Велтигай Велд (автор - Силин Владислав Анатольевич)

I. Экзарх

– Редид посол, сиятельнейший кунд Дагда срочно желает вас лицезреть.

На мгновение мне показалось, что мордочка герольда выразила сочувствие, но я тут же отмёл эту мысль. Ко мне, варвару? блистательный житель империи? Быть не может.

– Э-э… – промычал я, лихорадочно стирая пену с подбородка. – Передайте кунду Дагде…

– …разветвлённоживущему с алой лентой кунду Дагде, – с нажимом подчеркнул лакей. Естественно, ни о каком сочувствии не могло идти и речи, как говорится, vae victis. Даже лакею-герольду позволяется сокращать титул разветвлённоживущего до простых разговорных форм… лакею, но не мне, полномочному представителю Земли на Латлаге.

– Немедленно, редид Вадилий. Вам даётся сорок семь секунд, и поспешите: кунд Дагда не любит ждать.

Это мы знаем, знаем, учёные уже… Торопливо скребу щетину огромной, украшенной финифтью бритвой, не без юмора оформленной в виде стрелецкого протазана. «Дипломатический кодекс Латлага», страница сто пятьдесят шесть: ритуал встречи лодошского чиновника второго ранга, предписанный жителям Ойкумены при нахождении в столичном городе империи. Обязательное бритье, замена видового запаха на растительный, подстрижка когтей на всех четырёх конечностях… Всё, чтобы соответствовать званию бритоносого круглоухого варвара. Мы – варвары. Мы – жители Ойкумены.

Чёрт возьми! Сегодня специально встал на два часа раньше, чтобы успеть подготовиться к визиту, однако, у господина экзарха прекрасные осведомители. Сдавленно хихикаю, представив, как сиятельный кунд Дагда мечется по спальне в поисках церемониальной юбки, чтобы застать меня врасплох в самый ответственный момент бритья. К счастью, они не знают, что вломиться к послу в нужник во время справления естественных надобностей – стократ оскорбительнее. Или знают?..

– Передайте сиятельному разветвлённоживущему с алой лентой кунду Дагде, – церемонно чеканю я, – что через четырнадцать с половиной ляку я прибуду, дабы почтить его присутствие троекратным падением ниц.

В моих словах нет ни издёвки, ни сарказма. Общаясь с лодошами, приходится отвечать за свои слова и рассчитывать время буквально до долей секунд.

* * *
– Редид Вадилий Дамода, – еле заметно кивает мне господин экзарх. Я поспешно, – быть может, несколько более поспешно, чем требуется, – опускаюсь на пол, нелепо разбросав руки и ноги в разные стороны. Господи!.. Знал бы я когда-нибудь, что буду так стелиться перед тушканчиком-переростком, похожим на аляповатую игрушку из «Детского мира»!.. Тушканчиком в цветастой юбке и бронзовом шлеме с гребнем, тушканчиком, чья белоснежная шерсть успела местами вылезти от старости и пожелтеть, тушканчиком, не выговаривающим «с» в наших именах и заменяющим его звуком «д»…

– Встаньте, Редид Дамода. Я разрешаю вам угостить меня чаем.

Кланяюсь.

– Это большая честь для меня, сиятельный разветвлённоживущий с алой лентой…

– Разрешаю вам звать меня просто Дижакайд.

– Благодарю вас, Дижакайд! – вновь рассматриваю светло-коричневые лубяные маты. К счастью, Светлана Егоровна ежедневно по нескольку раз протирает все полы тряпкой с «Филиа»: шерсть лодошей, как и любая инопланетная органика довольно токсична.

Для нас. Лодоши спокойно едят нашу пищу, причём наш чай им особенно по вкусу. Это тем более странно, что до контакта с землянами поедание горячей пищи воинственным тушканчикам было абсолютно незнакомо; они питались сухими злаками, и разогревание еды в микроволновке первоначально сочли неким экзотическим религиозным ритуалом, чем-то вроде обряда очищения или жертвой богу огня. Зато потом, после взятия Земли, на Латлаге возникла мода на горячие блюда. Открылось множество ресторанчиков варварской пищи: «Бритый хомячок», «Обнажённая норка», «Три голощёких мышонка». Немало, ох, немало предприимчивых хвостатых дельцов обогатилось на гурьевской каше и кичари!..

Мои размышления на тему цивилизации, развращённой покорёнными варварами, прерывает деликатное покашливание. Бог мой!.. чуть не упустил за размышлениями начавшееся кипение!..

Торопливо наливаю кипяток и накрываю заварочный чайник тряпичной бабой с румяными щеками и огромными грудями. Мечта мещанина – у самовара я и моя Маша, однако тушканчикам-самураям нравится. Лодош булькает с довольным видом, снимает с себя меч в ножнах (на пресловутой красной ленте), и кладёт слева от себя, лезвием наружу. Это он меня презирает, значит, мышь белая. Вот ведь натура самурайская: в помещении при оружии и в обуви не ходят – неудобно, видели бы вы их сандалии – но, понимаете ли, презрение маленьких цивилизованных зверьков к варварам-приматам не знает предела. Они ведь тоже рабы Кодекса, все эти разветвлённоживущие Дагды, Герды и Гарды, только мы своё рабство сознаём и тяготимся им, а лодоши – нет. Они живут рабством, дышат им, едят, пьют как чай…

Чай!..

Да что это со мной сегодня? Не выспался? Медленно, с достоинством переливаю ароматный Хьюджиминг (ах, ханжи европейцы!) из чайничка в пиалу и обратно. Прихотливо располагаю на чёрном лаковом подносе курагу и хлебцы из проращенного зерна, накладываю на блюдечко мёд, насыпаю на белоснежное вафельное полотенце горку фундука.

– Ваш чай, Дижакайд.

