13 июля 2016, 20:09
0leg«То, что мы думаем о том, что мы думаем, это не то, что мы думаем, а то, что мы думаем о том, что мы думаем.»
*«То, что мы думаем о том, что мы думаем, это не то, что мы думаем, а то, что мы думаем о том, что мы думаем.»*
Фраза, вынесенная в эпиграф, может показаться бредом или же тавтологией, не несущей никакой информации. Может показаться. Но лишь потому, что наш общеупотребительный язык не содержит точных инструментов передачи информации о мыслительных процессах. Тем более, когда фраза вырвана из контекста. Сколько раз мы могли что-то понять благодаря фразе «Вот, смотри!» или просто благодаря тыканию пальцем в нужное место? А что мы можем понять из текста «Вот, смотри!» или из видеозаписи чьего-то тыканья пальцем? Мы ожидаем от речи, что она будет что-то описывать, в то время, как слова служат направляющими для нашего внимания в определённом контексте, да ещё и одновременно формируя данный контекст.
Контекст относится к интроспективному наблюдению нашей мыслительной деятельности. У нас появляется мысль как речь или как образ, а затем сама эта мысль становится объектом нашего умовосприятия и у нас возникает новая мысль, которая может быть мыслью о прежней мысли как о состоянии ума. Но это не умовосприятие, это просто **ДРУГАЯ** мысль. Из описания кажется, будто это и так очевидно и нечего об этом болтать, но на практике дело обстоит совершенно иначе. Например, мысль, выраженная словами «я так и думал», совсем необязательно означает, что я как-то так думал в прошлом. В отличие от чувственного восприятия, где видение цветка разительно отличается от воспоминания об этом цветке, а точнее, от воспоминания о факте его зрительного восприятия, воспоминание о мысли — точнее, воспоминание о факте умонаблюдения мысли — имеет в точности ту же природу, что и воспоминаемое. И эти два феномена неразличимы подобно тому, как мы легко отличаем фотографию от сфотографированного объекта, но обычно невозможно отличить фотографию объекта от фотографии фотографии объекта. И подобно тому, как у нас может быть в руках изображение объекта, который никогда не существовал или существовал совсем не так, как на изображении, у нас могут быть воспоминания о том, чего никогда не было, даже если речь идёт о ближайшем прошлом.
В созерцательной практике это существенно. Например, когда мы думаем, что у нас нет мыслей, то у нас нет мыслей помимо той мысли, что у нас якобы нет мыслей. Но мысль как таковая в данный момент присутствует и постфактум мы можем обнаружить свою ошибку, а можем и не обнаружить. Но в тот момент, когда мы думаем, что мыслей у нас нет, мы свято в этом уверены.
У нас есть колоссальная путаница между тем, что мы в себе наблюдаем, и тем, что мы думаем о своём состоянии. Эта путаница есть у нас и в чувственном восприятии, но там её легче распознать. Благодаря практикам так называемой «осознанности», можно научиться лучше распознавать как свои состояния, так и свои мысли. Однако, когда дело доходит до мыслей о своих состояниях, у практикующих по-прежнему может сохраняться существенная путаница. И это естественно: если тебя не обучают что-то различать, ты и не будешь это различать, подобно тому, как множество оттенков мы воспринимаем как «красный» и неспособны отчётливо различить их без специальной тренировки, которая выходит далеко за пределы снятия стресса, успокоения ума, развития внимания и эмоциональной саморегуляции.
Уильям Джемс, основатель современной научной психологии, говорил о подобном заблуждении как об основной ошибке психолога. Увы, за исключением критического мышления, психология так и не предложила методов интроспективной подготовки, направленных на устранение данной ошибки. К сожалению, критическое мышление, само будучи мышлением, весьма ограничено пригодно к изучению мышления, поскольку инструмент слишком уж сильно взаимодействует с исследуемым объектом.
