А вот то,
о чем сказал между прочим всего лишь какой то паршивый психолог стоит понять… погружение в самобытие и его лишь моделлирование — разные вещи, согласись.
Множество параллелей находится и в исламском контексте. Так, Шамс-и-Табриз: «Войди в тот океан, чтобы твоя капля стала морем, которое является „морями Омана“… Когда моё сердце приняло море Любви, оно вдруг оставило меня и забилось» (Руми, Dīvān, песни XII-XIII ) — что соответствует: «Пагружайся, это утопание» у Мейстера Экхарта. Великий ученик Шамс-и-Табриза — Джалал-уд Дин Руми не раз спрашивает нас: «Что такое Любовь? Любовь — это Море Несуществования» [7], и снова:" Что такое Любовь? Ты узнаеш, когда станешь Мной" (Mathnawī III.4723, и II, Введение). Человек как капля воды, иссушаемая ветром или падающая на землю, но «когда она падает в Море, которое было ее истоком, она освобождается… ее внешний образ исчезает, но естество не нарушается… Отдай свою каплю и получи взамен Море… Божественной Милости»; «разбей свой кувшин [8]… потому что когда его вода упадёт в воду реки, там она исчезнет и станет Рекой» (Mathnawī IV.2616 и далее, III.3912-3913) — т.е. Рекой «вечно-текучей Природы» Платона [9].
Все это принадлежит общему миру метафизической речи; ни один из этих способов выражения не чужд собственно христианскому направлению. Ибо Бог есть «бесконечное и необъятное Море субстанции» (Дамаскин, De fide orthodoxa I): обожение или theosis, конечная цель человека, требует «ablatio omnis alteritatis et diversitatis» [удаления всей инаковости и отличности] (Николай Кузанский, De filatione Dei). «Все вещи», — говорит Мейстер Экхарт, — «настолько малы для Бога, как капля — для бурного моря; и так душа, напившись Бога, обожается, теряя своё имя и свои силы, но не свою сущность» (изд. Пфайффера, ст. 314). И Руйсброк: “Ибо так как мы обладаем Богом в погружении Любви — то есть когда теряем себя — Бог наш собственный и мы Его собственные. И мы пагружаемся навечно и безвозвратно в своё собственное обладание, которое есть Бог… И это погружение — словно река, которая без остановки и возвращения льется в море, ведь это ее настоящее место упокоения… И это происходит вне Времени; то есть без «перед» или «после», в Вечном Сейчас… в доме и начале всей жизни и становления. И так все живые существа становятся там, вне себя, одним Существом и одной Жизнью с Богом, как в своем Вечном Истоке"(Ян ван Руйсброк, «Искрящийся камень», гл. 9, и «Книга Высшей Истины», гл. 10).
Так же Ангел Силезский в Der Cherubinische Wandersmann, VI.72: «Если будете говорить о маленькой капле в великом море, тогда вы поймете мою душу в великой божественности». К той же традиции принадлежит и прекрасный последний завет Лабадйе: «Я всем сердцем отдаю душу Богу, возвращая ее как каплю воды океану, чтобы Он взял меня в себя и поглотил меня навечно в пучине Своего Бытия» [10]. Когда же мы, действительно, придем, «чтобы снова быть в Варуне?»
И в заключение: здесь для нас почти не имеет значения буквальная история этих выразительных соответствий, поскольку не так и важно, что индийские источники старше, так как почти всегда можно допустить, что всякое учение старше, чем самые древние его записи, которые нам удается найти.
Согласно Платону Божественная Жизнь есть «вечно-текучая сущность» (ἀεναον οὐσίαν, Законы 966e). Для Мейстера Экхарта, называвшего Платона «великим священником», Душа есть «река, истекающая из вечного Божества» (изд. Пфайффера, ст. 581, ср. 394); он говорит также: «когда я стоял на земле, внизу, в реке и источнике Божества, не было никого, кто бы спросил меня, куда я собираюсь идти или что я собираюсь делать… И когда я возвращаюсь на землю, вниз, к реке и источнику Божества, никто не спросит меня, откуда я пришел и куда пошел» (ст. 181). И так же Шамс-и-Табриз [Shams-i Tabrīz]: «Никто не знает того, кто входит, что он тот или этот, такой или этакий… Кто входит, говоря — »я тот или этот ", того я бью в бровь" [1].