Реакция лодоша вполне предсказуема: поднос летит в сторону, я вновь разглядываю маты. Да, Светлана Егоровна, после ухода господина экзарха вам будет много работы…

Второй поднос отправляется вслед за первым. Это уже что-то новенькое: обычно, после первого раза лодоши более благосклонно относятся к предложенному угощению.

– Я не вправе принимать еду и питьё в доме мёртвого варвара из несуществующей страны, – ничуть не смущаясь, поясняет Дагда. – Извольте ознакомиться с данным документом.

Кланяюсь. Лежу на полу. Принимаю затейливо сложенный в причудливую кисть литинии (без ножниц! без капли клея!) лист пластика. Разворачиваю. Снова ложусь.

Что ж… Этого следовало ожидать: в моих руках – принятое всеобщим собранием Даэмаа, постановление о переводе Земли в категорию «Зет-3А».

«3А». Полная утилизация.

Всего хорошего, и спасибо за рыбу! *
* Фраза из романа Д. Адамса «Автостопом по галактике».

Словно сквозь вату слышен голос Дагды, бормочущий что-то о великой чести и вселенском предназначении. Море и Путь. Какое там было число?..

Тупо смотрю на дату подписания постановления и понимаю, что цыганское радио не подвело: слухи о гибели Земли поползли как раз три дня назад, незадолго до собрания Даэмаа.

Пока я соображаю, что делать дальше, пальцы оживают, начиная перегибать и разглаживать бумагу. Горб, впадинка… придержать, в открывшийся клапан вложить язычок… Не зря, ой не зря учила голоносого варвара благородному искусству папирада смешливая кудэ Ивар!..

– Вашему самообладанию можно позавидовать, редид Вадилий Дамода, – с невольным уважением бормочет экзарх, наблюдая за моими пальцами.

Можно, можно, лодош… Приговор Земле превращается в уродливую лягушку – такими я баловался ещё в школе на переменах. Кособоко, на троечку… Тем не менее, тушканчик-самурай доволен и церемонно трясёт юбками:

– Воистину, многие прославленные кунды могли бы поучиться достоинству и знанию этикета у варвара. Я приношу вам соболезнования, редид Дамода… и отдельно соболезную о вашем соотечественнике. Не далее как три минуты, сорок семь секунд назад редид Абрахам Гор потерял морду и повёл себя неподобающе. Мы скорбим.

Вновь обнимаю лубяные маты. В отношении варваров лодошский этикет удручающе однообразен. Впрочем, я зря надеялся на то, что сюрпризы сегодняшнего дня для меня закончились:

– Встаньте, редид Дамода! – торжественно объявляет экзарх. – Мы обеспечим вам подобающий доступ к праху недостойного соотечественника, а пока…

Кунд Дагда издаёт два пронзительных истеричных взвизга, и в комнате появляются златошёрстые девицы из свиты экзарха. Одну я знаю – кудэ Ивар, дочь кунда Дагды, вторая мне абсолютно незнакома. Из почтения к хозяину лодошские дамы передвигаются на четвереньках, поджимая хвосты. Фрейлины ритуально пищат, ритуально меня обнюхивают, – ой, щекотно! – а затем удаляются, оставив у моих ног инкрустированную янтарём и бериллами шахматную доску.

– Жаль, что поторопился отказаться от чая, очень жаль!.. – удручённо трясёт головой Дагда. Его речь прерывается одобрительными взрёвываниями после каждого слова, так что не понять: он на самом деле жалеет о пролитом чае или же этому рад.

– Но ничего, ничего, насколько я помню, кунд Вадилий, вы прекрасно играете в шахматы. Совместную трапезу мы заменим благородным состязанием ума, и ваша честь не пострадает.

После этих слов экзарх разувается и садится на свои сандалии, перевернутые подошвой кверху.

Чудеса! Я обретаю всё больший вес в лодошском обществе. Интересно, можно мне будет разок фамильярно назвать его разветвлённоживущим? или интимно: Алая Ленточка?..

Беру доску, тушканчик вопросительно мотает головой:

– Шахматы? Торнид?

Я надолго задумываюсь. Налицо ещё одна загадка лодошской цивилизации. Как выяснилось, у наших мохнатых соперников существует игра, полностью идентичная шахматам. Исключение лишь одно: черного короля из какой-то лингвистической прихоти зовут не король, а Вилтигай Велд. Чем эта фигура отличается от своего белого собрата (да и от чёрного – в обычных шахматах), мне так и не удалось выяснить – ни в ходах, ни в правилах никаких отличий нет. Тем не менее, всякий раз перед игрой лодоши педантично осведомляются, в какую игру будем играть – шахматы или торнид. Я всегда выбираю шахматы; предложив торнид, можно получить доской в лоб, – один раз так и случилось, первый и единственный. Шрам виден до сих пор.

– Так шахматы или торнид? – вежливо повторяет экзарх.

– Торнид, – твёрдо отвечаю я. Что мне терять, когда Земле осталось жить считанные дни?..

Господин экзарх совершенно другого мнения:

– Забываешься, варвар! – цедит он сквозь зубы. – Жалкое бесхвостое существо!.. Впрочем, преподам тебе урок. Твои белые, расставляй.

…Эту партию я проиграл. Ровно через пять минут двенадцать секунд после начала игры. Следующую тоже.

– Глупый, глупый голощёкий редид Дамода! – тянет экзарх, глядя на меня с отвращением, – Ты думаешь, своему возвышению обязан заступничеству кудэ Ивар? О да, отчасти. Скоро начнётся праздник Моря и Пути – тебе в нём уготована главная роль. Страшная кара для варвара: сидеть на скале и любоваться чужим счастьем. Как на земле, так и в небесах; часть отражает целое. А потом тебя пожрёт…

Он хватает с доски черного короля и потрясает им в воздухе:

– …Вилтигай Велд!

