Предельное основание индийского философского спора об атмане и анатмане...

В многовековом споре буддийских и индуистских мыслителей о реальности атмана философские аргументы являются вторичными, первичны же альтернативные интуиции в ситуации «внутреннего деятеля», неизвестной в европейской интеллектуальной культуре и потому очень долго не опознававшейся. Сама ситуация сформировалась в древности из нужд сохранения эффективности ритуала. Индуистская интуиция усматривает в ней хозяина, а буддийская — меру ясности сознания. Как признание, так и отрицание атмана суть не утверждения об объектах, но языковые средства переорганизации ума и личности адептов соответствующих традиций.

Изучавшим индийскую философию известно, какую важную, можно сказать, структурообразующую роль в ней играл институт диспута. Общепризнанно, что среди множества диспутов, имевших место в ее истории, наиболее богатым по содержанию и результатам оказался многосотлетний диспут между буддийскими и брахманистскими философскими направлениями, занявший более тысячи лет и закончившийся из-за внешних, нефилософских обстоятельств. Очередной ответ буддистам, данный великим найяиком Удаяначарьей (вторая половина XI века) [Encyclopedia 1977: 523 ff], то есть его возражения на их далеко не первые возражения на тезис его давних предшественников, содержащиеся в трактате, разговорное название которого — Bauddhadhikkāra — «Тьфу на буддистов!» [Encyclopedia 1977: 526 ff] говорит само за себя…

Предельное основание индийского философского спора об атмане и анатмане — Журнал «Эрос и Космос», eroskosmos.org/atman-and-anatman/

Будучи самобытной, индийская философия, как и древнегреческая, не пользуется никакими заимствованными иноязычными словами или кальками и выращивает свои понятийные средства, отталкиваясь от родного языка. В зрелой форме текстового выражения это наблюдается, в частности, в профессиональном приеме индийских авторов, именуемом nirvacana, «проговаривание», представляющем собою выведение смысла термина из обыденного смысла слова и его морфемного состава. Последуем в этом за индийскими пандитами и обратим внимание на обыденное значение данного слова в эпоху его понятийного становления. Толковые же словари, особенно поздно составленные, скорее всего приведут нас в замешательство. Индийский ученый ум синхронистичен, игнорирует историю и рядополагает прямые значения, метафоры и интерпретации разных эпох. Так, фундаментальный словарь конца XIX — начала XX века Vacaspatya дает такие значения слова ātman: 1) svarūpa «природа, натура» 2) yatna «усилие» 3) deha «тело» 4) manas «ум внимание» 5) buddhistha nija «нечто своё, находящее место в интеллекте» 6) buddhi «ум интеллект» 7) vahni «огонь» 8) vāyu «ветер» 9) jīva «душа»10) brahman «абсолютное» [Vācaspatya 1873: 663]. Увидеть за всем этим единое первоначальное значение не представляется никакой возможности.

Ātman вводится в индийский философский контекст в старших упанишадах, и тогдашнее обиходное значение этого слова несомненно. Это имя существительное мужского рода, функционирующее как возвратное местоимение, что по-русски приходится передавать супплетивно, как «сам» в именительном падеже и как «себя, себе, собою» и др. в косвенных падежах. Отсюда и упоминавшиеся английский и немецкий переводы, Self и Selbst, однако в германских языках, в отличие от санскрита и русского, нет полноценного возвратного местоимения, нейтрального к лицам глагола2. Смотрясь в зеркало, говорящий по-русски человек скажет «я вижу себя в зеркале», а говорящий на санскрите ātmānam ādarśe paśyāmi «я вижу атмана в зеркале». Отсюда понятно, что за прием применил в «Чхандогья упанишаде» (раздел VIII 7 – 8), обучая своих божественных учеников Индру и Вирочану, жрец богов Брихаспати. Они оба, как читатель узнаёт из русского перевода А. Я. Сыркина, где слово «атман» почти повсюду оставлено на языке подлинника [Упанишады 1991], будто бы «хотели познать Атмана», а учитель, дав им подготовиться, подвел их к сосуду с водой, велел посмотреться в зеркало воды и спросил, видят ли они там себя. В данном пассаже сохранить санскритское слово «атман» было немыслимо, так что переводчик в виде исключения воспользовался общеязыковым русским эквивалентом. Однако при отказе от перевода в текстах упанишад слова «атман» их философская проблематика остается для русского читателя темна, у него создается превратное впечатление, будто древние с непонятной нам целью интересовались познанием некоего загадочного и неведомого атмана, тогда как они хотели понять и познать себя. Классическое духовное наставление, которое в «Большой лесной упанишаде» Яджнявалкья даёт своей философски одаренной жене Майтреи, начинается словами: «Право, не из охоты до супруга супруг бывает дорог, но из охоты до себя супруг бывает дорог»3. Умная Майтреи понимает, о чем толкует ей муж, понимает, что разговор у них философский. А другая жена философа, Катьяяни, о которой в тексте сообщается, что ее ум был обыденным, не удостоилась получить данное наставление, и недаром: человек с повседневным мышлением непременно бы понял процитированную фразу как призыв к эгоизму, а это вовсе не так. Чтобы совместить обыденное и философское употребление слова атман «сам, себя», обратим внимание на следующее. Для любого Имярека верно, что Имярек имеет и не может не иметь мнения, убеждения и переживания об Имяреке (я намеренно создал несколько искусственную синтаксическую конструкцию, чтобы избежать употребления возвратного местоимения и не впасть в порочный круг) — таково свойство сознания, — однако не из чего не явствует, что это убеждение и переживание будет удачным, умным, правильным или даже здравым. Сумасшедший тоже имеет убеждение о самом себе, но оно безумно. В том, что касается атмана как себя, философская задача упанишад такова: разоблачить возможно неудачное убеждение о себе, чтобы прийти к окончательному, удачному, ничем не отменимому и, следовательно, вечному убеждению и переживанию себя. И согласно упанишадам, у всех людей до начала предпринятого исследования и разыскания себя необходимо наличествует ложное само понимание, превратное мнение о себе и переживание себя. Если сумасшедший считает и чувствует себя чайником, обыватель — живым телом определенного пола и возраста, мыслитель — интеллектом, заключенным в телесной оболочке, то с нефилософских позиций мы сочтём первое мнение наихудшим, а последнее — наилучшим, однако согласно упанишадам все эти мнения превратны, ибо им присущ общий порок: они впадают в опредмечивание. Ведь кем бы или чем бы не считал себя человек, он сам, т. е. атман, это тот, кто считает, а не то, чем он себя считает. Говоря словами Яджнявалкьи, «то, чем [человек] любое это различает, чем он его различит? Ну-ка, чем он различит различителя?»4. И здесь мы обнаруживаем фундаментальную неадекватность перевода понятия «атман» европейским термином «субъект». Термин «субъект» гетерологичен, т. е. он обозначает некоторый объект философского интереса, а по своему смыслу он не есть какой бы то ни было объект. Отсутствие в европейской философии понятия атмана обнаруживает свою истину как отсутствие интереса и подходящих интеллектуальных средств обнаружения и самораскрытия принципиально необъективируемого, то есть собственно себя, а не образа себя. Можно выразить это и так: подлинная проблема субъекта как субъекта, а не объекта не была в европейской философии должным образом поставлена, а попытки поставить ее, например, у Декарта, у Канта, у Гуссерля быстро скатывались в привычное объективирование.

Предельное основание индийского философского спора об атмане и анатмане — Журнал «Эрос и Космос», eroskosmos.org/atman-and-anatman/

.