошёл дальше этого. Он никогда не чтил Уитмена больше всего:
«Тот больше всего чтит мой стиль, кто, выучившись в нём, уничтожит своего учителя».
Это всё тот же палец, указывающий на луну. Бёкк не мог так чтить стиль Уитмена – он мог только восхвалять палец. Уитмен говорил читателю, Бёкку, нам, это ваше путешествие:
«Ни я, ни кто-либо другой не может пройти за вас этот путь.
Вы должны пройти его сами».
Ни Бёкк, ни Фрэнк так и не прошли по этому пути. Они оба остановились. Они оба, основательно изучив, назначили себя глашатаями путешествия, которого никогда не предпринимали, делая оптимистические догадки и экстраполируя будущее, которого они никогда бы не увидели. Были ли они оба правы? Я не знаю. Спросите меня через пару тысяч лет. Хотя никто из них и не знал этого, вопрос, на который они оба пытались ответить, сводился к следующему: можно ли заменить страх как связующее средство, удерживающее в целостности состояние сна? Есть ли другая коренная эмоция столь значительной силы, достаточной, чтобы поддерживать жизнь во всём этом? И оба эти человека, каждый по-своему, в действительности не понимая вопроса, сказали «да».
А я? Я так не думаю. Я знаю Майю довольно хорошо, и я никогда не видел, чтобы от её стада отбивалось больше одного случайного бродяги. Трансформация целого вида это красивая идея, но у нас мало причин для оптимизма и много для пессимизма. Приятно думать, что мы можем возвыситься, интересно поиграть с теоретическими сценариями, но реальность состоит в том, что человек никогда не разовьётся, или трансцендирует, или эволюционирует за пределы своего прошлого и настоящего уровня.
Если это звучит для нас как нечто плохое, если Майя кажется силой зла, если условия, в которых человек живёт на этой планете кажутся слишком тяжёлыми или ограниченными, тогда было бы неплохо сделать шаг назад и переоценить ситуацию. Где мы? Что это за место? Это тюрьма, которую нужно презирать, или это парк развлечений, который нужно исследовать и наслаждаться? Эго это ужасная беда? Или это просто средство, позволяющее нам прийти сюда и играть? Когда стоит выбор между не-я и ложным я, ложное я начинает выглядеть достаточно привлекательно, и презирать и очернять его становится делом довольно неблагодарным.
Может быть, есть другие планы бытия, и обитатели этих высших планов более развиты, менее погружены во мрак. Может быть, весь этот физико-человеческий план это просто самый грубый уровень самоосознания, детский сад более широкого, тонкого царства сна, но это не то, о чём говорили Фрэнк и Бёкк, и вне очевидных причин «механизма отрицания», я не знаю, зачем кому-то беспокоиться о прогнозе на продолжительное время. Жизнь не где-то там, на дороге, в далёких туманах времени. Игра в действии, здесь, сейчас, на физико-человеческом плане. Большинство людей живут с верой, что если они не будут слишком сильно нарушать слишком много правил, они автоматически поднимутся в ранге – либо за одну жизнь сразу наверх, либо подъём по множеству маленьких ступеней. Это идёт из Министерства Откладывания и Промедления Майи, которое поддерживает доктрину правдоподобного отрицания и прикладной неагрессивности, и где девизом является «Раскачивай люльку, а не лодку».
***
Лили Томлин говорила, что проблема с участием в крысиных бегах в том, что даже если вы выиграли, вы всё равно крыса. Мой взгляд такой: проблема с пребыванием в человеческой расе* в том, что даже если вы выиграли, вы всё равно человек. Давайте на минуту представим, что мы, как раса, находимся не в паре небольших изменений от совершенства, но на расстоянии катастрофической реконструкции. Скажем, чисто теоретически, что состояние, в котором сейчас находится человечество, даже близко не подходит к тому, каким оно могло бы быть, что мы и рядом не стояли с тем, кем могли бы стать, что мы патологически увязли на нижнем краю шкалы потенциала. Определённо кажется, что свет человеческого сознания находится в самом низком положении и не может дальше потускнеть, так что по крайней мере есть повод для оптимизма – хуже быть уже не может. Может быть, должно сделаться немного ярче, лишь чуть-чуть, и потом по достижении какого-то переломного момента всё загорится дневным светом, и о тёмных временах будут напоминать лишь медленно разлагающиеся сталь и бетон. Человек сможет выкарабкаться из тёмных смоляных ям религии и духовности, как наши далёкие предки выползли из океанов, и может появиться какая-то версия фрэнковского «нового мира», населённого интегрированными, чуткими, сострадательными, пробуждёнными, осведомлёнными, полностью осознанными, с цельным умом и открытыми глазами, не опирающимися на страх человеческими существами. Я сомневаюсь в этом, но если это когда-нибудь произойдёт, это произойдёт только благодаря тому, что люди пройдут через ту дверь, которую видел Фрэнк, и нет сомнений, что во всём известном творении, единственное, что можно назвать «Золотым ключом», способным предоставить свободный и лёгкий доступ для всех, это ЛСД.