II. Парадоксальный союзник

После ухода господина экзарха, я около часа пролежал на полу, не смея подняться. Вымуштровали нас тушканчики на славу… сожжённые Пекин, Нью-Орлеан и Верхний Волочок, дематериализованные будхическим порывом разветвлённоживущего кунда Маритэ Волга и Миссури, отрубленная голова генерала Кадакевича на ступенях Белого Дома…

Вставать не хотелось. Говорить и думать тоже. О чём говорить, о чём думать?.. О каналах и дворцах Венеции, где я когда-то бродил – угрюмый, зажатый, истерзанный собственными страхами и обусловленностями подросток, случайно попавший в страну чудес?.. О старом Таллинне, где сидел с любимой в стилизованном под средневековье уютном ресторанчике, не смея поверить в то, что моя жизнь, наконец, коренным образом изменилась, и я больше не одинок в этом огромном мире? О сером унылом здании в Москве, где меня спешно натаскивали лучшие дипломаты Земли, до боли в висках пытаясь понять: чего такого особенного нашёл лодошский посланник в неказистом рижском архитекторе, выбрав его полномочным представителем Земли на Латлаге?..

Всё, всё бессмысленно. Было время разбрасывать камни, и вот оно вышло. Было время родиться и время умирать. Всё прошло, и это пройдёт. За рыбу, впрочем, спасибо.

В груди давно уже нарастала тупая ноющая боль, чтобы сбросить её в землю, я уселся в полулотос. Лотос я так и не освоил, – сначала мешала травма колена, а теперь… Чего уж теперь жалеть.

– Ом-м! – затянул я. – Нам пхат шрат крим хрим бхат!

Набрав воздуху побольше:

– Сваха!

Как всегда некстати в голове мелькнула мысль, что тушканчики за мной следят и сейчас заявятся. Прямого запрета на личностный рост не было, но любые мои беспомощные попытки медитировать или заниматься йогой настойчиво пресекались под разными предлогами. Вот и сейчас послышался стук в дверь. Я напрягся.
– Ва-арсилий?

Дверь с шорохом поползла в сторону.

– Ва-арсилий, ты зде-ерсь?

Я открыл глаза.

Карикатурное существо в ниспадающих белых одеждах, хрящеватые уши, квакающий голос. «Са-арми мы не ме-ерстные… Альфа-Центарвра зна-арешь?..» Керелех утверждал, что реконструировал свой облик на основании одного из земных фантастических фильмов, чем чёрт не шутит, – может, из «Гостьи из Будущего».

– Керелех? – торопливо, будто меня застали за чем-то постыдным, я расплёл ноги. – Заходи, Керелех. Заходи. У меня – сам знаешь…

Керелеху можно доверять, но лишь отчасти – он то, что лодоши называют Кадамори Драуд, Парадоксальный Союзник. Может быть, трикстер. Мне не известно самоназвание его расы, неизвестна цель, с которой он живёт в столице, я лишь знаю, что Кадамори с трогательной заботливостью опекает варварских посланников, живущих на Латлаге. Друзей ищет?.. Не думаю, вряд ли мы нужны всесильным Кадамори. Лодоши побаиваются своих Парадоксальных Союзников: без определённой внешности, без имён, смысла и цели – Драуд непостижимы, а потому опасны.

– У-уртилизарция? – клекочет Керелех.

Киваю.

– Трри-Ар?

Снова киваю.

– Вы-ырпей, Ваарсилий! Вы-ырпей. Стаарнет легче.

Словно по волшебству, на столике появляются чай, две леопардовых бутылки «Чёрной реки», тонко напластанная бастурма (для Керелеха, сам я вегетарианец), мисочка с сушёным инжиром, полпачки шоколадного масла.

Мне не хочется думать, из чего всё это сделано и чем является на самом деле. Керелех пробовал обучить меня принципам бытия и в частности Закону Подобия, рассказывал свои инопланетные коаны, но я оказался неспособным учеником. Вполне возможно, что вместо сушеных фиг он видит вяленых улиток, а вино в бутылке – вытяжка из семенников гигантской лягушки. Чёрт с ним! Мне в самом деле необходимо напиться. Гибель Земли не каждый день случается.

Звякают тяжёлые лодошские кубки. Можно говорить что угодно о моём испорченном вкусе, но я обожаю африканские вина с зелёным чаем. Они напоминают мне старые добрые времена: спортивные сборы под Кестерциемсом, шум моря, запах хвои, прохладу тренировочного зала и свободу, свободу от всего, что только можно придумать.

– Ну, за счастье твоего мира!

– За счастье, – киваю я. – Теперь уж немного времени осталось. Мы станем счастливы.

Выпитое на Керелеха всегда оказывало благотворное воздействие: он переставал булькать и рычать, подобно пришельцу из третьесортного блокбастера. Если б не эти уши… Неужели перед смертью я становлюсь ксенофобом?

– Василий, помнишь, ты спрашивал, – в чём лодоши вас превосходят? Почему они оказались первыми в этой войне?

– Помню. Ты ответил что-то несуразное.

Кадамори не удержался и булькнул, засмеявшись.

– Я ответил, что лодошам плевать на ваше понимание реальности – Дао, Божественный Промысел, Порядок Вещей – мышление, достойное жителя Ойкумены. Ты думаешь, что человек, вооружённый автоматом, жрущий чипсы, греющий гамбургеры в микроволновке, превосходит тушканчика с мечом, торбой проращенного зерна и алтарём Кокодо Девда на поясе? Реальность показывает иное.

Он помолчал и вновь разлил вино по бокалам.

– За Абрахама Гора.

– За Гора. Что с ним?.. – я не смог произнести роковой фразы, но Союзник понял без слов:

– Потерял морду, – он чиркнул себя большим пальцем по горлу. – В прямом и переносном смысле. Знаешь, Василий, варварский посол не может позволить себе роскошь обладать настолько выразительной мимикой.

