КОНЕЦ ДУХОВНОГО ПОИСКА

ПРОГУЛКА ПОД ДОЖДЁМ
(из книги «За пределами пробуждения: конец духовного поиска»)

“В промежутке между субъектом и объектом
находится всё страдание человечества.”
— Дж. Кришнамурти

Как приходит мне сейчас эта история (ведь я теперь могу только «помнить» что-либо из этого), я шел сквозь дождь холодным осенним вечером в Оксфорде. Небо темнело; я был тепло укутан в моё новое пальто. И внезапно, без предупреждения, поиск «чего-то большего» со всей очевидностью отпадал, и вместе с ним исчезло разделение и одиночество.

И в связи со смертью отдельности, я был всем, что возникало: я был темнеющим небом, я был мужчиной средних лет, выгуливающим свою охотничью собаку, я был маленькой старой леди, медленно хромающей в длинном дождевике. Я был утками, лебедями, гусями, смешной птицей с красной полосой на лбу… Я был деревьями во всей их осенней красе, я был грязью, прилипающей к моим ногам, я был своим телом, всем этим, руками, и ногами, и туловищем, и лицом, и кистями, и ступнями, и шеей, и волосами, и яйцами — всей этой чёртовой компанией. Я был каплями дождя, падающими на мою голову (хотя это не была «моя» голова, она мне не принадлежала, но «это» бесспорно было там, и таким образом назвать это «моя голова» — столь же хорошо, как и любой другой вариант). Я был каплями воды, разбивающимися о землю, я был водой, собирающейся в лужи, я был водой, заполняющей пруд, пока он не выйдет из берегов, я был деревьями, напитавшимися водой, я был своим пальто, намокшим от дождя, я был водой, впитывающей всё, и я был тем, что было впитано, я был водой, впитывающей себя.

И все, что так долго казалось очень обычным, внезапно стало настолько необыкновенным! И я задался вопросом: не было ли на самом деле так всегда? Возможно, всю мою жизнь всё было таким же, совершенно живым, таким ясным, настолько ярким. Возможно в моих вечных поисках и попытках достичь чего-то захватывающего и драматического, я пропустил обыкновенное, и вместе с ним, и через него, и в нём я упустил нечто совершенно необыкновенное.

И совершенно необыкновенным в этот день было это наводнение, и я не был отдельным ни от чего, то есть «я» не был там вообще. Как старый Мастер дзэн сказал о слушании колокольного звона: «Не было ни меня, ни колокола, был только звон», — так же это было и в тот день: не было никакого «я», испытывающего эту ясность, была только сама ясность, только совершенно очевидное непосредственное проявление в каждый момент.

Конечно, я не мог ничего знать об этом в то время. В то время там не было мыслей, чтобы претендовать на что-либо, как на «опыт». Было только то, что происходило, но не было никакого способа знать это. Слова пришли позже.

И было всепронизывающее чувство того, что всё находилось в согласии с миром, было беспристрастие и ощущение покоя, который, казалось, лежал в основе всего, что было; это было так, словно всё являлось просто проявлением этого покоя, словно не существовало ничего, кроме покоя, в его бесконечных обликах. И я был покоем, и утка тоже была им, и морщинистая старая леди, всё ещё ковыляющая впереди, была покоем, и этот покой был всем вокруг, и всё вибрировало вместе с ним, этим изяществом, этим присутствием, которое было совершенно безусловным и свободным, эта непреодолимая любовь, которая, казалось, была самой сущностью мира, самой его причиной, Альфой и Омегой всего этого. Слово «Бог », казалось, также указывало на это, и слово «Дao », и слово «Будда». Это было опытом самоосознания, на который все религии, казалось, указывали в конце концов. Это, казалось, было самой сущностью веры: смертью «себя», смертью «маленького я» с его мелкими желаниями, и жалобами, и бесполезными планами, смертью всего, что отделяет человека от Бога, смертью даже самой идеи Бога («если ты видишь Будду, убей его»), и погружением в Ничто, Ничто, которое показывает себя, как Бога вне Бога, Ничто, которое лежит в сущности вех вещей, Ничто, которое дает начало всей форме, Ничто, которое является самим миром во всей его боли и великолепии, Ничто, которое является абсолютной Полнотой.

И все же этот так называемый «религиозный опыт» в действительности не является опытом вообще, так как тот, кто его испытывает, «я», является той самой вещью, которой больше нет. Нет, это что-то вне, что-то до всего опыта. Это основа всего опыта, основа самого существования, и никто никогда не смог бы испытать это, даже если бы мир существовал ещё миллиард лет.

В тот день там не было никого, и всё же там было ВСЁ. Вне опыта или его недостатка… Были утки, машущие своими небольшими крыльями, были капли дождя, сочащиеся вниз по моей шее, были лужи под моими ботинками, на которых уже затвердела грязь, было серое небо, были другие тела, такие же как моё, шлёпающие через лужи. Кто-то выгуливал собак, кто-то шёл один, кто-то прижимался к своему любимому, кто-то отчаянно бежал, чтобы избежать ливня…

И было великое сострадание. Не сентиментальное сострадание, не самовлюбленное сострадание, а сострадание, которое, казалось, означало быть живым в тот день, сострадание, которое, казалось, было самой сущностью жизни, сострадание, которое пульсировало через все живые существа, сострадание, которое сказало, что никто из нас не отделен друг от друга, что ничто вообще не было в действительности отдельным от чего-либо, что ваша боль была тождественна моей боли, что ваша радость была моей радостью. И не потому, что это было принципом, о котором мы прочитали в Библии или переняли у авторитетов, которых мы глубоко уважали, не потому что это было идеалом, которому мы попытались соответствовать, но потому что это, казалось, было в порядке вещей, это было природой проявления: то, что мы были выражениями чего-то бесконечно большего, чем мы сами.

