21 октября 2013, 22:01
Обретение Безмолвия
Так рёк могучий, ввысь влекущий Глас,
И Савитри вняла; склонив главу,
Она отдалась самосозерцанью,
В себя направив свой глубинный взгляд,
В немой Ночи — в заветный мир души.
И, отстранясь, свидетелем бесстрастным,
Следя за драмой собственного «я»,
Вникая в тайны внутреннего мира,
Она взирала на кипенье жизни
И вслушивалась в бурное движенье
На оживлённых улицах ума — В немолчные шаги несметных мыслей.
Всему она позволила восстать,
Что пожелало в ней прийти в движенье;
Ничто не принуждая, не зовя
Но и ничто в себе не пресекая,
Освободив процесс времярождённый
И волю дав игре природной воли…
Всё ей открылось, что таится в смертных:
Звериные инстинкты в дебрях жизни,
Наитья, что нашептевают сердцу,
И бури страсти, что терзают нервы,
И Силы, что взирают вверх из Бездны,
И тихий Свет, что избавляет душу.
Но взгляд её искал рожденье мысли.
Покончив с властью внешнего ума,
Она решила разобрать дела,
Подшивки мыслеформ в конторе мозга — Завода мыслезвуков, слов беззвучных
И голосов, что в нас звучат неслышно, — И счесть его монет блестящих груды.
Но были то лишь игровые фишки
В забаве символической ума,
Лишь грампластинки или киноплёнка,
Лишь знакопись, иль шифр, иль тайный код.
Ведь мысль берёт рожденье в тонком теле
Иль входит из вселенских сфер в него.
И часто из души её взмывала
С волшебным взором и загадкой уст
Нагая мысль, прекрасна и светла;
Иль восставал из сердца пылкий образ
Для жизни, для любви, для страстных истин:
Объемля мир иль небесам стремясь,
Он увлекал мечты луной-беглянкой
В унылом небе серых дней людских;
Средь жалких аксиом земного знанья
Он веру облекал красою горней — Так, украшеньем в комнате убогой,
Смеётся над обойными цветками
В златом кувшине трепетная роза.
Жил чародей в её сердечной глуби
И звал идти вперёд, стремится ввысь,
Пока в груди не воссияло чудо
И жизнь не облеклась надеждой дивной.
В межбровье вскрылась видящая воля;
За мозгом — мысли, ангелами света,
В блистанье лат, сложив в молитве длани,
Лучи небес в земную лили форму.
Вздымались пламена воображенья
В её груди — нездешние красы,
Прикосновенья радости верховной,
Прозренья чуда, грёзы упоенья;
Вкруг тесной глуби лотоса пупка
Миров несметных сгрудились наитья — Движенья неоформленной Идеи;
Входя в цветок чувствительной гортани,
Они игрой безмолвных резонансов
Будили переливы горней речи.
А ниже бился ток немых желаний,
И вожделенья сладости телесной
Перелагали на язык мольбы
Свою алчбу вещей и жажду душ.
Вздымались мысли, шепоты Природы,
И шли к его заветному венцу,
Неся свой пыл Неизреченному.
Но на пороге внешнего ума,
В котором, как в темнице, заперт смертный,
Все предъявить ему должны свой паспорт,
Должны предстать в обличье официальном
Иль внутрь проникнуть как продукты мозга,
Свой смысл скрывая. свой исток заветный.
Лишь с внутренним умом они правдивы,
Лишь в нём являют облик свой и глас,
Идут отрыто, весть свою сообщая,
И говорят, где рождены и кем,
И предстают свидетельной душе,
Открывшись пред её бессмертным взором,
Природы нашей вестники-посланцы.
Запретны, недоступны смертным чувствам,
Чертогов духа тайные покои
Открыли ей своих событий действо,
Явили ей гостей своих обличья;
Сквозь трещины в невидимой стене
Глаза взирали в скрытые пространства,
И сквозь таинственность незримых врат
В переднюю ума, теснясь, входили
Мысли, что манят смертных к вечным далям,
Вздымают тлевший факел идеала
И зрят в конечном бесконечное…
Ей тонких царств предстали существа
И сцены, скрытые за сценами земными;
Она узрела жизнь краёв нездешних,
Сквозь ширь пространств вняла гласам далёким,
Умов безвестных ощутила токи;
Пред ней раскрылись прошлого событья,
И мысль её объяла мысли мира,
Идеи, что не выражены в слове,
И чувства, что вовек остались немы.
Бессвязные намёки подсознанья
Явили ей свой странный смысл глубинный,
И лепетов своих чудные тайны,
И связь свою с реальностью сокрытой.
В незримое проникли взор и слух:
Орлами мысли низлетали свыше
С невидимой вершины сверхсознанья
Иль стаей златопёрых рыб сверкали
Из тайной глубины сублиминальной…
Так, видя множество рождений мысли — Когда родится может то, что вечно…
Она постигла: всё в уме наружном — Не плод рожденья, но продукт непрочный,
Произведённый на заводе тела,
Земною силой слаженный умело.