Непрестанная река жизни предполагает неисчерпаемый исток или fons [источник] — пифагорейский «источник или родник вечно-текучей Природы» (πηγὴ ἀενάου φύσεως, Золотые Стихи 48). «Представь,» — говорит Плотин, — «источник (πηγὴ), не имеющий другого начала, кроме себя самого, он отдает себя всем рекам, и все же не исчерпывается тем, что они берут, но всегда целостно остается тем, чем был… источником жизни, источником разума, началом бытия, причиной добра, корнем Души» (Плотин III.8.10 и VI.9.9). Это πηγὴ ζωῆς, как говорит Филон в комментарии на книгу пророка Еремии 2:13, есть Бог, поскольку он самый древний исток не только жизни, но и всего знания (De fuga et intentione 137, 197, 198; De providentia, I.336 ), ср. от Иоанна 4:10 и Откровение 14:7. Это «первоисток, из которого истекают ручьи… где сущностно пребывает Милость как переполнящийся источник, деятельно впадающий во все силы души» Яна ван Руйсброка («Украшение Духовного Брака», гл.35). И, таким же образом, Шамс-и-Табриз: «Постигни Душу как исток, а эти сотворенные существа как реки.… Не думай о падении воды, ибо эта вода не имеет конца» (Руми, Dīvān, песнь XII). Мейстер Экхарт говорит о Божественной Жизни как об «истекающей и впадающей». Понятие возвращения Души к своему истоку, когда ее круг завершается и, как говорит Блейк, «Вечный Человек возвращает свое древнее блаженство” является поистине всеобщим; так что, в своем настоящем смысле, Море как исток всех существований является также символом их конца и энтелехии. С первого взгляда может показаться, что такой конец предполагает потерю самосозания и некоторого вида смерть, но не следует забывать, что человек прошлого ни в коем случае не мёртв, что каждое восхождение предполагает поднятие по „каменным ступеням наших мертвых самостей”, а также о том, что содержание Сейчас-без-длительности (санск. kṣaṇa, ἄτομος νῡν Аристотеля), то есть вечности, бесконечно по сравнению с содержанием всякого мыслимого промежутка прошлого или будущего времени. Конечная цель — не в разрушении, но в освобождении от всех ограничений индивидуальности в том виде, как она действует во времени и пространстве.
С буддистской точки зрения жизнь бесконечно кратка; мы есть то, что мы есть столько, сколько нужно одной мысли или чувству, чтобы смениться другой мыслью или чувством. Жизнь во времени — “как капля росы или пузырь на воде… или как горный поток, стремительно текущий издалека и уносящий всё с собой, и нет ни мгновения, ни промежутка, ни минуты, когда бы он находился в покое… или как знак, нарисованный палкой на воде» (Aṇguttara-Nikāya IV.137). «Индивидуальное», скорее процесс, чем сущность, постоянно стновясь одной вещью, а затем другой, никогда не прекращая быть каким-либо из своих преходящих аспектов, существует как река Гераклита, в которую невозможно войти дважды — πάντα ῥεῖ [всё течет]. Но именно этому вечному течению сансары противостоит понятие спокойного Моря, из которого исходят воды рек и в которое они должны вернуться в конце. Говоря об этом море, символе нирваны, буддист прежде всего думает о его неподвижных глубинах: «Как в срединной глубине могучего океана не возникает волна, но всё недвижимо, так тот монах, нерушимый, спокойный (ṭhito anejo) пусть никогда не дает возникать волнению» (Sutta- Nipāta 290). Море является символом нирваны, и так же, как Мейстер Экхарт говорит об «Утопании», так буддист говорит о «погружении» (ogadha) как о конечной цели.
«Капля росы соскальзывает в блестящее море». Читатель этих заключительных слов «Сияния Азии» сэра Эдвина Арнолда скорее всего воспринимает их как выражение исключительно буддиского направления мысли, и, возможно, связывает их с совершенно ошибочным пониманием нирваны как «уничтожения», ибо, на самом деле, он мог никогда не слышать о «ереси уничтожения», против которой Будда выступал так часто, либо мог не продумать о том, что уничтожение чего-лио реального, того, что на самом деле есть, метафизически невозможно. В действительности, однако, мысль о человеке, бросающемся в бесконечную бездну Бога как к своей последней и суляющей блаженство цели, и её выражение в терминах капли росы или рек, достигающих моря, к которому они по своей природе стремятся, далекое от того, чтобы быть исключительно буддистским учением, утверждается, почти в тех же словах, в брахманической, даосской, исламской и христианской традициях — на самом деле, везде, где происходи поиск der Weg zum Selbst ('Пути к Себе').
