Надежда и страх — это отвратительные слова, от которых человечество должно раз и навсегда отказаться.

Невозмутимый профессор Кроули

Надежда и страх — это отвратительные слова, от которых человечество должно раз и навсегда отказаться. Жить надеждами ─ значит обманывать себя. Жить под влиянием страхов могут только безумцы. Нужно реально смотреть на вещи и спокойно относиться к неизбежности. Неизбежна смерть каждого из нас, и неизбежна гибель человеческой цивилизации. И этот конец наступит не через миллионы лет, а очень скоро. Нужно трезво смотреть на развитие событий ─ у человечества нет впереди и трех лет. Все расчёты проверены мной и моей кафедрой досконально. Это неотвратимо: температура на земле будет стремительно повышаться, льды будут таять, уровень океана будет подниматься, огромные участки суши будут затапливаться один за другим. Бурные потоки смоют города и целые страны. Сначала под воду уйдут Мальдивские и Бермудские острова, потом Япония и Голландия, потом Одесса и Евпатория, Флорида и Нью-Йорк. Самое позднее через десять лет человечество исчезнет. Такое уже не раз происходило на Земле, цикл повторится, но Земля не погибнет, микроорганизмы сумеют выжить и создадут новый толчок эволюции.

Так говорил сидящий перед микрофоном спокойно улыбающийся человек с англо-саксонским лицом в светло-сером пиджаке и голубой рубашке, профессор Аризонского университета Джон Кроули. Напротив, перед другим микрофоном сидел молодой и очень нервный мужчина, по-видимому, ведущий передачу журналист, собравший в эту студию на Мэдисон авеню самых близких людей — нескольких своих друзей и сослуживцев, свою жену и детей, а также жену профессора Кроули.

─ Нет, вы только послушайте этого человека, — ведущий непроизвольно гримасничал и буквально корчился, на своём стуле, оглядываясь по сторонам и ища поддержки в лицах собравшихся. Чертики бегали в его глазах, и он говорил уже не с профессором, а с этой группкой, которая, по его мнению, должна была воплощать здравый смысл и понимание абсурдности профессорских фантазий. Но собравшиеся не выражали ему своего сочувствия, они только улыбались, понимая, что любая другая реакция в данной ситуации бессмысленна и бесполезна. ─ Вы только посмотрите, как он спокоен, как будто он говорит нам о каких-то пустяках. Но может быть он просто шутит над нами? Да нет, он не может так шутить, это учёный с мировым именем, он провёл множество исследований и расчётов, и он знает свой предмет досконально.

─ Но что говорят ваши коллеги? — ведущий с надеждой зацепился за эту пришедшую ему в голову мысль. — Неужели все они с вами согласны? Ведь, если память мне не изменяет, они давали человечеству сто-двести лет и предлагали принять какие-то меры, чтобы предотвратить катастрофу. Как вы объясняете их позицию? Вы считаете, что они все ошибаются?

─ Понимаете, в силу углубляющейся специализации во всех сферах знания, и в том числе и в нашей науке, они учитывают только один аспект проблемы, связанный с узкой их специализацией, я же принял во внимание все, включая акселерацию солнечной активности, выбросы из глубины океана метанового газа и, конечно, парниковый эффект, а также многие другие факторы, которые мне было бы сложно объяснить непрофессионалам. Кроме того, все мои коллеги сидят на зарплатах, и им было бы непросто их лишиться.

─ Вы хотите сказать, что ваши коллеги всех нас обманывают?

─ Это слишком мягкое слово для их поведения. Многие из них хорошо знают, что через три года или даже раньше сотни миллионов людей будут в бегах, а через десять лет на Земле не останется не только людей, но и большей части известных нам животных. Между прочим, даже если я ошибся в своих расчётах, то это ошибка определенно не в нашу с вами пользу. Отпущенный нам срок может оказаться короче рассчитанного мною.

─ И мы ничего не в состоянии сделать?

─ Мы можем использовать оставленное нам время, чтобы прожить его осмысленно и полноценно, любить тех, кто нам дорог, помогать тем, кому мы можем чем-то помочь. Больше ничего сделать нельзя.