Ведь ум — лишь малый механизм проворный,
Что, находя сырьё во внешнем мире,
Покуда не износится, штампует
Формовки, что задаст конструктор Бог,
И часто наша мысль — товар готовый,
Что сделан был на мировых просторах,
Но миновав тайком служебный ход,
Пройдя по галереям подсознанья,
В торговом зале Времени возник
И выдан был за собственный продукт.
Ведь штамп на нём поставлен нашим «я»:
Уловкой хитрой, личности клеймо
Своим считать его нам позволяет.
Но всё — и это — дело рук Природы.
Мы лишь орудья, задан нам наш труд;
Не наша Сила созидает в нас;
Что создаём мы — не всецело наше.
Ведь даже гений получает свыше
Из горнего заветного истока
Творенье, что в веках его прославит;
Но слово, образ, мысль, краса и чудность — Лишь искры из безмерного Огня:
Из Божьей мастерской образчик дивный
К нему приходит в золотых обёртках
И им запатентован в этом мире;
К нему стучит, посыльным, Вдохновенье
И доставляет этот дар бесценный,
Подпорченный приёмщиком-умом
Иль низкопробным производством мозга,-
Чем меньше искажен, тем он прекрасней.
Хоть жаждет человек царить над миром,
Он — механизм в космическом труде;
Всё в нём — Природа, Бог же — только искра,
И лишь души согласье в нём — его:
Всевышней силы вольная частица,
Возникшая до сотворенья мира,
Родиться согласилась во вселенной,
Невольницей Природы быть, чтоб снова
Свободной стать — иль Божией рабой.
За этим смертным видимым обличьем
Таится наше истины величье:
Сознанье наше шире всей вселенной — Но лишь пройдя Материи преграду,
Мы восстаём в безбрежности духовной,
Где жить мы можем как владыки мира,
Где ум — лишь средство, тело — лишь орудье.
Ведь над рожденьем тела и ума
Наш дух витает в обнаженной сути
И с вольной вышины на мир взирает.
И вот из разума она восстала
В стремленьи превзойти его закон,
Чтоб он уснул в своей глубокой тени
Иль смолк в безмолвии Незримого.
Поднявшись ввысь, избавясь от Природы,
Она взирала на игру творенья
И, всё объяв своей всеправной волей,
Всё предала тиши безвечной Бога:
И замер космос существа её,
Лишь иногда чуть трепетала мысль,
Волненьем на безмолвной глади моря
Иль рябью в озерце уединённом,
Чьи грёзы вдруг встревожил камня всплеск.
Всё ж фабрика ума остановилась,
Умолк движка неутомимый стук,
Молчали стихшие пространства жизни.
Потом же улеглись и те волненья;
Был ум её пустынной залой
Иль тихим безмятежным пейзажем.
Покоем нарекли бы это люди.
Она ж своим глубиннейшим прозреньем
Увидела, что всё осталось здесь,
Бурля, как хаос под тяжёлой крышкой;
К словам, к делам взывали мысль и чувство,
Но им не откликался стихший мозг:
Всё было лишь подавленно на время;
И каждый миг мог грянуть новый взрыв.
Потом затихло всё; окаменело тело.
Всё обнялось могучей пустотою,
Но всё ж пока — не тишью вечности…
Но и теперь неузнанные мысли
Скользили иногда в её тиши;
Не изнутри, не из глубин вздымаясь — Бесформенностью, возжелавшей формы,
Не гласом плотских нужд, не зовом жизни,
Не порожденья Времени людского,
Но детища Космической Природы,
Они летели, образы Идеи,
Одетые бронёю цельных слов,
В чужой стране — гонцы миров безвестных.
Из дальних далей, распластав крыла,
Они являлись белые фрегаты,
Легко входя во внутреннее ухо _
Как будто привилегией владели
Свободно посещать чертог души.
Их путь пока терялся в ширях света.
Но вот, постичь пытаясь их источник,
Узнать, откуда чужаки приходят,
Она узрела беспредельностьность духа,
Что полнила собой пространство мира — Так этот воздух полнится эфиром, — И в ней — плывущую покойно мысль.
Как, приближаясь к гавани своей,
Легко скользит корабль по водной глади,
Не зная об эмбарго и блокаде — Ведь путь пред ним открыт и пропуск годен,-
Та мысль входила в град безмолвный мозга
К привычному и верному причалу,
Но вдруг наткнулась на преграду воли,
Распалась под ударом зоркой Силы
И канула в безбрежности покойной.
За ней другие потянулись вскоре — Как парусники на морском просторе,
Так изредка они всплывали в ум,
Нежданные посланцы стран незримых.
Но вот и это замерло сообщенье,
Никто не подплывал к брегам ума.
Всё смолкло, всё застыло без движенья:
Блаженно-одинок, незыблем, вечен,
Безмолвный дух объял безмолвный мир.
Шри Ауробиндо. Савитри.