Если начать с буддистской формулировки, мы находим: «И как великие реки, входя в могучий океан, теряют свои прежние имена и виды, и называются уже только „Морем“, так же эти четыре вида, воины, священники, купцы и слуги, уходя из дома для бяздомной жизни, под защиту закона, установленного Нашедшим Истину, теряют свои прежние имена и происхождения, и называются только „подвижниками“ и „детьми Будды“ (Aṇguttara-Nikāya IV.202; Majjhima-nikāya I.489, Udāna 55. IV). Это выражение, несомненно, происходит и является приспособлением ведической идеи океанского начала и конца жизненных Вод, которая утверждается, например, в Риг-веде VII.49.1-2: „с моря бессоные воды текут… цель их море (samudrārthāḥ)“. Но эти слова еще более прямо являются эхом нескольких отрывков Упанишад, прежде всего Praśna-upaniṣad VI.5: „И как эти текущие (syandamānāḥ, ῥέοντες) реки, движутся в море, и придя к нему, возвращаются домой, и ломаются их имя и образ, и называются только морем, так и эти шестнадцать частей того Наблюдателя (paridraṣṭṛ) [2], движутся к Пуруше, и придя к Пуруше, возвращаются домой, и ломаются их имя и образ, и называются только Пурушей. И тогда он становится бесчастичным и бессмертным“ [3]. Так же и в Chāṇḍogya-upaniṣad VI.10.1-2: „Эти восточные реки, дорогой, текут с востока, западные — с запада. Из моря они идут в море. Морем они становятся. И как там они не знают, “это я есьмь», а «это я есьмь», так же, дорогой, эти все дети [5], придя из сущего (sat, τὸ ὄν), не знают, что «мы пришли из сущего”, и становятся здесь тигром, или львом… или комаром», т.е. верят, что они есть это или то, в то время как в Maitri-upaniṣad VI.22: «кто превосходит эту разнообразно пеструю (звонкость рек, колоколов, дождей), возвращается домой в высший, безмолвный, непроявленный Брахман, и придя к Тому, более не описывается отдельно и не различается отдельно» [6].
И снова в Китае, «Дао Дэ Цзин», 32: «В Дао возвращается всё под небесами, как потоки и течения впадают в великую реку или море» [см. примечание 9 ниже]; что напоминает нам «nostra pace: ella è quel mare, al qual tutto si move» Данте (Paradiso, III.85-86) и ведическое — «Когда мы придем, чтобы снова быть в Варуне?» (Ṛgveda VII.86.2), т.е. «В тот Брахман, чей мир есть Воды» (Kauṣītaki-upaniṣad 1.7) или в «того Агни, сущего Варуной при рождении» (Ṛgveda III.5.4, V.3.1), который и есть «единое Море, хранитель всех сокровищ» (Ṛgveda X. 5.1). Как говорит Джалал-уд Дин Руми, «конечная цель всякого течения есть Море» (Mathnawī IV.3164, VI.1622, ср. Филон, Immut. 164).
А раз мир реален как обьект,
то ты лично ты ты трижды реален как субьект… и пошло поехало, туда сюда обратно, пресловутая реальность этих всех субьект-обьектных связей…
Какая западная эзотерическая школа может позволить себе роскошь такого вот восприятия, а? Мир безусловное творение Бога, т.е. он обьективен… различается лишь степень прозревания в него — от грубосоциальных моделей до тонкоэзотерических, но от понимания что мир вообще — не обьект, не избавлен никто, нет этого в западной парадигме миропонимания.
Грубо говоря — н-р пожар,
в социальном векторе будет тушиться водой или воднойпеной из огнетушителей, в над- или под- социальных эзошколах будут применяться свои методы — н-р будут песком тушить… улавливаешь!? Адвайтин — ничего делать не будет… само все прогорит, огонь, возгорание, пожар… это все иллюзия восприятия.
Да, проблема с этим есть,
но давай, что называется ближе к своим тапкам — на западе, даже в самых тайных эзотерических школах исходят в своей работе из Реальности, подчеркиваю, Реальности внешнего мира и соотно событий в нем происходящих, просто методы работы с ним более гибкие и тонкие чем в примитивнотривиальной социалке. Адвайта же как учение — исходит из того, что мир как минимум реаллюзия, и вот эту то реаллюзия и предстоит в ходе самоисследования и разобрать.