Я кивнул. Для американцев лодоши оказались слишком большим потрясением.
– Ты правильно сказал, Керелех – пушки и фастфуд не способны служить мерилом цивилизованности.

– Ничего, – успокоил меня Кадамори Драуд. – Просто ваша звёздная экспансия прекратилась слишком рано. Хочешь фигушку?

Кадамори намазал инжирину шоколадным маслом и протянул мне.

– Угощайся, Василий. Эх, прогрессорство-мугрессорство… Если бы вам хоть раз довелось колонизировать по-настоящему феодальный мир, вы бы сразу поняли, в чём проблема. Дело ведь не в том, что тупых туземцев-моземцев приходится расстреливать из автоматов, перед тем, как принести им Библию, демократию и привычку чистить по утрам зубы. Нет, Василий. Их нужно предварительно убедить в том, что они смертны. Что этот дурацкий кусок металла в руках полубогов способен нести гибель. Смерть-кумерть. Лодошей убедить не удалось, потому вы и проиграли. Война-шмойна, как говорится. Vae victis. Victis-biktis.

Керелех как-то хвастался, что написал больше дюжины трактатов по земной культуре; его последний опус: «Удвоение слов с заменой первого слога, как проявление подсознательного влечения к осознанию Раша-Миори» даже хранится в нашей посольской библиотеке. Я прочёл его со смешанным чувством. Всё-таки проводить параллели между особенностями сексуальных взаимоотношений трёхполых крокодилов с другого конца галактики, и речью моих соотечественников – занятие рискованное. Тем не менее, анализ словосочетания «культур-мультур» на шестидесяти четырех страницах меня впечатлил. Да и шефа нашего, Нуфетдинова, насколько знаю, тоже.

– Так что же, лодоши, по-твоему, не верят, что умрут? Они бессмертны?

Союзник вздохнул.

– Ты варвар, Самоса. И вся ваша цивилизация – варвары. Впрочем, в том виноват принцип голографичности: часть отражает целое, как на земле, так и в небесах.

– Что же нам делать, Керелех? – жалобно проблеял я.

– Созерцать. – Керелех оторвал кусочек бастурмы и положил на язык. – Стать бесстрастным свидетелем гибели мира. Жаль, мне у вас понравилось… – он внимательно посмотрел мне в глаза. – Ты теперь Земля, Василий. Лодоши знают это. Ты знаешь это. Ваше спасение – Вилтигай Велд.

– Что?.. – протянувшаяся было за очередной чашкой чая, рука остановилась.
– Вилтигай Велд. Теперь тебе можно сказать.

– А раньше?

– Раньше ты не играл в торнид. – Керелех едва заметно усмехнулся, и кивнул в сторону шахматной доски.

– Я играл в шахматы.

Мне стало безумно интересно: откуда Парадоксальный Союзник узнал о моём утреннем выборе? Что ему подсказало? Я понимал, что ответа не получу, и вопрос так и остался невысказанным.

– Да, раньше ты играл в шахматы, – в руках Кадамори Драуд появилась маленькая чёрная фигурка, – а это совсем иное. Знаешь, почему чёрный король – Вилтигай Велд?

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Потому что лодоши чересчур серьёзно относятся к торниду, это их власть над миром. Для лодошей нет разницы: игра или жизнь, лодош или пешка… Белые – живые, чёрные – войско мёртвых… но у мёртвых не бывает королей, Василий. Понимаешь? Всадники есть, гвардейцы, экзархи с мечами – всё, кроме королей. Чёрный король – это Вилтигай Велд.

После этого разговор сам собою сошёл на нет. Мы с каменными лицами допили вторую бутылку, Союзник озабоченно пробормотал формулу Граничности Времени, раскланялся и исчез.

Как оказалось – вовремя, буквально через несколько минут за мной пришли. Меня ждал сам Дарай Лодош – корнеживущий, грызущий небо, с тремя чёрными колокольчиками. Вновь явились кудэ Ивар и незнакомая мне лодошка, меня облачили в цветастую юбку с кистями, обули в сандалии на несуразно высокой подошве, и в сопровождении двух статных оруженосцев кунда Дагды я отправился в Нору Бога. Морально готовиться к предстоящему празднику.

III. Дарай Лодош

На небе, как на земле, а часть смотрится в целое и в нём видит себя.

Нора Бога, как и любое жилище Латлага, являлось отражением Вселенского миропорядка. Запутанные тропинки, устланные ковриками кукушкина льна, вились без всякой системы, сплетаясь и расплетаясь хаотично, но все они вели в одну сторону – к покоям Дарай Лодоша, патриарха. Плетеные из разноцветных корней стены образовывали сложный, гипнотизирующий узор; капающая в металлические чаши вода пела едва слышимую мелодию, растаскивающую сознание по ниточкам, как игривый котенок, треплющий салфетку; временами по узким коридорам Норы Бога проносилась волна теплого, напоенного цветочными ароматами воздуха. Очень скоро я потерял себя в колоссальном лабиринте лодошского храма. Я пробовал считать повороты тропинок, искать ориентиры, но очень скоро забросил это дело – храм оказался непознаваем. Узорные корни, музыка и дурманные запахи сделали свое дело: я стал ощущать тело, как нечто отдельное от меня. Каждый шаг доставлял мне неизъяснимое наслаждение; я стал понимать буддийских монахов, знаменующих каждое свое движение звоном колокольчика.

Девд, Девд, Девд.
Дарай, Дарай, Дарай…

Мы вышли к титанической лестнице, сплетенной из сучьев, корней, мха и сухой травы. Лестница уходила ввысь, в непроглядную тьму вертикальных храмовых туннелей; все тропинки и дорожки Норы Бога заканчивались и начинались здесь. Всем живым необходимо куда-то идти, но лишь Дарай Лодош, корнеживущий, уже пришёл. Уже на месте.

