Весь мир — театр.

Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
В.Шекспир

Актерское ремесло, заставляет человека, вытаскивать из глубин своей души самые потаенные желания и страхи. Тело, ум, чуства все становиться гибким инструментом работающим на предельных нагрузках. Ничего своего не может остаться, в этом вихре радостей и мук. Психика, иногда не выдерживает такой нагрузки, погружая актера в ирреальный мир кривых зеркал и фальшивых звуков.
Единственное, что может спасти, это утрата Я-центра он и именно он, захватывает обломки сыгранных ролей, формируя из них пугающую химеру так называемой яркой личности.
Я не случайно дал эпиграфом слова Шекспира. Тот же процесс, происходит и с так называемым нормальным человеком. Сыгранные им житейские роли, формируют незыблемый образ себя, его искусственность и противоречивость незаметны омраченному уму. Это я, говорит человек с полной уверенностью в своей цельности и сознательности. Это мой внутренний диалог и я могу его остановить, считает наивный Франкинштейн. Проще заставить замолчать польский сейм в эпоху Богдана Хмельницкого. Тогда каждый шляхтич считал только свой голос главным. Поступки человека, также диктуют эти множественные Я. Какое из них истинное? Никакое. Ни один голос не говорит правду. Вернее он говорит свою правду, верную только для него. Эта чехарда множественных персонажей, прекратиться только после окончания спектакля человеческой жизни. Иногда, один из них занимает кресло режиссера и с интересом смотрит на разыгрываемое представление, так появляется наблюдатель. Кое- кто осваивает новую роль и теперь на афишах пишут: «В главной роли, сияющего присутствия, заслуженный актер, исполнитель, давших ему известность ролей, пропавшего алкоголика и мужественного гладиатора, Василий Васильевич Пупкин. Пуп Земли и Автор Вселенной».
Приятного развлечения господа. Тем более что это, никак не мешает нам быть тем, что мы есть.

Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки…
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта… А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.