Впрочем, современные практики «осознанности» совершают ту же самую ошибку, что и их коллеги психологи, причём данная ошибка зачастую принимает драматические и даже гротескные формы. Созерцательная практика успокоения ума приводит к тому, что человек начинает исключительно ясно и отчётливо воспринимать собственные мысли и образы и эти ясность и отчётливость создают ещё большее впечатление истинности, чем обычные мысли. Мысли созерцателя, который умеет лишь успокаивать ум, настолько ошеломительно отчётливы в сияющей пустоте ума, что выглядят значительно правдоподобнее, нежели тусклые думки обычного человека в хаосе непрестанной умственной болтовни. Так что многие созерцатели, которым в медитации приходят мысли: *«Ничего не существует», «Я Бог» или «Вася Пупкин замыслил против меня недоброе»*, легко принимают всё это за чистую монету и начинают вести себя соответственно. Иногда они в итоге даже попадают к психологам. На приём.
Практические психологи, однако, давно обнаружили, что то, что человек говорит о своём состоянии, своих мыслях и чувствах, может никак не соотноситься с его реакциями. Конечно, трудно судить о мыслях другого человека, но вполне можно заметить мгновенную реакцию боли, когда человек говорит, что по такому-то поводу у него нет никаких проблем и эмоций. В фильме «Дикие истории» есть прекрасный момент, где герой истерически орёт, что он совершенно спокоен. И данный факт несоответствия того, что человек о себе говорит, тому, что он на самом деле чувствует, учитывают в своей работе как психотерапевты, так и влиятели-манипуляторы. Первые обнажают подлинные реакции, чтобы помочь пациенту высвободить связанное с ними напряжение, «эмоциональный заряд», в то время, как вторые стремятся обнаружить эти реакции, чтобы направить напряжение объекта манипуляции и его «эмоциональный заряд» в нужное манипулятору русло.
В контексте самонаблюдения, когда мы рассматриваем самого себя, наша привычка объективации предмета познания приводит к тому, что мы смотрим на себя как бы со стороны, словно на другого человека. Иногда мы это осознаём, что часто называется метакогнитивной способностью, но обычно это связано с ретроспективным анализом себя и своего поведения в прошлом. А в настоящем, в текущем моменте, данный аспект саморассмотрения обычно совершенно неосознан. И, подобно тому, как мы судим о чувствах и мыслях других людей, додумывая и измышляя всевозможные «объяснения», мы рационализируем самих себя, незаметно для самих себя придумывая фантастические «объяснения» своих мотивов, чувств, действий и отношений. Так, человек, который совершенно искренне говорит, что он не расист, в поведенческих реакциях отчётливо проявляет расовые предпочтения, а тот, кто с полной убеждённостью верит, что действует ради блага человечества, в своём поведении демонстрирует крайний эгоизм и причинение страданий другим.
Хотя распространённая теория говорит, что мы судим о чужих мотивах и чувствах по себе, иногда это бывает наоборот: мы воспринимаем себя как другого и применяем к описанию себя те же шаблоны, которые используем для описания других. Современный когнитивист Peter Carruthers даже утверждает данную модель самовосприятия как чуть ли не исключительную в своей теории «толкования чувственного доступа» (Interpretive Sensory-Access). Суть в том, что мы не осознаём мотивы и причины своих поступков, но объясняем их постфактум так, как если бы объясняли поведение другого человека, о чьих чувствах и мотивах мы можем лишь догадываться, поскольку непосредственно знать их не можем. Мне представляется, что ситуация здесь сложнее и в ней смешиваются как восприятие своих мыслей в сочетании с плохой способностью различать собственно мысли и их объекты, так и рационализация самого себя, как если бы я был для себя другим.
Тем не менее, мы в значительной степени находимся в неведении того, что влияет на наш выбор, наше отношение и наши поступки. Парадокс в том, что кто-то другой может действительно разбираться в нас лучше, чем мы сами. Не то, чтобы понимать, что мы думаем и чувствуем, но знать, как добиться от нас нужного поведения. Если мы научимся не только лучше наблюдать себя, своё внутреннее состояние, но и различать природу различных явлений, то в значительной степени затрудним работу тех, кто пытается нами управлять.