Вот и всё. Ни боли, ни страха, ни усталости. Я украдкой глянул на часы; в пути мы находились около пяти часов. Заметив моё движение, левый страж что-то пробурчал сквозь зубы, и циферблат наполнился приятным зелёным мерцанием. Этот миг стал для меня последним отмеренным и посчитанным в жизни, остальные так и остались неучтёнными.

– Иди, варвар! – сломавший (или наоборот – освободивший?) часы оруженосец тронул меня за плечо. – Кроме тебя некому…

Он произнёс слово, которому не нашлось аналога в моем словаре, и это значило, что понятие, им обозначаемое, в моей жизни ещё не встречалось.

– Иди! – повторил второй. – Дарай Лодош тебя ждёт.

Я беспомощно оглянулся.

Кап-кап. Кап-кап. Девд-Девд. Звук держал сознание в напряжении, маня неведомым недостижимым знанием; в какой-то момент мне показалось, что капель сложилась в слова:

Пусть в проклятой пустоши бродит человек –

пел невидимый церковный хор. Я похолодел: пели по-русски!.. Мало, что по-русски: я уловил в пении голоса Вальки Смирнова, оставшегося в Риге, и Кати-Катарины-Зарины. Илюхи Шермана и Володьки Кемме. Всех, кого я когда-либо встречал в жизни…

Кто поймёт, как лучше? Кто найдёт ответ?

Это что ж получается-то?.. Меня опоили? Запах цветочный – наркотик? Или я сплю?

– Иди! – в третий раз повторил оруженосец, подталкивая меня в спину. – Иди!

Потеряв равновесие, я схватился за травяной жгут лестницы, и тропинка за моей спиной исчезла. Неловко подтянувшись, я приступил к восхождению.

* * *
Парадоксальный Союзник как-то рассказал, что у лодошей, кроме общепринятых пяти чувств есть ещё два: чувство пространства и сознание бесконечности. К счастью, я не обладаю ни тем, ни другим, иначе бы ещё у основания лестницы сообразил, во что ввязываюсь, и остался бы внизу.

Мало кто из живущих на Латлаге видел Дарай Лодоша. Может, я первый и единственный. Хотя нет – оруженосцы его тоже увидят. Или уже увидели?..

* * *
Когда очередная травяная косица лопнула в руках, окружающий мир с радостным воем ринулся вверх. Радость костлявой оказалась преждевременной: не успев пролететь и десятка метров, я врезался в хитроумное переплетение лубяных лент и замшелых сучьев.

– Позволь тебя спросить, что ты делаешь? – сварливо осведомился старческий голос. От неожиданности я не нашёлся, что сказать, и лишь заморгал, в то время площадка, на которой я лежал, потрескивала и угрожающе кренилась в сторону. Я панически задёргался, чем лишь ухудшил своё положение.

– Что за странные забавы. Это спорт? Развлечение? Ты проигрался в торнид?

– Тебе, наверное, неудобно так лежать, – наконец заключил невидимый голос, после чего из-за огромного – в три моих обхвата – мохового каната выглянула седая мордочка. Лодош-старичок молодцевато пробежался по ненадёжной веревочной сети и спрыгнул рядом со мной. Сооружение опасно закачалось, а сам я ещё больше приблизился к краю площадки.
– Эт-эт, варвар! Корни Латлага не хотят тебя принять.

Одеяние лодоша составляла потрепанная сизая юбка с бахромой и кисточками; на его шее болталось ожерелье из трёх коробочек растения, напоминавшего мак; при каждом движении отшельника коробочки негромко потрескивали. Старик протянул мне посох, и когда я ухватился за него, подтянул меня поближе к себе.

– Сядь, отдохни. Норы и боги не созданы для таких как ты.

– Ты – Дарай Лодош? – коробочки на шее отшельника напомнили мне о титуле патриарха и о трёх черных колокольчиках. – Корнеживущий? Я ищу Дарай Лодоша.

– Глупец! – ухмыльнулся отшельник. – Если ищешь Дарай Лодоша – зачем тратишь время и силы на карабканье по Корням Латлага? Это разные вещи. Теперь я понимаю, почему вы, варвары, так недолго живёте – вы стремитесь делать несколько вещей одновременно и постоянно забываете о том, что надо жить. Просто жить.

Старик дёрнул меня за рукав, булькнул, и мы оказались в моих собственных апартаментах. Хихикая и одобрительно порыкивая, Дарай Лодош обежал комнату на четвереньках, тщательно обнюхивая все углы. Казалось, происходящее доставляет ему чрезвычайное наслаждение; у лужицы пролитого чая он задержался: цокал языком, жмурился, затем, обернувшись ко мне, ехидно осведомился:

– Что за чай? Хуиджиминг?

Меня передёрнуло.

– Да, Хьюджиминг. Если желаете, корнеживущий, грызущий небо…

– Дижакайд. Желаю. Угощай.

Он уселся на мою кровать и уставился на меня круглыми немигающими гляделками. Черные колокольчики трещали не переставая, и от их звука мне становилось не по себе.

– Хочешь знать, как кунд Дагда успевает к твоему утреннему бритью? – внезапно спросил отшельник. – Ты очень забавно представил утром, как экзарх ищет юбку. Спасибо, мне понравилось!

Я напрягся, а патриарх, как ни в чём не бывало, продолжал:

– Нет, Дамода. Кунд Дагда не мечется и никогда никуда не спешит. Он просто приходит в нужный момент. Не знаю, где экзарх хранит нужные моменты, – на столе или в карманах церемониальной юбки, – но твоё время разгадать несложно: ты постоянно пялишься на часы. Вот и сейчас, смотри!

Рука непроизвольно дёрнулась; я пролил чай и обжёгся. Дарай Лодош захихикал.