О чем я Дим по сути,
за экрегор школы очень легко эллементарно зацепиться — и вместо саморазвития будет любой вид более тонкого ессно, но именно социализированного служения… в рамках магического уже мышления. И это тупичок-с еще тот.
У суфиев этого человека называет осью, и ось как правило скрыт. Этот человек может быть обычный сапожник, который приходит на кухню где работают дервиши, выносить мусор
И все и еще сложней
у мусульманских орденов н-р хоть имена лидеров известны де факто, как и в еврейских и христианских сектах, а вот н-р в традиции офеней — и их нет… как и во многих йогических ведических школах — полное инкогнито и все. Чем менее изв. о лидерах, о правилах и темах школ — тем их реальное, а не мнимообщественное значение на порядки выше.
.
Работа у него такая,
кто то убегает, кто то догоняет… ага!?
* )))
.
+
.
А вот то,
о чем сказал между прочим всего лишь какой то паршивый психолог стоит понять… погружение в самобытие и его лишь моделлирование — разные вещи, согласись.
.
с вами разбогатеешь)
.
И в этом весь смысл
между прочим
.
Все это принадлежит общему миру метафизической речи; ни один из этих способов выражения не чужд собственно христианскому направлению. Ибо Бог есть «бесконечное и необъятное Море субстанции» (Дамаскин, De fide orthodoxa I): обожение или theosis, конечная цель человека, требует «ablatio omnis alteritatis et diversitatis» [удаления всей инаковости и отличности] (Николай Кузанский, De filatione Dei). «Все вещи», — говорит Мейстер Экхарт, — «настолько малы для Бога, как капля — для бурного моря; и так душа, напившись Бога, обожается, теряя своё имя и свои силы, но не свою сущность» (изд. Пфайффера, ст. 314). И Руйсброк: “Ибо так как мы обладаем Богом в погружении Любви — то есть когда теряем себя — Бог наш собственный и мы Его собственные. И мы пагружаемся навечно и безвозвратно в своё собственное обладание, которое есть Бог… И это погружение — словно река, которая без остановки и возвращения льется в море, ведь это ее настоящее место упокоения… И это происходит вне Времени; то есть без «перед» или «после», в Вечном Сейчас… в доме и начале всей жизни и становления. И так все живые существа становятся там, вне себя, одним Существом и одной Жизнью с Богом, как в своем Вечном Истоке"(Ян ван Руйсброк, «Искрящийся камень», гл. 9, и «Книга Высшей Истины», гл. 10).
Так же Ангел Силезский в Der Cherubinische Wandersmann, VI.72: «Если будете говорить о маленькой капле в великом море, тогда вы поймете мою душу в великой божественности». К той же традиции принадлежит и прекрасный последний завет Лабадйе: «Я всем сердцем отдаю душу Богу, возвращая ее как каплю воды океану, чтобы Он взял меня в себя и поглотил меня навечно в пучине Своего Бытия» [10]. Когда же мы, действительно, придем, «чтобы снова быть в Варуне?»
И в заключение: здесь для нас почти не имеет значения буквальная история этих выразительных соответствий, поскольку не так и важно, что индийские источники старше, так как почти всегда можно допустить, что всякое учение старше, чем самые древние его записи, которые нам удается найти.
Ананда Кумарсвами ©
.
