27 апреля 2013, 09:52
Gena-jiЧто такое Путь?
Дзёсю спросил у Нансэна:
— Что такое Путь?
— Твоё обычное сознание — это и есть Путь, — ответил Нансэн.
— Идёт ли он в каком-то определённом направлении? — спросил Дзёсю.
— Чем больше ты ищешь его, тем больше он уходит от тебя, — ответил Нансэн.
— Как же вы знаете, что это Путь?
— Путь не относится к известному или неизвестному. Знание — иллюзия. Незнание — слабость рассудка. Когда же ты постигаешь этот незамысловатый Путь, он подобен безграничности пространства, бездонной пустоте. Как он может быть этим или тем, быть или не быть?
Услышав эти слова, Дзёсю достиг внезапного просветления.
— Что такое Путь?
— Твоё обычное сознание — это и есть Путь, — ответил Нансэн.
— Идёт ли он в каком-то определённом направлении? — спросил Дзёсю.
— Чем больше ты ищешь его, тем больше он уходит от тебя, — ответил Нансэн.
— Как же вы знаете, что это Путь?
— Путь не относится к известному или неизвестному. Знание — иллюзия. Незнание — слабость рассудка. Когда же ты постигаешь этот незамысловатый Путь, он подобен безграничности пространства, бездонной пустоте. Как он может быть этим или тем, быть или не быть?
Услышав эти слова, Дзёсю достиг внезапного просветления.
3 комментария
— Почему Вы задержались?
Тот ответил, что играл в поло. Мастер спросил:
— Кто бьет по мячу, наездник или лошадь?
— Наездник.
— Он устал?
— Да, он устал.
— А лошадь?
— Лошадь тоже устала.
Затем Бокудзю спросил:
— А ворота устали?
Озадаченный чиновник ушел домой. Весь вечер он размышлял над странным вопросом. Ночью к нему неожиданно пришло решение. Ранним утром он пришел к Мастеру. Бокудзю опять спросил:
— Устали ли ворота?
— Да, устали.
Бокудзю рассмеялся и сказал:
— Ты прав.
После смерти Мастера Банкея, слепой, живший неподалеку от храма,
рассказывал другу: «Я слеп и не вижу лиц людей, но могу по голосу судить об
их характере. Обычно, когда я слышу, как кто-то поздравляет другого с
успехом или удачей, то я слышу еще и скрытую нотку зависти.
Когда же утешают в несчастье, я слышу скрытую радость и довольство,
словно утешающему приятно, что его самого теперь ожидает что-то хорошее.
Но сколько я помню Банкея, его голос всегда оставался искренним.
Когда он говорил о счастье, я не слышал ничего, кроме счастья. Когда он
выражал печаль, то все, что я слышал, было печалью».