–-----------
*игра слов: англ. race означает «раса» и «бега»
–-----------
Это один из двух важных уроков, которые мы можем извлечь из этого психоделического эпизода нашей истории – шестидесятых. Мы, без сомнения, находимся на нижнем краю шкалы потенциала. Каждый Том, Дик и Мэри проделали остаток шкалы, они сделали хорошие заметки и мы узнали об этом. Совсем не обязательно «садиться в автобус» (принимать кислоту), чтобы понять это, нужно лишь посетить любую достаточно хорошо укомплектованную библиотеку или книжный магазин и потратить час, чтобы увидеть всё самому – высшие области сознания открыты для нас, и оттуда эта узкая область, где мы живём и умираем, едва различима как сознание вообще.
Мои ассистенты и корректоры предупреждали меня, что люди не любят, когда их изображают в таком негативном свете. Это удивило меня. Мне казалось, что большинство людей, потратив минуту, чтобы сесть и действительно над этим задуматься, будут клокотать от радостного облегчения, обнаружив, что то, что они называли жизнью, на самом деле было лишь самым скудным уровнем существования, и что есть нечто бесконечно большее, чем их заставили поверить.
Чтобы дать вам простейшее представление, просто подумайте о всём том времени, усилиях и энергии, которые вы вкладываете в проецирование себя в мир, в исполнение своей роли, в бытие собой. Затем, оценив задействованные здесь силы, представьте, что вы больше не делаете этого. Представьте, что вы можете перестать быть вами и просто быть. Такой косвенный способ что-то сказать на самом деле является здесь главным. Как изменится ваша жизнь, если вы не будете должны каждый миг заклинаниями воплощать свой образ в бытие и просто существовать? С другой стороны этой монеты есть ваш долг отражать других, тогда как они отражают вас. Что если вы разобьёте этот социальный договор обоюдного утверждения эго? Что если вы просто бросите две эти всепоглощающие деятельности? Что если вы заберёте всю энергию из вымышленного персонажа, который играете? И теперь, что если все это сделают?
Что тогда?
***
Фрэнк снова и снова пытался мне внушить то, что он находил самым непостижимым, самым обидным – что те высшие области сознания, которых мы лишены, являются самой сущностью того, кто и что мы есть. Они – наше бесконечное и безграничное «я», и они были блокированы в тот самый момент истории, когда впервые стали нам доступны.
– Вот так всегда и бывает, – любил он часто повторять. – Каждая культура в истории имела собственный метод доступа к великому внутри, но это всегда было ограничено для немногих, элиты, шаманов, отрешенцев и прочих, но теперь, впервые за всё время, оказалось в нашей власти сделать это свободно и легко доступным для каждого – каждого. Самое важное событие в истории человека, и что? Весь мир поднялся против.
Это оставляет нам кучу методов, которые мы имеем в настоящий момент, методов, которые Майя и не утруждает себя подавлять, так как они не представляют угрозы, которые фактически настолько неэффективны в своём заявленном использовании, и настолько хорошо служат увековечиванию иллюзии, что без сомнения можно сказать, откуда они к нам пришли.
***
Что приводит нас к ещё более важному уроку, который предлагают нам шестидесятые: Майя. Она впечатляет, как мы увидим, если потрудимся посмотреть, но увидим мы её только в наиболее расслабленном состоянии. Не чувствуя серьёзной угрозы, она действует лишь на уровне минимальной готовности. Она как спящий великан, который может сделать своё дело, не будучи более бдительным, чем те, за кем он присматривает. Но когда предпринимается попытка побега, имеющая достаточный потенциал, чтобы освободить пленников в любом серьёзном количестве, событие, которое мы видели лишь однажды, тогда внимательный наблюдатель будет вознаграждён некоторым представлением того, на что Майя действительно способна – чрезвычайно впечатляющее зрелище. Пустив в ход, вероятно, лишь частичку своей защитной мощи, она захлопнула дверь, плотно запечатала её, заштукатурила с глаз долой, и объявила этот район радиоактивно заражённым, чтобы стадо держалось от него подальше, тем самым обратив всё человечество с яростью против единственной вещи, которая могла бы, абсолютно непредвзято, быть названа реальным путём к спасению. Благодаря ЛСД был предпринят один и единственный серьёзный наступательный штурм на Майю, и та без лишнего шума и беспокойства приняла вызов и подавила мятеж, прихлопнув его словно муху, и погрузившись обратно в дремоту. Она оклеветала, очернила и объявила вне закона энтеогенетический класс веществ настолько эффективно, что теперь, несколько десятков лет спустя, всё, что можно сказать о единственном шансе освобождения человечества, это что дырка в стене привлекла внимание начальника тюрьмы и была тщательно заделана.