Непрестанная река жизни предполагает неисчерпаемый исток или fons [источник] — пифагорейский «источник или родник вечно-текучей Природы» (πηγὴ ἀενάου φύσεως, Золотые Стихи 48). «Представь,» — говорит Плотин, — «источник (πηγὴ), не имеющий другого начала, кроме себя самого, он отдает себя всем рекам, и все же не исчерпывается тем, что они берут, но всегда целостно остается тем, чем был… источником жизни, источником разума, началом бытия, причиной добра, корнем Души» (Плотин III.8.10 и VI.9.9). Это πηγὴ ζωῆς, как говорит Филон в комментарии на книгу пророка Еремии 2:13, есть Бог, поскольку он самый древний исток не только жизни, но и всего знания (De fuga et intentione 137, 197, 198; De providentia, I.336 ), ср. от Иоанна 4:10 и Откровение 14:7. Это «первоисток, из которого истекают ручьи… где сущностно пребывает Милость как переполнящийся источник, деятельно впадающий во все силы души» Яна ван Руйсброка («Украшение Духовного Брака», гл.35). И, таким же образом, Шамс-и-Табриз: «Постигни Душу как исток, а эти сотворенные существа как реки.… Не думай о падении воды, ибо эта вода не имеет конца» (Руми, Dīvān, песнь XII). Мейстер Экхарт говорит о Божественной Жизни как об «истекающей и впадающей». Понятие возвращения Души к своему истоку, когда ее круг завершается и, как говорит Блейк, «Вечный Человек возвращает свое древнее блаженство” является поистине всеобщим; так что, в своем настоящем смысле, Море как исток всех существований является также символом их конца и энтелехии. С первого взгляда может показаться, что такой конец предполагает потерю самосозания и некоторого вида смерть, но не следует забывать, что человек прошлого ни в коем случае не мёртв, что каждое восхождение предполагает поднятие по „каменным ступеням наших мертвых самостей”, а также о том, что содержание Сейчас-без-длительности (санск. kṣaṇa, ἄτομος νῡν Аристотеля), то есть вечности, бесконечно по сравнению с содержанием всякого мыслимого промежутка прошлого или будущего времени. Конечная цель — не в разрушении, но в освобождении от всех ограничений индивидуальности в том виде, как она действует во времени и пространстве.
С буддистской точки зрения жизнь бесконечно кратка; мы есть то, что мы есть столько, сколько нужно одной мысли или чувству, чтобы смениться другой мыслью или чувством. Жизнь во времени — “как капля росы или пузырь на воде… или как горный поток, стремительно текущий издалека и уносящий всё с собой, и нет ни мгновения, ни промежутка, ни минуты, когда бы он находился в покое… или как знак, нарисованный палкой на воде» (Aṇguttara-Nikāya IV.137). «Индивидуальное», скорее процесс, чем сущность, постоянно стновясь одной вещью, а затем другой, никогда не прекращая быть каким-либо из своих преходящих аспектов, существует как река Гераклита, в которую невозможно войти дважды — πάντα ῥεῖ [всё течет]. Но именно этому вечному течению сансары противостоит понятие спокойного Моря, из которого исходят воды рек и в которое они должны вернуться в конце. Говоря об этом море, символе нирваны, буддист прежде всего думает о его неподвижных глубинах: «Как в срединной глубине могучего океана не возникает волна, но всё недвижимо, так тот монах, нерушимый, спокойный (ṭhito anejo) пусть никогда не дает возникать волнению» (Sutta- Nipāta 290). Море является символом нирваны, и так же, как Мейстер Экхарт говорит об «Утопании», так буддист говорит о «погружении» (ogadha) как о конечной цели.
«Капля росы соскальзывает в блестящее море». Читатель этих заключительных слов «Сияния Азии» сэра Эдвина Арнолда скорее всего воспринимает их как выражение исключительно буддиского направления мысли, и, возможно, связывает их с совершенно ошибочным пониманием нирваны как «уничтожения», ибо, на самом деле, он мог никогда не слышать о «ереси уничтожения», против которой Будда выступал так часто, либо мог не продумать о том, что уничтожение чего-лио реального, того, что на самом деле есть, метафизически невозможно. В действительности, однако, мысль о человеке, бросающемся в бесконечную бездну Бога как к своей последней и суляющей блаженство цели, и её выражение в терминах капли росы или рек, достигающих моря, к которому они по своей природе стремятся, далекое от того, чтобы быть исключительно буддистским учением, утверждается, почти в тех же словах, в брахманической, даосской, исламской и христианской традициях — на самом деле, везде, где происходи поиск der Weg zum Selbst ('Пути к Себе').