– Дао, Ход Вещей, Великий Порядок, Промысел Господень… Глупцы! Вы отделили существование от самих себя и утратили над ним власть. Не побыв господами, малодушно продались в рабство! Ты передерживаешь чай, Вадилий, его уже пора переливать.

Похоже, чайным церемоном мне не быть. Я растерянно схватился за чайник, за пиалу, вновь за чайник. Мысли вихрем носились в голове, вызывая недоумённую боль в висках: это что ж получается-то?.. Каждый лодош является отражением миропорядка, творцом и творением?..

Как на земле, так и в небесах; часть смотрится в целое и видит там… Что она видит?!!!

Кунда Маритэ, пузатого смешливого лодоша, голыми руками перебившего роту американского спецназа при атаке «Хрустального Пика»? Нестреляющие автоматы и зависшие в воздухе вертолёты? Выходящих из храмов многоруких чудовищ в ожерельях пылающих черепов; пустые проёмы картин Дюрера и Босха?..

Вилтигай Велд! Да как же играть в шахматы с существами, которые являются одновременно пешками, доской, игроками и правилами?

– Есть пять ответов на вопрос, пять реакций на препятствие: тревога, сожаление, страх, гнев и радость. Земля, Металл, Вода, Дерево и Огонь. Одно следует за другим, перетекая и объединяясь, – насмешливо тянул старик. – Но, Дамода, ты застреваешь в фазе Воды.

– Да пошел ты к чёрту, проклятый грызун! – я отшвырнул в сторону чайник. – Твои загадки…

– Теперь ты адекватен, – улыбнулся Дарай Лодош. Разбившийся о стену чайник собрался из осколков и оказался у него в руках.

– Гневаешься, Дамода; следуешь кругу… – лодош на мгновение запнулся и поднял глаза к потолку, вспоминая слово, – кругу У Син. Теперь можно быть спокойным – Вилтигай Велд не постигнет тебя.

– Объясни хоть: кто или что это – Вилтигай Велд?

– Что тебе с того, мёртвый? Легче станет? Он ни кто и ни что… впрочем, нельзя сказать, что он никто или ничто. Вилтигай Велд не существует. Для тебя.

– А что существует?

– Мы существуем, лодоши. Порядок существует. Промысел Господень существует.

Патриарх зевнул и деликатно прикрыл рот ладошкой:

– Прошу меня простить, редид Дамода – я утомил тебя своими пустыми рассуждениями, а тебе ещё участвовать в празднике Пути и Моря, любоваться чужим счастьем.

При слове «счастье» старик скептически хмыкнул.

– Надеюсь, праздник станет праздником для тебя… тем более что других радостей в твоей жизни больше не будет.

Дарай Лодош поднялся на ноги, отряхнул юбку и трижды хлопнул в ладоши:

– Он готов. Заберите его!

IV. Вилтигай Велд

И вот я на празднике.

Между нами: кунд Дагда и Дарай Лодош оказались людьми (вернее, лодошами) слова. И скала мне досталась всамделишная, и чужим счастьем пришлось любоваться всерьёз… Счастье жители Латлага понимали весьма экстравагантно: подобное я видел лишь однажды, когда случайно попал в Москву во время парада на Красной площади. Всюду, куда ни кинь взгляд, толпились чиновники: рангом повыше – на ходулях, пониже – в удивительных башмаках на высокой подошве. Юбки счастливцев поражали причудливостью фасонов, форм и расцветок; они были украшены цветами, лентами, фонариками, флажками: от разнообразия красок кружилась голова. Многоголосый хор трещоток наполнял пространство треском и писком; дудочки гремели и хрюкали на разные голоса, играли незатейливые мелодии, подражали лаю и мяуканью местных хищников. Моя скала, с примостившимся на ней уютным домиком изо мха и травы возвышалась в нескольких десятках метров над волнующейся цветастой толпою, и клянусь, – я не хотел бы оказаться внизу, среди счастливых аборигенов!

Впрочем, они этого тоже не очень-то жаждали: мне удалось приметить кружащего вокруг скалы маленького альбатроса-снайпера с синим огоньком святого Эльма в клюве. Значение этого огонька кунд Дагда разъяснить не удосужился, но я и без того понимал: живым и несъеденным Вилтигай Велдом мне со скалы не уйти. Не позволят счастливые мохноносые аборигены. Эх, Абрахам, Абрахам, рано ты морду потерял, друг заокеанский, мы б ещё побарахтались!.. А сейчас – что горевать о несбывшемся?..

Игроки. Вот ваше поле, вот ваша доска для торнида… Всадники, экзархи, гвардейцы. Блистающие мечи, кисточки на поясах, шляпы с перьями. Наверняка, где-то среди неспешной реки счастливцев бредёт лодошский король. Самые высокие ходули, самая богатая юбка… ленты, колокольчики.

Внезапно я ощутил себя Гулливером в стране лилипутов. Сильным, могучим, огромным – и, тем не менее, связанным по рукам и ногам сетью тоненьких канатов, прикованным к огромной повозке тончайшими стальными цепями. Вот-вот затрещат маковые колокольчики за дверью, войдет канцлер и прикажет отправляться к блефускианцам, чтобы захватить их флот. Картина была настолько отчётливой, что я даже покосился на дверь.

Чушь! Ерунда. Никто не войдёт. Все лодоши там, внизу. Ни один не может остаться вне праздника Пути и Моря, говорят, даже мёртвые принимают в нём участие. Насчет мёртвых, конечно, сомнительно, но…

А я сам?.. Кто я?.. Мёртвый варвар. Мёртвый варвар из несуществующей страны – неужто я сомневаюсь в собственном существовании?..

Я мёртв. Я один. Я смотрюсь в целое и…

От треска колокольчиков за дверью сердце подпрыгнуло и выдало оглушительное стаккато.

– Можно, – закричал я. – Входите!