***
Молодая страна с безграничным идеализмом, поэтическим видением, практически неограниченным богатством, горящая такими словами как «свобода», «экспансия», «исследование», такими фразами как «все люди созданы равными», «неотъемлемые права», «поиск счастья» – вот место, говорил Фрэнк, где может случиться что-то хорошее.
– Что такое сама «Декларация Незавсисмости», как не акт мятежа? – спрашивал он. – Это революционный декрет – ответ тому, что называется абсолютной тиранией. Это декларация войны. Где теперь тот дух? Его нет. Я абсолютно убеждён в этом. Если я никогда не встал и ничего не сказал, кто скажет? Мы все подавленные, сломленные люди. Мы рабы.
Такие иногда он вёл речи.
– Когда любая форма правления начинает разрушать эти цели, – продолжал он поднимая очки, – люди имеют право заменить или упразднить её, и учредить новое правительство.
– Декларация Независимости? – спросил я.
Он важно кивнул с приглушённой отрыжкой.
Революция это свержение тиранического гнёта. В индивидуальном или коллективном смысле, это крайнее выражение недовольства. Поначалу они невелики, и волей-неволей полагаются на партизанскую тактику. Они начинаются с собраний изменников-заговорщиков в сараях и подсобках. Враг, противостоящий этим спесивым крестьянам, состоит из укрепившихся правительств, постоянных армий, судов, установленного порядка, боящихся семей, прессы, и аппарата разведки, и способен вырвать восстание с корнем прежде, чем оно пройдёт стадию вил и охотничьих ружей.
Разумеется, когда происходит конфликт между угнетёнными гражданами и их угнетающими правительствами, или между заключёнными и тюремщиками, это только тень реального революционного процесса в царстве сна – персональной декларации независимости, индивидуальная претензия на освобождение, единственная истинная война, по отношению к которой все остальные – лишь тени.
Если вы являетесь тираном – ваша работа избегать восстания и поддерживать порядок. Это на самом деле не очень трудно, потому что мы, люди, в действительности хотим быть угнетёнными. Мы лишь хотим, чтобы это не было слишком некомфортно, так что мы предпочли бы смерть продолжению гнёта. Искусство и наука тиранического гнёта состоит в сковывании духа, но не слишком сильно, чтобы смерть не стала предпочтительней рабства. Как прекрасно осознавали отцы-основатели Америки, людей легко удерживать от выбора смерти:
"…как показывает весь опыт, люди больше склонны страдать, когда зло терпимо, чем реабилитировать себя, уничтожая формы, к которым они привыкли". – Декларация Независимости США
В энтеогенетической революции Фрэнка, однако, значение имеет не столько то, что гнёт настоящего режима непереносим, как то, что новый режим настолько умопомрачительно лучше, что теперешние условия в сравнении с ним кажутся жизнью в гробу. Маленькая революция шестидесятых пошипела, побрызгала и погасла не потому, что Майя непобедима, но потому что желание это очень слабый фактор для изменений. И если мы сможем понять, почему всё было предопределено с самого начала, мы также сможем понять, почему всякая попытка начать личную революцию, движимую желанием, а не непереносимым недовольством, точно также обречена, и почему революция Фрэнка потерпела поражение, а революция Лизы одержала победу.
Персональная революция питается эмоциональной энергией чистейшей интенсивности. Эта интенсивность приходит из фокуса, и такой тип сфокусированной эмоциональной энергии совсем не похож на любовь, умиротворение или сострадание. Он похож на кипящую ярость или жестокий психоз. Это неприятный факт неприятного дела, но так это работает. Суицидальное недовольство – так побеждают революции, и поэтому они так редки. Ракеты запускаются в космос не молитвами и песнопениями – чтобы преодолеть гравитацию эго, требуется эквивалентное количество взрывчатой силы. Мы должны собрать всю эмоциональную энергию, которую обычно разбрасываем в тысячах различных направлений, поддерживая жизнь своих персонажей сна, и сфокусировать её на одной цели. Всё или ничего.
На такие темы мы иногда беседовали с Фрэнокм. Он провёл всю свою жизнь, тихо задавая себе вопрос: где его любимая революция ошиблась; почему основанная на ЛСД трансценденция вида, развитие которой он наблюдал, закончилась таким горьким поражением. Я знаю, что, обсуждая это со мной, он стал лучше всё понимать, но не думаю, что это как-то обрадовало его. Он видел это так, что война окончена, хорошие ребята проиграли, и история написана победителями.
***
Стандартные религии и системы верований, ортодоксальные или неортодоксальные, господствующие или сумасбродные, служат, чтобы удерживать стадо вместе, медленно двигаясь в никуда в упорядоченной манере. Верим ли мы во что-либо, или верим, что ни во что не верим – нет никакой разницы. Все верования – это одна вера. Есть только стадо.