Если начать с буддистской формулировки, мы находим: «И как великие реки, входя в могучий океан, теряют свои прежние имена и виды, и называются уже только „Морем“, так же эти четыре вида, воины, священники, купцы и слуги, уходя из дома для бяздомной жизни, под защиту закона, установленного Нашедшим Истину, теряют свои прежние имена и происхождения, и называются только „подвижниками“ и „детьми Будды“ (Aṇguttara-Nikāya IV.202; Majjhima-nikāya I.489, Udāna 55. IV). Это выражение, несомненно, происходит и является приспособлением ведической идеи океанского начала и конца жизненных Вод, которая утверждается, например, в Риг-веде VII.49.1-2: „с моря бессоные воды текут… цель их море (samudrārthāḥ)“. Но эти слова еще более прямо являются эхом нескольких отрывков Упанишад, прежде всего Praśna-upaniṣad VI.5: „И как эти текущие (syandamānāḥ, ῥέοντες) реки, движутся в море, и придя к нему, возвращаются домой, и ломаются их имя и образ, и называются только морем, так и эти шестнадцать частей того Наблюдателя (paridraṣṭṛ) [2], движутся к Пуруше, и придя к Пуруше, возвращаются домой, и ломаются их имя и образ, и называются только Пурушей. И тогда он становится бесчастичным и бессмертным“ [3]. Так же и в Chāṇḍogya-upaniṣad VI.10.1-2: „Эти восточные реки, дорогой, текут с востока, западные — с запада. Из моря они идут в море. Морем они становятся. И как там они не знают, “это я есьмь», а «это я есьмь», так же, дорогой, эти все дети [5], придя из сущего (sat, τὸ ὄν), не знают, что «мы пришли из сущего”, и становятся здесь тигром, или львом… или комаром», т.е. верят, что они есть это или то, в то время как в Maitri-upaniṣad VI.22: «кто превосходит эту разнообразно пеструю (звонкость рек, колоколов, дождей), возвращается домой в высший, безмолвный, непроявленный Брахман, и придя к Тому, более не описывается отдельно и не различается отдельно» [6].
И снова в Китае, «Дао Дэ Цзин», 32: «В Дао возвращается всё под небесами, как потоки и течения впадают в великую реку или море» [см. примечание 9 ниже]; что напоминает нам «nostra pace: ella è quel mare, al qual tutto si move» Данте (Paradiso, III.85-86) и ведическое — «Когда мы придем, чтобы снова быть в Варуне?» (Ṛgveda VII.86.2), т.е. «В тот Брахман, чей мир есть Воды» (Kauṣītaki-upaniṣad 1.7) или в «того Агни, сущего Варуной при рождении» (Ṛgveda III.5.4, V.3.1), который и есть «единое Море, хранитель всех сокровищ» (Ṛgveda X. 5.1). Как говорит Джалал-уд Дин Руми, «конечная цель всякого течения есть Море» (Mathnawī IV.3164, VI.1622, ср. Филон, Immut. 164).
Ананда Кумарсвами ©
.
.
.
.
его Омеш знает и не пускает, так что оба этих лысых реанимации не подлежат по ходу… как и сам хворум)
.
просто чудесный, я снова дал ему
парабеллуминвайт, но по ходу чудесатого нашего уже забанили по айпи)).
то ты лично ты ты трижды реален как субьект… и пошло поехало, туда сюда обратно, пресловутая реальность этих всех субьект-обьектных связей…
.
.
в социальном векторе будет тушиться водой или воднойпеной из огнетушителей, в над- или под- социальных эзошколах будут применяться свои методы — н-р будут песком тушить… улавливаешь!? Адвайтин — ничего делать не будет… само все прогорит, огонь, возгорание, пожар… это все иллюзия восприятия.
.
но давай, что называется ближе к своим тапкам — на западе, даже в самых тайных эзотерических школах исходят в своей работе из Реальности, подчеркиваю, Реальности внешнего мира и соотно событий в нем происходящих, просто методы работы с ним более гибкие и тонкие чем в примитивнотривиальной социалке. Адвайта же как учение — исходит из того, что мир как минимум реаллюзия, и вот эту то реаллюзия и предстоит в ходе самоисследования и разобрать.
.
за экрегор школы очень легко эллементарно зацепиться — и вместо саморазвития будет любой вид более тонкого ессно, но именно социализированного служения… в рамках магического уже мышления. И это тупичок-с еще тот.
.
И все и еще сложней
у мусульманских орденов н-р хоть имена лидеров известны де факто, как и в еврейских и христианских сектах, а вот н-р в традиции офеней — и их нет… как и во многих йогических ведических школах — полное инкогнито и все. Чем менее изв. о лидерах, о правилах и темах школ — тем их реальное, а не мнимообщественное значение на порядки выше.
.
ru.m.wikipedia.org/wiki/Магическое_мышление Это ведь еще та еще ловушечка на пути. Одно лечишь, другое калечишь.
.