─ Но думали ли вы о ваших близких, о детях. Что они могут почувствовать, услышав ваш приговор и поверив вам? — ведущий снова обернулся к присутствующей в студии группке, и заметил, что улыбки, ещё не так давно слегка насмешливые или просто глупые, уже не озаряли их лица. Лица большинства побледнели и вытянулись, на них выступили гримасы напряжения и плохо скрываемого страха. Только лицо профессора Кроули, к которому он снова повернулся, было по-прежнему спокойным и радостным.

─ Скажите, что или кто даёт вам силу сохранять вашу радостную невозмутимость? — задал вопрос интервьюер.

─ Вы спросили верно — что и кто? Я отвечу, что — это годы занятий самоуглублением, укрепивших мой дух и создавших во мне безучастность как в отношении моего благополучия, так и относительно судьбы моих близких и тем паче — абстракции человечества, которого я никогда не видел и смутно могу представить, а кто — это мой учитель, который помог мне выработать эти качества. Что касается моей жены, единственно близкого мне человека, у нас с ней полное единодушие по этому вопросу.

─ Позвольте вас спросить, вы член какой-то религии или секты? Или, может быть, вам помогает сохранять вашу странную и пугающую безучастность какое-то особое учение или вера — вы не могли бы поделиться с нашими слушателями этим сокровищем?

─ Я могу поделиться мыслями, но не моим спокойствием. Много лет тому назад в результате серьезного внутреннего опыта я отказался от всех известных мне религий и метафизик и спокойно живу без этих считающихся необходимыми декораций. Одновременно я отказался от чувства свой и чужой вины и потребности осуждать или прощать как себя, так и кого-либо. У меня нет веры в Бога или богов в обычном понимании этих понятий, но есть глубокая убеждённость в сверхразумности моего собственного и окружающего меня мира. Я говорю сейчас о моем теле, моем внутреннем мире и обо всём космосе от микрочастиц и до туманностей и галактик, о которых наша наука почти ничего не знает ─ они выше нашего разума. Все это может быть снова названо древним словом Бог или каким-то другим удобным словом, но смысл этого слова будет совсем другим. Заметьте, я не говорю, что Вселенная разумно устроена, напротив, она сверхразумна и для разума непостижима. Потому наши тревоги и страхи, наш оптимизм и пессимизм, наши мифы и идеи только лишь запутывают наше понимание своей участи и хода событий, как внутренних, так и внешних. Помогают такие вещи как невозмутимость и открытость всему, что с нами происходит. Но эти качества нельзя передать другому при помощи слов, их нужно в себе создать, а для этого необходима особая предрасположенность и особая судьба. И учитель. Не знаю, сумел ли я что-нибудь объяснить и нужно ли это кому-нибудь…

Профессор Кроули оглянулся на группку людей, сидевшую вдоль занавешенных длинными прозрачными занавесками окон, и увидел, что некоторые из них привстали и, отвернувшись от происходившего в студии, смотрят куда-то вниз на улицу. И уже сам нервозный ведущий, оставив свой микрофон, буквально впился в окно, и дергаясь всем телом, разглядывал то, что творилось на улице сорока этажами ниже.

Профессор был единственным, кто спокойно сидел на своем месте перед микрофоном и ожидал продолжения интервью, для которого он приехал в Нью-Йорк из далекого штата Аризона, из города Темпл, стоящего на озере Темпл, где он прожил всю свою жизнь, посвятив ее любимой науке и любимой жене Мелани, разделявшей с ним все: дом, постель, его радостный фатализм и его безучастность в отношении внешних происшествий. И вот теперь он смотрел на суету в студии и радовался тому, что он спокоен, хотя все, и его жена Мелани вместе с другими, испуганно льнули к окнам и, наклонившись, пытались разглядеть то, что происходит на Мэдисон авеню сорока этажами ниже, и лица их не предвещали ничего доброго.

─ Мелани, ─ окликнул жену профессор. Мелани обернулась к нему, и он прочитал на ее лице следы ужаса и отчаяния, которых не видел никогда прежде.

Трясущимися губами она прошептала одно единственное слово:

─ Началось.

Аркадий Ровнер

26.11.16, Москва