Всегда есть те, кто недоволен в стаде и ищет чего-то большего, чем бездумно тащиться, пастись и горбиться. Они разбредаются и образуют подстада, которые идут отдельно, но параллельно, независимые только в вере и видимости. Есть также случайно отставшие и отбившиеся, но секрет сохранения поголовья в том, как знает каждый пастух, чтобы позволять им отбиваться. Они далеко не уйдут. Куда им идти? То, о чём обычно думают как о стаде, это на самом деле лишь его сердцевина. По мере того, как мы растём и расширяется наша перспектива, стадо начинает казаться бóльших размеров, более разбросанным. Те, кто находится с самого краю, сбоку или далеко впереди, не меньше являются частью стада, чем те, кто находится в самой середине, они лишь слегка дают волю своему эгоизму. Отойди назад достаточно далеко, и увидишь, что каждый упорно стремится всё в том же бесцельном направлении тем же вихляющим шагом, и что сама идея радикала или революционера или смелого исследователя не более, чем красивый образ. Нет исследователей, нет духа исследования, нет смелости, нет свободы или любви к свободе.
Есть только стадо.
Раз от разу одинокий зверь покидает стадо. Никогда в группе или даже в паре. Там, где больше одного, там уже стадо. Они уходят только по одному. И куда они уходят? За границы стада, конечно. Куда же ещё? Есть только два варианта: в стаде и за его пределами.
Есть только стадо.
И стада нет.
***
Я уже говорил, что будучи молодым, я никогда не знал кого-то, на кого хотел бы быть похожим. Я не просто не знал никого, я не знал ни о ком. Не было успеха, который казался бы мне успехом, не было свершения, которое бы стоило хлопот. Единственное, о чём я думал, помнится, хорошо было бы провести жизнь как неудавшийся поэт – типа деревенского идиота, но без гражданских обязанностей. Идея быть успешным поэтом привлекательной не казалась, но быть поэтом-неудачником грело мне душу. Революция одиночки: неудача предопределена, но по хорошей причине. Так или иначе, представляя себе это сейчас, я думаю, мне нравится, что сделали Фрэнк и Бёкк – или почти сделали, или пытались сделать, или думали сделать – со своими жизнями и своими мудрыми, безрассудными, невозможными мечтами. Они были поэтами-неудачниками, в том смысле, который я имел в виду, и если бы моя жизнь повернулась иначе, полагаю, я был бы рад быть на них похожим.
Другой мир возможен
«Сорок пять лет назад я пришёл к выводу, что ЛСД было самым великим когда-либо сделанным открытием». – Мирон Столярофф
«Опыт ЛСД обычно навсегда изменяет мировоззрение и основную ориентацию жизни всех, кто его испытал». – Ральф Метцнер
«Если мирская жизнь, свобода и поиск счастья не включают в себя права экспериментировать со своим сознанием, тогда Декларация Независимости не стоит и конопляной бумаги, на которой была написана». – Теренс МакКенна
«Мне видится, что ЛСД может сыграть по-настоящему важную роль в предоставлении существенной помощи медитации, направленной на мистические переживания более глубокой, обширной реальности. Такое использование полностью согласуется с сущностью и характером воздействия ЛСД как священного наркотика». – Альберт Хоффман
«ЛСД подорвало мрачную власть страдающей запором буржуазии, подобно ангельскому вестнику нового психоделического тысячелетия. С тех пор мы изменились, и уже никогда не будем такими же, так как ЛСД продемонстрировало, даже скептикам, что райские дворцы и сады лежат внутри каждого из нас». – Теренс МакКенна
«Ещё один аспект психоделического видения, который показался мне очень глубоким и проникновенным, это ощущение, что всё – живое, или по крайней мере, нет различия между тем, что мы называем живой и неживой природой». – Эндрю Вейл
«Я разделяю убеждение многих своих современников, что духовный кризис, охватывающий все области западного индустриального общества, может быть исцелён только изменением в нашем мировоззрении. Мы должны перейти от материалистических, двойственных убеждений, что люди и их среда обитания раздельны, к новой реальности всеохватывающего сознания, что включает в себя опыт эго, к реальности, в которой люди чувствуют себя едиными со своей животной природой и всем творением». – Альберт Хоффман
«Проблема психоделиков это проблема гражданских прав и свобод. Это проблема, касающаяся самых основных человеческих свобод: свободы вероисповедания и неприкосновенности индивидуального мышления». – Теренс МакКенна
«Если бы мы могли что-то понюхать или проглотить, что каждый день на пять-шесть часов могло бы устранить наше личное одиночество, примирить нас с нашими товарищами в пылающем восторге любви, и сделать жизнь во всех её аспектах не только стóящей, но божественно прекрасной и значительной, и если этот райский, преображающий мир наркотик имел бы такое свойство, что с утра мы бы поднимались с ясной головой и неповреждённой конституцией, тогда, мне кажется, все наши проблемы… были бы полностью разрешены и земля превратилась бы в рай». – Олдос Хаксли