Канцлер? На мгновение мне подумалось, что это оруженосцы из свиты господина экзарха – удостовериться, что всё в порядке, что я не сбежал и честно сижу, завидуя чужому счастью. Но нет. Человек… вернее, лодош, вошедший в дверь дома на скале, был абсолютно мне не знаком:

– Dveid! – бодро оскалился он, входя.

– Двейд, двейд, – ошарашено кивнул я в ответ. – Садись.

Судьба? Это моя судьба? Почему-то до меня не сразу дошло, что знание лодошского языка, намертво впечатанное в подкорку могучими методами местной трансперсональной психологии, в отношении незнакомца не работает. Каждое его слово приходилось повторять про себя, чтобы понять, что сказал.

– Agga! – ухмыльнулся тот, словно прочитав мои мысли. – Nebadid, kund.

– Я не боюсь, – машинально отреагировал я. – Чего мне бояться?

– Man. Tu badidie pared. – снова ухмыльнулся тот. – Ed edda Viltigai Veld.

Не ожидая предложения, незнакомец уселся на пол, скрестив лапы по-турецки. Кисточки на его ушах смешно задергались:

– Tu gaidi ke? Dedelid tornid?

– Ну… – замялся я, и вдруг до меня дошёл смысл сказанного – Торнид? А может, шахматы?

– Tornid. Ia, barbarid.

Не переставая улыбаться, Вилтигай Велд протянул лапу и достал из пустоты шахматную доску – ту самую, янтарную. С ума сойти!.. И это в пустой – два тонких одеяла, подушка и лубяной короб с крендельками из проращенного зерна, – комнате! Хотя, чему я удивляюсь после встречи с Дагдой, Союзником и Дарай Лодошем?

Вновь дрогнули кисточки на ушах.

– Чёрные, – то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Велд. – Мои?

– Идёт, – согласился я, подавляя внутреннюю дрожь. Я вдруг понял, что мне напоминает происходящее: не «Путешествие в Лиллипутию», нет! скорее оно похоже на сказку об Иванушке-дурачке, подрядившемся сдуру три ночи провести в доме с привидениями. Что ж, с привидениями и вести себя следует соответственно.

– На что играем?

Лодош пожал плечами:

– Не знаешь? Притворяешься? На жизнь, конечно, ты сам решил. Моя же ставка – надежда, вера, свобода. Как захочешь. Я – чёрный король.

– По рукам!
Холодок пробежал по спине, пробиваясь сквозь накатившую бесшабашность. В сказках просто: Иванушки всегда выигрывают, глупость человеческая непобедима, а вдруг я – умный?.. Тот самый здравомыслящий старший братец, безмолвный статист в сюжете, обречённый на бесславную гибель?

Лодош смотрел на меня немигающими глазами, а я никак не мог решиться. Что я делаю? Может, то, что я сижу и боюсь сделать ход – это признак ума? Или наоборот, какой-то особой, недоступной обыденному пониманию глупости?

E2 – E4.

Гость успокоился и принялся дёргать себя за усы, размышляя. Наконец, он деликатно, двумя пальчиками взял гвардейца и выдал сакраментальное:

E7 – E5.

Первые несколько ходов мы сделали молча. Велд сидел по-турецки, тщательно расправив вокруг ног складки потёртой коричневой юбки, и жадно жевал крендельки из моего запаса. Признаться, он меня разочаровал: цвет шерсти обыденный, серый, такой цвет чаще всего бывает у потомственных мелких клерков, глазки – маленькие, карие, слезящиеся. Нос в морщинах. На шее – грязная пёстрая ленточка, из тех, что носят хронические холостяки. И это – неназываемый ужас, которого так боятся всесильные рыцари лодошей?..

– Ты – местный дьявол? – наконец решился я.

– Я – Вилтигай Велд.

Он помолчал, а затем спросил, кивая на окно:

– Завидуешь?..

– Им? – я пожал плечами. – Нет.

– И правильно. Ведь придёт Вилтигай Велд и пожрёт тебя, – он двинул вперёд коня и взял из коробки очередной кренделёк. – Ты зря называешь нас тушканчиками.

Похоже, мы решили удивлять друг друга по очереди.

– Почему?

– Мы не тушканчики, Василий. У вас, на Земле есть забавные зверьки – лемминги. Знаешь, какой у них главный праздник в жизни?

– Хм… – ладья перешла через всю доску. – Забавная мысль. Море и Путь… Массовый психоз грызунов, заставляющий их кончать жизнь самоубийством.

– Не психоз – а именно Путь. Путь к Морю длиною в жизнь, самореализация. Дарай Лодош говорил как-то, что реалии вашего мира созданы леммингами, а богам свойственна усталость от жизни.

– Отчего они так разукрашены? – поспешил я увести разговор от тревожной темы. – Ну… я имею в виду не леммингов, а твоих соотечественников. К чему эта разноголосица?

– Очень просто. Вилтигай Велд. Три дня назад я проснулся и вспомнил, что настал праздник Моря и Пути. Ещё я вспомнил, что к моему рангу четвертого секретаря кунда Маритэ полагаются башмаки высотой пятнадцать даку, чёрно-зелёный веер и три синих ленты. Денег у меня хватило лишь на ритуальный фонарик дауле… Тебе шах, редид Вадилий.

– Спасибо. Гардэ, Вилтигай Велд. И как же ты выкрутился?

– Никак. Это редкий, нереальный случай – наше общество жёстко структурировано, и такого, чтобы лодошу не хватило денег на обряд Пути, просто не бывает. Это невозможно.

– Но произошло?..

Лодош пожал плечами.

– Ты варвар. Или дурак… впрочем, это одно и то же. Нет разницы между законами социальными и законами физическими. Правил много, но мы сами их устанавливаем.

