В маленьком рыбацком поселке в Японии жила одна молодая девушка, которая родила ребенка. Ее родители очень рассердились и захотели узнать имя отца. Она отказалась назвать его. Рыбак, которого она любила, по секрету сказал ей, что отправляется на поиски богатства и, когда вернется, обязательно женится на ней. Родители девушки продолжали настаивать. В отчаянии она назвала Хакуина – монаха, жившего в горах.
В ярости родители схватили маленькую девочку и отнесли ее к дому Хакуина. Они стучали в двери, пока он не открыл им. Они вручили ему девочку со словами: “Это твой ребенок, заботься о нем сам!”
“Неужели?” – сказал Хакуин, взяв ребенка на руки и взмахнув на прощание родителям девушки.
Прошел год, и вернулся настоящий отец ребенка. Он женился на девушке. Немедленно они отправились к Хакуину, чтобы упросить его вернуть им ребенка.
“Это наша дочь”, – сказали они.
“Неужели?” – ответил Хакуин, подавая им ребенка.
В споре умирает истина.
Можно обсуждать теории, но жизнь обсуждать невозможно.
Только любящие сердца могут вести диалог о жизни.
В чем разница между дебатами и диалогом?
В дебатах вы не хотите слышать другого.
Даже если вы слушаете, то не по-настоящему.
Вы, просто, подготавливаете свои аргументы.
Вы ждете удобного случая, чтобы возразить.
В вас уже живет предубеждение против его слов, у вас всегда есть свои соображения, свои теории.
Вы не открыты для нового, вы переполнены теориями и хотите лишь одного – доказать их правоту, их истинность.
Искатель истины не таскает с собой тяжелый мешок с теориями.
Он открыт, восприимчив. Он может слушать и слышать.
Как может мусульманин, индус или христианин слушать?
Они ничего не слышат.
Они уже знают истину.
Они закрыли свои двери для новых ветров, для новых рассветов, нового пробуждения, они считают, что уже достигли цели.
И они могут дебатировать, но вступать в диалог не способны.
Их дебаты перерастают в конфликт, и они во всем противопоставляют себя другому.
В подобных дебатах и спорах вы можете доказывать, что угодно, хотя и ничего не сможете доказать.
Вы можете заглушить, подавить, осмеять другого, но никогда не сможете передать ощущение, музыку истины.
Это просто война, где вы стреляете словами.
Голод – новый каждый новый день. Любовь – новая каждый день. Говорить «каждый день» не очень правильно – каждое движение, каждый жест, каждый момент, всё новое. Откуда тогда берётся старое? Почему всё становится скучным? Если всё всегда новое и вы не можете вступить в ту же реку дважды и не можете увидеть снова тот же восход, — если всё так ново и свежо, почему тогда вы становитесь мёртвым и погружаетесь в скуку? Потому что вы не живёте из внутренней гармонии. Вы живёте из ума – а ум всегда стар.
Читать дальше →
— Варенье отличное, — настаивала Королева.
— Спасибо, но сегодня мне, право, не хочется!
— Сегодня ты бы его все равно не получила, даже если б очень захотела, — ответила Королева. — Правило у меня твердое: варенье на завтра! И только на завтра!
— Но ведь завтра когда-нибудь будет сегодня!
— Нет, никогда! Завтра никогда не бывает сегодня! Разве можно проснуться поутру и сказать: «Ну, вот, сейчас, наконец, завтра»?
— Ничего не понимаю, — протянула Алиса. — Все это так запутано!
— Просто ты не привыкла жить в обратную сторону, — добродушно объяснила Королева. — Поначалу у всех немного кружится голова….
— Не может быть! — воскликнула Алиса. — Я этому поверить не могу!
— Не можешь? — повторила Королева с жалостью. — Попробуй ещё раз: вздохни поглубже и закрой глаза.
Алиса засмеялась.
— Это не поможет! — сказала она. — Нельзя поверить в невозможное!
— Просто у тебя мало опыта, — заметила Королева. — В твоем возрасте я уделяла этому полчаса каждый день! В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака!
«Вы — не сумасшедший. У вас нет никакой истории.
Без истории нет и сумасшествия. Безумие — это и есть плата за историю.