«Нам не хватает сознания, чтобы не прыгнуть с обрыва в армагеддон. Если заявление, что эти наркотики расширяют сознание, стимулируют эмпатию и позволяют приходить глубоким озарениям в наши проблемы хоть как-то обосновано, оно должно быть очень тщательно и всесторонне исследовано». – Теренс МакКенна
«Психоделический опыт это путешествие в новые области сознания. Масштаб и содержание опыта безграничны, но его характеристики выходят за пределы вербальных концепций, измерений пространства-времени, эго и идентификации личности. Подобные переживания расширенного сознания могут быть вызваны различными способами: сенсорной депривацией, упражнениями йоги, дисциплинированной медитацией, религиозными или эстетическими экстазами или спонтанно. Совсем недавно они стали доступны каждому посредством принятия психоделических наркотиков, таких как ЛСД, псилоцибин, мескалин, ДМТ и т.д. Разумеется, наркотик не продуцирует трансцендентное переживание. Он лишь действует как химический ключ, открывая ум, освобождая нервную систему от её обычных паттернов и структур». – Тимоти Лири
«Вернётся или нет ЛСД в общественные исследования и терапию, открытия, которые психоделики сделали возможными, будут иметь революционные последствия в нашем понимании души, человеческой природы и природы реальности». – Станислав Гроф
«Я убеждён, что если бы люди научились более мудро использовать способность ЛСД вызывать видения в подходящих условиях, в медицинской практике и в сочетании с медитацией, то в будущем этот проблемный ребёнок превратился бы в чудо дитя». – Альберт Хоффман
Чудаки мечтатели
Сегодня один молодой человек под кислотой представил себе, что вся материя это просто энергия, сконденсированная до медленных вибраций, что мы все – единое сознание, субъективно переживающее само себя, нет такой вещи как смерть, жизнь только сон, и мы все – своё собственное воображение. А теперь Том расскажет о погоде.
– Билл Хикс –
Бёкк и Фрэнк оба каждый по-своему были немного чокнутыми. Бёкк видел в будущем социализм, личные самолёты, конец городов, и в конце концов расу высших моральных существ, обладающих космическим разумом, который, как он ожидал, со временем разовьётся в человеке, как восприятие цвета, и станет всеобщей способностью расы через несколько тысяч лет.
Бёкк был другом и поклонником Уитмена, но так и не пошёл дальше этого. Он никогда не чтил Уитмена больше всего:
«Тот больше всего чтит мой стиль, кто, выучившись в нём, уничтожит своего учителя».
Это всё тот же палец, указывающий на луну. Бёкк не мог так чтить стиль Уитмена – он мог только восхвалять палец. Уитмен говорил читателю, Бёкку, нам, это ваше путешествие:
«Ни я, ни кто-либо другой не может пройти за вас этот путь.
Вы должны пройти его сами».
Ни Бёкк, ни Фрэнк так и не прошли по этому пути. Они оба остановились. Они оба, основательно изучив, назначили себя глашатаями путешествия, которого никогда не предпринимали, делая оптимистические догадки и экстраполируя будущее, которого они никогда бы не увидели. Были ли они оба правы? Я не знаю. Спросите меня через пару тысяч лет. Хотя никто из них и не знал этого, вопрос, на который они оба пытались ответить, сводился к следующему: можно ли заменить страх как связующее средство, удерживающее в целостности состояние сна? Есть ли другая коренная эмоция столь значительной силы, достаточной, чтобы поддерживать жизнь во всём этом? И оба эти человека, каждый по-своему, в действительности не понимая вопроса, сказали «да».
А я? Я так не думаю. Я знаю Майю довольно хорошо, и я никогда не видел, чтобы от её стада отбивалось больше одного случайного бродяги. Трансформация целого вида это красивая идея, но у нас мало причин для оптимизма и много для пессимизма. Приятно думать, что мы можем возвыситься, интересно поиграть с теоретическими сценариями, но реальность состоит в том, что человек никогда не разовьётся, или трансцендирует, или эволюционирует за пределы своего прошлого и настоящего уровня.
Если это звучит для нас как нечто плохое, если Майя кажется силой зла, если условия, в которых человек живёт на этой планете кажутся слишком тяжёлыми или ограниченными, тогда было бы неплохо сделать шаг назад и переоценить ситуацию. Где мы? Что это за место? Это тюрьма, которую нужно презирать, или это парк развлечений, который нужно исследовать и наслаждаться? Эго это ужасная беда? Или это просто средство, позволяющее нам прийти сюда и играть? Когда стоит выбор между не-я и ложным я, ложное я начинает выглядеть достаточно привлекательно, и презирать и очернять его становится делом довольно неблагодарным.