© Игорь Берхин, Свобода ума, 2016
svobodauma.org
Фраза, вынесенная в эпиграф, может показаться бредом или же тавтологией, не несущей никакой информации. Может показаться. Но лишь потому, что наш общеупотребительный язык не содержит точных инструментов передачи информации о мыслительных процессах. Тем более, когда фраза вырвана из контекста. Сколько раз мы могли что-то понять благодаря фразе «Вот, смотри!» или просто благодаря тыканию пальцем в нужное место? А что мы можем понять из текста «Вот, смотри!» или из видеозаписи чьего-то тыканья пальцем? Мы ожидаем от речи, что она будет что-то описывать, в то время, как слова служат направляющими для нашего внимания в определённом контексте, да ещё и одновременно формируя данный контекст.
Контекст относится к интроспективному наблюдению нашей мыслительной деятельности. У нас появляется мысль как речь или как образ, а затем сама эта мысль становится объектом нашего умовосприятия и у нас возникает новая мысль, которая может быть мыслью о прежней мысли как о состоянии ума. Но это не умовосприятие, это просто **ДРУГАЯ** мысль. Из описания кажется, будто это и так очевидно и нечего об этом болтать, но на практике дело обстоит совершенно иначе. Например, мысль, выраженная словами «я так и думал», совсем необязательно означает, что я как-то так думал в прошлом. В отличие от чувственного восприятия, где видение цветка разительно отличается от воспоминания об этом цветке, а точнее, от воспоминания о факте его зрительного восприятия, воспоминание о мысли — точнее, воспоминание о факте умонаблюдения мысли — имеет в точности ту же природу, что и воспоминаемое. И эти два феномена неразличимы подобно тому, как мы легко отличаем фотографию от сфотографированного объекта, но обычно невозможно отличить фотографию объекта от фотографии фотографии объекта. И подобно тому, как у нас может быть в руках изображение объекта, который никогда не существовал или существовал совсем не так, как на изображении, у нас могут быть воспоминания о том, чего никогда не было, даже если речь идёт о ближайшем прошлом.
В созерцательной практике это существенно. Например, когда мы думаем, что у нас нет мыслей, то у нас нет мыслей помимо той мысли, что у нас якобы нет мыслей. Но мысль как таковая в данный момент присутствует и постфактум мы можем обнаружить свою ошибку, а можем и не обнаружить. Но в тот момент, когда мы думаем, что мыслей у нас нет, мы свято в этом уверены.
У нас есть колоссальная путаница между тем, что мы в себе наблюдаем, и тем, что мы думаем о своём состоянии. Эта путаница есть у нас и в чувственном восприятии, но там её легче распознать. Благодаря практикам так называемой «осознанности», можно научиться лучше распознавать как свои состояния, так и свои мысли. Однако, когда дело доходит до мыслей о своих состояниях, у практикующих по-прежнему может сохраняться существенная путаница. И это естественно: если тебя не обучают что-то различать, ты и не будешь это различать, подобно тому, как множество оттенков мы воспринимаем как «красный» и неспособны отчётливо различить их без специальной тренировки, которая выходит далеко за пределы снятия стресса, успокоения ума, развития внимания и эмоциональной саморегуляции.
Уильям Джемс, основатель современной научной психологии, говорил о подобном заблуждении как об основной ошибке психолога. Увы, за исключением критического мышления, психология так и не предложила методов интроспективной подготовки, направленных на устранение данной ошибки. К сожалению, критическое мышление, само будучи мышлением, весьма ограничено пригодно к изучению мышления, поскольку инструмент слишком уж сильно взаимодействует с исследуемым объектом.