Но даже слово «сами», казалось, подразумевало, что мы были отдельными, и потому это было состраданием вне слов, вне языка. Это сострадание превышало любую идею «сострадания», это сострадание стало результатом того факта, что в реальности вообще нет никакого разделения, что разделение — это иллюзия, что фактически мы — одно, что я — это ты, что ты — это я, что мы не можем быть собой без других, что я не могу быть мной без вас, и вы не можете быть вами без меня… Не в каком-то милом сентиментальном смысле, а реально, абсолютно честно: мы нуждаемся друг в друге, мы связаны друг с другом, мы не можем жить друг без друга, мы не можем жить без всего остального. Я не могу жить без того дерева, под которым я иду, без капель дождя, которые стучат о мою спину, без старухи, которая так старается ковылять вниз по дороге (она так сильно заботится о том, чтобы избежать луж, благослови её Господь!), без водоема, без уток, без лебедей, без моего нового пальто, согревающего меня, без человека с собакой, который улыбается и говорит «привет», когда проходит мимо.

Мы связаны друг с другом, все вещи связаны со всеми вещами, и это говорит о том, что в реальности нет никаких отдельных «вещей» вообще, есть только Единое, только целое, только Будда, только Христос, только Дao, только Бог непосредственно, и ничто не существует отдельно от чего-либо ещё.

И можно сказать, что в тот день не было никакого «Я», и реально можно сказать, что был только Бог, был только Христос, было только Дao, только Будда, только Единое, только Дух, и Джеф взорвался во всём этом, Джефа нигде нельзя было найти, в том смысле, что он не был отдельным от всего, что возникало. Джеф был только историей, которую плетёт рассказчик с ярким воображением. Джеф пропал со сцены, но он вселился в неё, Джеф был ничем, и он был всем, он присутствовал в своём отсутствии и отсутствовал в своём присутствии, он был самой жизнью, во всей полноте, и всё же он умер во всей этой истине.

И, да, там были слезы. Что еще можно делать, кроме как кричать, в таком открытии? Открытии, которое в действительности не было открытием вообще, потому что ничто не было найдено, так как ничто никогда не терялось. Эта ясность всегда была там, просто я искал в другом месте всю свою жизнь и игнорировал совершенно очевидное. Бог всегда был здесь, в настоящем моменте, посреди вещей, но я потратил свою жизнь, ища Его в будущем. Сознание Будды было моим собственным сознанием, всегда, но я провел годы, пытаясь достичь этого. Христос был распят и возрожден, и ходил среди нас, пронизывая наши жизни безусловной любовью, но всю свою жизнь я считал, что он был в другом месте, в каком-то другом мире (или в этом мире, но не в моей жизни, по крайней мере).

Нет, ничто не было найдено, потому что ничто никогда не терялось. Но, возможно, это было пониманием чего-то совершенно очевидного, что поразило меня в тот день, пониманием того, что ничего понимать, что всё, чего я когда-либо хотел, всегда было прямо здесь, передо мной, и всегда будет — этот покой, и любовь, и радость были всегда доступны в каждый момент. Эта любовь, чистая безусловная любовь, любовь к Иисусу, любовь к Будде, любовь, которая передаёт все понимание, была самой сутью всех вещей, самой причиной всего существующего здесь, прежде всего. Это здесь, это всегда было здесь, всегда терпеливо ждало, что я вернусь домой.

И там, среди дождя, в тот день, я знал наконец, что я дома, и более того, что я всегда буду дома, что я всегда был дома, не смотря на всё это, на все слезы и боль, во все тёмные времена и времена отчаяния, когда я думал, что никогда не достигну этого, во все времена Дом всех Домов был здесь. Возможность Царствия Небесного всегда присутствовала здесь, милость Бога всегда была открытым приглашением, несмотря ни на что, в болезни и здравии, сквозь всё это… мир без конца…

****

Это была очень обычная прогулка в очень обычный и очень влажный осенний день. И всё же в этой обычности необыкновенное показало себя, сияя сквозь сырость, и темноту, и грязь под ногами, сияя настолько ярко, что меня больше не было, я растворился в этом сиянии и стал им.

И все же, это звучит слишком необычно. В тот день, в дожде, ничто в действительности не случилось. Это была просто очень обычная прогулка в очень обычный день.

Я вышел через большие железные ворота, пересек дорогу и ждал автобуса, толпясь в укрытии с несколькими другими людьми.

Ничто не изменилось, и всё изменилось. Я обратил внимание на нечто, на нечто глубокое и основательное, и в какой-то степени испытал удар, и всё же это нечто было совершенно обычным и нисколько не удивительным. Да, это не было чем-то удивительным, если оглянуться назад, — что нечто очень обычное являлось единственным смыслом жизни, что «кто я» захватило меня — просто хорошая волшебная история.

Да, это было неудивительно, что божественное должно быть в совершенно обычном, что Бог должен быть единым с миром, находясь внутри каждой вещи и являясь каждой вещью.

Я сел в автобус, дождь стекал по грязным окнам, и я улыбнулся себе. Какой подарок — быть живущим СЕЙЧАС из всех моментов, быть в ЭТОМ теле из всех тел, быть ЗДЕСЬ, в ЭТОМ месте из всех мест, даже при том, что всё это сон, даже при том, что всё это является непостоянным, даже при том, что, если мы действительно смотрим, мы находим только пустоту…