Может быть, есть другие планы бытия, и обитатели этих высших планов более развиты, менее погружены во мрак. Может быть, весь этот физико-человеческий план это просто самый грубый уровень самоосознания, детский сад более широкого, тонкого царства сна, но это не то, о чём говорили Фрэнк и Бёкк, и вне очевидных причин «механизма отрицания», я не знаю, зачем кому-то беспокоиться о прогнозе на продолжительное время. Жизнь не где-то там, на дороге, в далёких туманах времени. Игра в действии, здесь, сейчас, на физико-человеческом плане. Большинство людей живут с верой, что если они не будут слишком сильно нарушать слишком много правил, они автоматически поднимутся в ранге – либо за одну жизнь сразу наверх, либо подъём по множеству маленьких ступеней. Это идёт из Министерства Откладывания и Промедления Майи, которое поддерживает доктрину правдоподобного отрицания и прикладной неагрессивности, и где девизом является «Раскачивай люльку, а не лодку».
***
Лили Томлин говорила, что проблема с участием в крысиных бегах в том, что даже если вы выиграли, вы всё равно крыса. Мой взгляд такой: проблема с пребыванием в человеческой расе* в том, что даже если вы выиграли, вы всё равно человек. Давайте на минуту представим, что мы, как раса, находимся не в паре небольших изменений от совершенства, но на расстоянии катастрофической реконструкции. Скажем, чисто теоретически, что состояние, в котором сейчас находится человечество, даже близко не подходит к тому, каким оно могло бы быть, что мы и рядом не стояли с тем, кем могли бы стать, что мы патологически увязли на нижнем краю шкалы потенциала. Определённо кажется, что свет человеческого сознания находится в самом низком положении и не может дальше потускнеть, так что по крайней мере есть повод для оптимизма – хуже быть уже не может. Может быть, должно сделаться немного ярче, лишь чуть-чуть, и потом по достижении какого-то переломного момента всё загорится дневным светом, и о тёмных временах будут напоминать лишь медленно разлагающиеся сталь и бетон. Человек сможет выкарабкаться из тёмных смоляных ям религии и духовности, как наши далёкие предки выползли из океанов, и может появиться какая-то версия фрэнковского «нового мира», населённого интегрированными, чуткими, сострадательными, пробуждёнными, осведомлёнными, полностью осознанными, с цельным умом и открытыми глазами, не опирающимися на страх человеческими существами. Я сомневаюсь в этом, но если это когда-нибудь произойдёт, это произойдёт только благодаря тому, что люди пройдут через ту дверь, которую видел Фрэнк, и нет сомнений, что во всём известном творении, единственное, что можно назвать «Золотым ключом», способным предоставить свободный и лёгкий доступ для всех, это ЛСД.
–-----------
*игра слов: англ. race означает «раса» и «бега»
–-----------
Это один из двух важных уроков, которые мы можем извлечь из этого психоделического эпизода нашей истории – шестидесятых. Мы, без сомнения, находимся на нижнем краю шкалы потенциала. Каждый Том, Дик и Мэри проделали остаток шкалы, они сделали хорошие заметки и мы узнали об этом. Совсем не обязательно «садиться в автобус» (принимать кислоту), чтобы понять это, нужно лишь посетить любую достаточно хорошо укомплектованную библиотеку или книжный магазин и потратить час, чтобы увидеть всё самому – высшие области сознания открыты для нас, и оттуда эта узкая область, где мы живём и умираем, едва различима как сознание вообще.
Мои ассистенты и корректоры предупреждали меня, что люди не любят, когда их изображают в таком негативном свете. Это удивило меня. Мне казалось, что большинство людей, потратив минуту, чтобы сесть и действительно над этим задуматься, будут клокотать от радостного облегчения, обнаружив, что то, что они называли жизнью, на самом деле было лишь самым скудным уровнем существования, и что есть нечто бесконечно большее, чем их заставили поверить.
Чтобы дать вам простейшее представление, просто подумайте о всём том времени, усилиях и энергии, которые вы вкладываете в проецирование себя в мир, в исполнение своей роли, в бытие собой. Затем, оценив задействованные здесь силы, представьте, что вы больше не делаете этого. Представьте, что вы можете перестать быть вами и просто быть. Такой косвенный способ что-то сказать на самом деле является здесь главным. Как изменится ваша жизнь, если вы не будете должны каждый миг заклинаниями воплощать свой образ в бытие и просто существовать? С другой стороны этой монеты есть ваш долг отражать других, тогда как они отражают вас. Что если вы разобьёте этот социальный договор обоюдного утверждения эго? Что если вы просто бросите две эти всепоглощающие деятельности? Что если вы заберёте всю энергию из вымышленного персонажа, который играете? И теперь, что если все это сделают?
Что тогда?
***
Фрэнк снова и снова пытался мне внушить то, что он находил самым непостижимым, самым обидным – что те высшие области сознания, которых мы лишены, являются самой сущностью того, кто и что мы есть. Они – наше бесконечное и безграничное «я», и они были блокированы в тот самый момент истории, когда впервые стали нам доступны.