Он передвинул экзарха под удар моего всадника. Господи, да как это возможно? Мой гость утратил хваленое лодошское всемогущество? И же я действительно Иванушка-дурачок?

Позиция на доске давала два варианта развития: взять чёрного экзарха или…

– Дурак-то дурак, – не без ехидства заметил я, – а в шахматы играю получше некоторых. – Тебе мат.

– Мат?

– Мат. Ну, где моя надежда? Или ты предпочтешь расплатиться верой?

Гость усмехнулся.

– Выбирать тебе, редид, выбирать тебе. Как и было сказано.

Лодош подобрал юбку, и, небрежным щелчком сбросив с доски чёрного короля, взгромоздился на его место.

– Вилтигай Велд! – из-под его босых лап полетели фигуры. – Вилтигай Велд, где мне мат, глупый редид?! Ты играешь в шахматы или торнид?

В этот миг Вселенная обрушилась сквозь меня, перевернув мир с головы на ноги. Суть торнида, меняющего мир, стала для меня кристально ясна и понятна – игра, перетекающая с доски в мир и обратно на доску! Солнце, восходящее на востоке и одновременно над вертикалью «а» доски торнида.

В один миг я стал пешкой, доской, игроком и правилами. Стал – и отказался от этого.

Вилтигай Велд!

Дверь распахнулась от моего удара. Альбатрос предупреждающе чирикнул и в ужасе бросился прочь от меня.

Вилтигай Велд! Ха-ха-ха-ха! Я понял!

Несуществующий, невозможный, нереальный в предельно формализованном мире лодошей, Вилтигай Велд!

* * *
Латлагский пластик не рвётся, тем не менее, Вилтигай Велду в облике человеческого посланника удалось с ним справиться. Обрывки грозного документа, словно снег осыпали согбенные спины хозяев планеты.

– Всего хорошего, – заорал тот, кто некогда был Василием Самосой, – Всего хорошего, милые мои, дорогие! спасибо за рыбу! Вилтигай Велд!

Он спрыгнул со скалы на площадь, и лодошская процессия в ужасе отпрянула, забилась, задергалась конвульсивно, распадаясь на составные части.

– Вилтигай Велд! – неслось над толпой. – Вилтигай Велд!

Кунд Дагда рухнул на колени, вырывая из ножен церемониальный кинжал с явной целью свести счеты с жизнью, но Вилтигай Велд оказался проворнее. Выхватив из лап экзарха ритуальное оружие, бывший посол Земли грозно взревел:

– Куда? Ишь чего удумал! Тебе всё равно, а меня дисквалифицируют. И думать забудь!

Вилтигай Велд

Едва завидев Парадоксального Союзника, господин Нуфетдинов – толстый лысоватый человек со смуглой кожей и восточными чертами лица – вскочил и в нетерпении забегал по перрону.

– Ну? Говорите же, говорите, Керелех! Какие новости?

Кадамори Драуд раздражённо отмахнулся от землянина, достал из шляпы красный клетчатый платок и принялся вытирать потную шею. По удивительному стечению обстоятельств, сейчас Керелех напоминал доброго волшебника из старого советского мультфильма о Незнайке, и облик его вызывал у посланника безотчетный ужас.

– Всё хорошо, – не переставая скалиться, пропел Керелех, – лодоши дали добро. Собственно говоря, им не до вас. По всему Латлагу объявлен траур: Праздник Пути и Моря сорван, члены собрания Даэмаа готовятся к массовому самопожертвованию во славу родины… в общем, имейте в виду: помимо Кадамори Драуд с вами никто разговаривать не будет.

Посольские работники недоумённо переглянулись. Кроме Нуфетдинова на перроне присутствовали все, вернее, почти все: Галочка, Эмма Гор – с никелированной урной в руках (останки потерявшего морду Абрахама), Светлана Егоровна, мистер Фицджеральд и Лев Наумыч. Не хватало только Василия Самосы, но с его отсутствием Земля, похоже, примирилась.

– Я полечу с вами, – продолжал перевертыш. – Я прослежу, чтобы вы добрались до места назначения без приключений, в целости и сохранности. Думаю, что к тому времени Сообщество успеет рассмотреть вопрос о вступлении Земли в ряды Парадоксальных Союзников и вынесет вердикт в вашу пользу.

Подавленное молчание было ему ответом. Наконец, Светлана Егоровна не выдержала:

– Молодой человек! – в сердцах бросила она. – Не пудрите мне мозги. До вас тут один хамоватый тушканчик с мечом и в юбке, едва прикрывающей, пардон, гениталии, наглядно объяснил, что будет с Землей в целом и каждым из нас в отдельности. Теперь появляетесь вы в своём идиотском клоунском обличье, и утверждаете совершенно обратное. Так кому же из вас прикажете верить?

Посланники Земли замерли. Эх, Светлана Егоровна, Светлана Егоровна! Культурнейшая, умнейшая женщина: три высших образования за спиной, две докторских, масса публикаций – и такой конфуз!

К счастью, Драуд не обиделся.

– Эх, Светлана Егоровна, Светлана Егоровна… – вздохнул он, – вы же умная женщина, должны понять. Что вам теперь эти лодошские хамы в юбках? На земле как на небесах – помните? а часть смотрит в целое и видит… ну?..

– Фигу она там видит, – пробурчал себе под нос Лев Наумыч.

– Правильно, плод инжира. Ну как Сообщество Парадоксальных Союзников откажется от планеты, объявленной лодошами Вилтигай Велд?

– А сам Василий? – испуганно пискнула Галочка, – Он не вернётся домой?

– Я думаю, – печально ответил Керелех. – Василий уже дома. Вернее, он дома везде, где бы ни оказался.

Мистер Фицджеральд и господин Нуфетдинов переглянулись. Мысль о том, что это ничтожество, Самоса, каким-то образом обошёл их на дипломатической лестнице, была просто невыносима.