Если история слишком большая и длинная, ее прекращает безумие». (х\ф «Рагин)
О, милость принятия!
Нечего различать, нечего сравнивать…
Просто сидишь и ждешь,
Когда распустятся почки и зацветут цветы.
Всегда были тексты, сутры, истории про древних мастеров и о том, как Постижение произошло в случаях с Буддой, Хуйнэном, Шанкарой или Махарши. И нет никаких причин для того, чтобы подобные истории иссякли.
В конце концов Махарши срезюмировал:
«Нет ни сотворения, ни разрушения, ни судьбы, ни волеизъявления, ни пути, ни достижения. Это окончательная истина».
Здесь действительно не существует никаких историй, поскольку здесь ничего не происходит. Истории — лишь то, что персонажи сновидения рассказывают себе и друг другу, снова и снова, тем самым поддерживая продолжение сна. Рассказ истории есть сон, а сон есть желание — желание быть. Более того: желание быть кем-то; кем-то обособленным, кем-то особенным; кем-то с его или ее собственной историей. Персонаж сна полностью вовлечен в плетение индивидуальной паутины, постройку и укрепление персональной истории, влекомый той неведомой, неизученной потребностью провозглашать и всякий раз заново утверждать индивидуальное «я».
Пробуждение не происходит, пока пестуется история, желание, провоцирующее другое желание, потребность, воспламеняющая следующую, все то, что постоянно укрепляет чувство отдельного «я», которого не существует. Пробуждение происходит, когда желания эти навсегда разоблачены как вводящие в заблуждение, как бесполезные. Тогда прекращается рассказывание истории. Это и есть выход за предел.
Эго — это просто ошибка, такая же, как дважды два — пять. И когда вы заглянете внутрь в поисках вашей истинной сущности, вы узнаете, что дважды два — четыре, а не пять. Ничего не нужно было отбрасывать, просто исчезло нечто лишнее.
Нечто, что постоянно выдавало себя за вашу истинную сущность, нечто, что исковеркало всю вашу жизнь, нечто, что все полностью запутало, теперь вас покинуло.
Один дзэнский мастер, Лин-чи, умирал. Тысячи учеников собрались, чтобы услышать его последнюю проповедь, но Лин-чи просто лежал — радостный, улыбающийся, не говоря ни слова.
Видя, что он вот-вот умрёт, и всё же не говорит ни слова, кто-то напомнил Лин-чи — старый друг, мастер по собственному праву… Он не был учеником Лин-чи; вот почему он мог ему сказать:
— Лин-чи, разве ты забыл, что должен сказать последние слова? Я всегда говорил, что у тебя плохо с памятью. Ты умираешь… ты что, забыл?
И Лин-чи сказал:
— Слушайте.
На крыше бегали, шуршали две белки. И он сказал:
— Как красиво, — и умер.
В культуре, обусловливающей эти умы-тела, любовь поднята на пьедестал высшей ценности, но мы редко пытаемся разобраться, что мы под ней понимаем. Подобно большинству наших мыслей и ценностей, ее обволакивает, ограждает туман думания, призванный не допустить ясности, ведущей к само-исследованию, которое может привести к пробуждению, к прозрению сквозь туманную плотность этого мира, надетого на глаза, чтобы скрыть Истину.
На самом деле, наши представления о любви затемняют суть намного сильнее, чем мы признаем: понятиями, чувством вовлеченности, собственной особенности, присвоением, исключением, потребностями, заботой, чувством вины. Мы считаем заботу чем-то очень важным, чем-то, идущим из сердца. Но забота лишь предполагает вовлеченность, обеспокоенность, привязанность к результату. Это заблуждение — считать, что нам непременно надо беспокоиться об этом иллюзорном существовании, этом сновидении, или о том, что что-то должно иметь какое-то значение. Это лишь генерирует волнение, страх, замешательство, чувство разъединенности и вины. Это не приносит никакой пользы человеку, о котором мы «печемся», только усиливает его собственную вовлеченность в сновидение. Это не любовь. Наша претензия на любовь лишь ограничивает нас самих и тех, кого мы пытаемся любить.
Читать дальше →
Namaste