– Вот так всегда и бывает, – любил он часто повторять. – Каждая культура в истории имела собственный метод доступа к великому внутри, но это всегда было ограничено для немногих, элиты, шаманов, отрешенцев и прочих, но теперь, впервые за всё время, оказалось в нашей власти сделать это свободно и легко доступным для каждого – каждого. Самое важное событие в истории человека, и что? Весь мир поднялся против.
Это оставляет нам кучу методов, которые мы имеем в настоящий момент, методов, которые Майя и не утруждает себя подавлять, так как они не представляют угрозы, которые фактически настолько неэффективны в своём заявленном использовании, и настолько хорошо служат увековечиванию иллюзии, что без сомнения можно сказать, откуда они к нам пришли.
***
Что приводит нас к ещё более важному уроку, который предлагают нам шестидесятые: Майя. Она впечатляет, как мы увидим, если потрудимся посмотреть, но увидим мы её только в наиболее расслабленном состоянии. Не чувствуя серьёзной угрозы, она действует лишь на уровне минимальной готовности. Она как спящий великан, который может сделать своё дело, не будучи более бдительным, чем те, за кем он присматривает. Но когда предпринимается попытка побега, имеющая достаточный потенциал, чтобы освободить пленников в любом серьёзном количестве, событие, которое мы видели лишь однажды, тогда внимательный наблюдатель будет вознаграждён некоторым представлением того, на что Майя действительно способна – чрезвычайно впечатляющее зрелище. Пустив в ход, вероятно, лишь частичку своей защитной мощи, она захлопнула дверь, плотно запечатала её, заштукатурила с глаз долой, и объявила этот район радиоактивно заражённым, чтобы стадо держалось от него подальше, тем самым обратив всё человечество с яростью против единственной вещи, которая могла бы, абсолютно непредвзято, быть названа реальным путём к спасению. Благодаря ЛСД был предпринят один и единственный серьёзный наступательный штурм на Майю, и та без лишнего шума и беспокойства приняла вызов и подавила мятеж, прихлопнув его словно муху, и погрузившись обратно в дремоту. Она оклеветала, очернила и объявила вне закона энтеогенетический класс веществ настолько эффективно, что теперь, несколько десятков лет спустя, всё, что можно сказать о единственном шансе освобождения человечества, это что дырка в стене привлекла внимание начальника тюрьмы и была тщательно заделана.
***
Молодая страна с безграничным идеализмом, поэтическим видением, практически неограниченным богатством, горящая такими словами как «свобода», «экспансия», «исследование», такими фразами как «все люди созданы равными», «неотъемлемые права», «поиск счастья» – вот место, говорил Фрэнк, где может случиться что-то хорошее.
– Что такое сама «Декларация Незавсисмости», как не акт мятежа? – спрашивал он. – Это революционный декрет – ответ тому, что называется абсолютной тиранией. Это декларация войны. Где теперь тот дух? Его нет. Я абсолютно убеждён в этом. Если я никогда не встал и ничего не сказал, кто скажет? Мы все подавленные, сломленные люди. Мы рабы.
Такие иногда он вёл речи.
– Когда любая форма правления начинает разрушать эти цели, – продолжал он поднимая очки, – люди имеют право заменить или упразднить её, и учредить новое правительство.
– Декларация Независимости? – спросил я.
Он важно кивнул с приглушённой отрыжкой.
Революция это свержение тиранического гнёта. В индивидуальном или коллективном смысле, это крайнее выражение недовольства. Поначалу они невелики, и волей-неволей полагаются на партизанскую тактику. Они начинаются с собраний изменников-заговорщиков в сараях и подсобках. Враг, противостоящий этим спесивым крестьянам, состоит из укрепившихся правительств, постоянных армий, судов, установленного порядка, боящихся семей, прессы, и аппарата разведки, и способен вырвать восстание с корнем прежде, чем оно пройдёт стадию вил и охотничьих ружей.
Разумеется, когда происходит конфликт между угнетёнными гражданами и их угнетающими правительствами, или между заключёнными и тюремщиками, это только тень реального революционного процесса в царстве сна – персональной декларации независимости, индивидуальная претензия на освобождение, единственная истинная война, по отношению к которой все остальные – лишь тени.