Впрочем, современные практики «осознанности» совершают ту же самую ошибку, что и их коллеги психологи, причём данная ошибка зачастую принимает драматические и даже гротескные формы. Созерцательная практика успокоения ума приводит к тому, что человек начинает исключительно ясно и отчётливо воспринимать собственные мысли и образы и эти ясность и отчётливость создают ещё большее впечатление истинности, чем обычные мысли. Мысли созерцателя, который умеет лишь успокаивать ум, настолько ошеломительно отчётливы в сияющей пустоте ума, что выглядят значительно правдоподобнее, нежели тусклые думки обычного человека в хаосе непрестанной умственной болтовни. Так что многие созерцатели, которым в медитации приходят мысли: *«Ничего не существует», «Я Бог» или «Вася Пупкин замыслил против меня недоброе»*, легко принимают всё это за чистую монету и начинают вести себя соответственно. Иногда они в итоге даже попадают к психологам. На приём.
Практические психологи, однако, давно обнаружили, что то, что человек говорит о своём состоянии, своих мыслях и чувствах, может никак не соотноситься с его реакциями. Конечно, трудно судить о мыслях другого человека, но вполне можно заметить мгновенную реакцию боли, когда человек говорит, что по такому-то поводу у него нет никаких проблем и эмоций. В фильме «Дикие истории» есть прекрасный момент, где герой истерически орёт, что он совершенно спокоен. И данный факт несоответствия того, что человек о себе говорит, тому, что он на самом деле чувствует, учитывают в своей работе как психотерапевты, так и влиятели-манипуляторы. Первые обнажают подлинные реакции, чтобы помочь пациенту высвободить связанное с ними напряжение, «эмоциональный заряд», в то время, как вторые стремятся обнаружить эти реакции, чтобы направить напряжение объекта манипуляции и его «эмоциональный заряд» в нужное манипулятору русло.
В контексте самонаблюдения, когда мы рассматриваем самого себя, наша привычка объективации предмета познания приводит к тому, что мы смотрим на себя как бы со стороны, словно на другого человека. Иногда мы это осознаём, что часто называется метакогнитивной способностью, но обычно это связано с ретроспективным анализом себя и своего поведения в прошлом. А в настоящем, в текущем моменте, данный аспект саморассмотрения обычно совершенно неосознан. И, подобно тому, как мы судим о чувствах и мыслях других людей, додумывая и измышляя всевозможные «объяснения», мы рационализируем самих себя, незаметно для самих себя придумывая фантастические «объяснения» своих мотивов, чувств, действий и отношений. Так, человек, который совершенно искренне говорит, что он не расист, в поведенческих реакциях отчётливо проявляет расовые предпочтения, а тот, кто с полной убеждённостью верит, что действует ради блага человечества, в своём поведении демонстрирует крайний эгоизм и причинение страданий другим.
Хотя распространённая теория говорит, что мы судим о чужих мотивах и чувствах по себе, иногда это бывает наоборот: мы воспринимаем себя как другого и применяем к описанию себя те же шаблоны, которые используем для описания других. Современный когнитивист Peter Carruthers даже утверждает данную модель самовосприятия как чуть ли не исключительную в своей теории «толкования чувственного доступа» (Interpretive Sensory-Access). Суть в том, что мы не осознаём мотивы и причины своих поступков, но объясняем их постфактум так, как если бы объясняли поведение другого человека, о чьих чувствах и мотивах мы можем лишь догадываться, поскольку непосредственно знать их не можем. Мне представляется, что ситуация здесь сложнее и в ней смешиваются как восприятие своих мыслей в сочетании с плохой способностью различать собственно мысли и их объекты, так и рационализация самого себя, как если бы я был для себя другим.
Тем не менее, мы в значительной степени находимся в неведении того, что влияет на наш выбор, наше отношение и наши поступки. Парадокс в том, что кто-то другой может действительно разбираться в нас лучше, чем мы сами. Не то, чтобы понимать, что мы думаем и чувствуем, но знать, как добиться от нас нужного поведения. Если мы научимся не только лучше наблюдать себя, своё внутреннее состояние, но и различать природу различных явлений, то в значительной степени затрудним работу тех, кто пытается нами управлять.
© Игорь Берхин, Свобода ума, 2016
svobodauma.org
(1):
Erofey
2 комментария