Если вы являетесь тираном – ваша работа избегать восстания и поддерживать порядок. Это на самом деле не очень трудно, потому что мы, люди, в действительности хотим быть угнетёнными. Мы лишь хотим, чтобы это не было слишком некомфортно, так что мы предпочли бы смерть продолжению гнёта. Искусство и наука тиранического гнёта состоит в сковывании духа, но не слишком сильно, чтобы смерть не стала предпочтительней рабства. Как прекрасно осознавали отцы-основатели Америки, людей легко удерживать от выбора смерти:
"…как показывает весь опыт, люди больше склонны страдать, когда зло терпимо, чем реабилитировать себя, уничтожая формы, к которым они привыкли". – Декларация Независимости США
В энтеогенетической революции Фрэнка, однако, значение имеет не столько то, что гнёт настоящего режима непереносим, как то, что новый режим настолько умопомрачительно лучше, что теперешние условия в сравнении с ним кажутся жизнью в гробу. Маленькая революция шестидесятых пошипела, побрызгала и погасла не потому, что Майя непобедима, но потому что желание это очень слабый фактор для изменений. И если мы сможем понять, почему всё было предопределено с самого начала, мы также сможем понять, почему всякая попытка начать личную революцию, движимую желанием, а не непереносимым недовольством, точно также обречена, и почему революция Фрэнка потерпела поражение, а революция Лизы одержала победу.
Персональная революция питается эмоциональной энергией чистейшей интенсивности. Эта интенсивность приходит из фокуса, и такой тип сфокусированной эмоциональной энергии совсем не похож на любовь, умиротворение или сострадание. Он похож на кипящую ярость или жестокий психоз. Это неприятный факт неприятного дела, но так это работает. Суицидальное недовольство – так побеждают революции, и поэтому они так редки. Ракеты запускаются в космос не молитвами и песнопениями – чтобы преодолеть гравитацию эго, требуется эквивалентное количество взрывчатой силы. Мы должны собрать всю эмоциональную энергию, которую обычно разбрасываем в тысячах различных направлений, поддерживая жизнь своих персонажей сна, и сфокусировать её на одной цели. Всё или ничего.
На такие темы мы иногда беседовали с Фрэнокм. Он провёл всю свою жизнь, тихо задавая себе вопрос: где его любимая революция ошиблась; почему основанная на ЛСД трансценденция вида, развитие которой он наблюдал, закончилась таким горьким поражением. Я знаю, что, обсуждая это со мной, он стал лучше всё понимать, но не думаю, что это как-то обрадовало его. Он видел это так, что война окончена, хорошие ребята проиграли, и история написана победителями.
***
Стандартные религии и системы верований, ортодоксальные или неортодоксальные, господствующие или сумасбродные, служат, чтобы удерживать стадо вместе, медленно двигаясь в никуда в упорядоченной манере. Верим ли мы во что-либо, или верим, что ни во что не верим – нет никакой разницы. Все верования – это одна вера. Есть только стадо.
Всегда есть те, кто недоволен в стаде и ищет чего-то большего, чем бездумно тащиться, пастись и горбиться. Они разбредаются и образуют подстада, которые идут отдельно, но параллельно, независимые только в вере и видимости. Есть также случайно отставшие и отбившиеся, но секрет сохранения поголовья в том, как знает каждый пастух, чтобы позволять им отбиваться. Они далеко не уйдут. Куда им идти? То, о чём обычно думают как о стаде, это на самом деле лишь его сердцевина. По мере того, как мы растём и расширяется наша перспектива, стадо начинает казаться бóльших размеров, более разбросанным. Те, кто находится с самого краю, сбоку или далеко впереди, не меньше являются частью стада, чем те, кто находится в самой середине, они лишь слегка дают волю своему эгоизму. Отойди назад достаточно далеко, и увидишь, что каждый упорно стремится всё в том же бесцельном направлении тем же вихляющим шагом, и что сама идея радикала или революционера или смелого исследователя не более, чем красивый образ. Нет исследователей, нет духа исследования, нет смелости, нет свободы или любви к свободе.
Есть только стадо.
Раз от разу одинокий зверь покидает стадо. Никогда в группе или даже в паре. Там, где больше одного, там уже стадо. Они уходят только по одному. И куда они уходят? За границы стада, конечно. Куда же ещё? Есть только два варианта: в стаде и за его пределами.
Есть только стадо.
И стада нет.
***
Я уже говорил, что будучи молодым, я никогда не знал кого-то, на кого хотел бы быть похожим. Я не просто не знал никого, я не знал ни о ком. Не было успеха, который казался бы мне успехом, не было свершения, которое бы стоило хлопот. Единственное, о чём я думал, помнится, хорошо было бы провести жизнь как неудавшийся поэт – типа деревенского идиота, но без гражданских обязанностей. Идея быть успешным поэтом привлекательной не казалась, но быть поэтом-неудачником грело мне душу. Революция одиночки: неудача предопределена, но по хорошей причине. Так или иначе, представляя себе это сейчас, я думаю, мне нравится, что сделали Фрэнк и Бёкк – или почти сделали, или пытались сделать, или думали сделать – со своими жизнями и своими мудрыми, безрассудными, невозможными мечтами. Они были поэтами-неудачниками, в том смысле, который я имел в виду, и если бы моя жизнь повернулась иначе, полагаю, я был бы рад быть на них похожим.
4 комментария