И Савитри вняла; склонив главу,
Она отдалась самосозерцанью,
В себя направив свой глубинный взгляд,
В немой Ночи — в заветный мир души.
И, отстранясь, свидетелем бесстрастным,
Следя за драмой собственного «я»,
Вникая в тайны внутреннего мира,
Она взирала на кипенье жизни
И вслушивалась в бурное движенье
На оживлённых улицах ума — В немолчные шаги несметных мыслей.
Всему она позволила восстать,
Что пожелало в ней прийти в движенье;
Ничто не принуждая, не зовя
Но и ничто в себе не пресекая,
Освободив процесс времярождённый
И волю дав игре природной воли…
Всё ей открылось, что таится в смертных:
Звериные инстинкты в дебрях жизни,
Наитья, что нашептевают сердцу,
И бури страсти, что терзают нервы,
И Силы, что взирают вверх из Бездны,
И тихий Свет, что избавляет душу.
Но взгляд её искал рожденье мысли.
Покончив с властью внешнего ума,
Она решила разобрать дела,
Подшивки мыслеформ в конторе мозга — Завода мыслезвуков, слов беззвучных
И голосов, что в нас звучат неслышно, — И счесть его монет блестящих груды.
Но были то лишь игровые фишки
В забаве символической ума,
Лишь грампластинки или киноплёнка,
Лишь знакопись, иль шифр, иль тайный код.
Ведь мысль берёт рожденье в тонком теле
Иль входит из вселенских сфер в него.
И часто из души её взмывала
С волшебным взором и загадкой уст
Нагая мысль, прекрасна и светла;
Иль восставал из сердца пылкий образ
Для жизни, для любви, для страстных истин:
Объемля мир иль небесам стремясь,
Он увлекал мечты луной-беглянкой
В унылом небе серых дней людских;
Средь жалких аксиом земного знанья
Он веру облекал красою горней — Так, украшеньем в комнате убогой,
Смеётся над обойными цветками
В златом кувшине трепетная роза.
Жил чародей в её сердечной глуби
И звал идти вперёд, стремится ввысь,
Пока в груди не воссияло чудо
И жизнь не облеклась надеждой дивной.
В межбровье вскрылась видящая воля;
За мозгом — мысли, ангелами света,
В блистанье лат, сложив в молитве длани,
Лучи небес в земную лили форму.
Вздымались пламена воображенья
В её груди — нездешние красы,
Прикосновенья радости верховной,
Прозренья чуда, грёзы упоенья;
Вкруг тесной глуби лотоса пупка
Миров несметных сгрудились наитья — Движенья неоформленной Идеи;
Входя в цветок чувствительной гортани,
Они игрой безмолвных резонансов
Будили переливы горней речи.
А ниже бился ток немых желаний,
И вожделенья сладости телесной
Перелагали на язык мольбы
Свою алчбу вещей и жажду душ.
Вздымались мысли, шепоты Природы,
И шли к его заветному венцу,
Неся свой пыл Неизреченному.
Но на пороге внешнего ума,
В котором, как в темнице, заперт смертный,
Все предъявить ему должны свой паспорт,
Должны предстать в обличье официальном
Иль внутрь проникнуть как продукты мозга,
Свой смысл скрывая. свой исток заветный.
Лишь с внутренним умом они правдивы,
Лишь в нём являют облик свой и глас,
Идут отрыто, весть свою сообщая,
И говорят, где рождены и кем,
И предстают свидетельной душе,
Открывшись пред её бессмертным взором,
Природы нашей вестники-посланцы.
Запретны, недоступны смертным чувствам,
Чертогов духа тайные покои
Открыли ей своих событий действо,
Явили ей гостей своих обличья;
Сквозь трещины в невидимой стене
Глаза взирали в скрытые пространства,
И сквозь таинственность незримых врат
В переднюю ума, теснясь, входили
Мысли, что манят смертных к вечным далям,
Вздымают тлевший факел идеала
И зрят в конечном бесконечное…
Ей тонких царств предстали существа
И сцены, скрытые за сценами земными;
Она узрела жизнь краёв нездешних,
Сквозь ширь пространств вняла гласам далёким,
Умов безвестных ощутила токи;
Пред ней раскрылись прошлого событья,
И мысль её объяла мысли мира,
Идеи, что не выражены в слове,
И чувства, что вовек остались немы.
Бессвязные намёки подсознанья
Явили ей свой странный смысл глубинный,
И лепетов своих чудные тайны,
И связь свою с реальностью сокрытой.
В незримое проникли взор и слух:
Орлами мысли низлетали свыше
С невидимой вершины сверхсознанья
Иль стаей златопёрых рыб сверкали
Из тайной глубины сублиминальной…
Так, видя множество рождений мысли — Когда родится может то, что вечно…
Она постигла: всё в уме наружном — Не плод рожденья, но продукт непрочный,
Произведённый на заводе тела,
Земною силой слаженный умело.
Ведь ум — лишь малый механизм проворный,
Что, находя сырьё во внешнем мире,
Покуда не износится, штампует
Формовки, что задаст конструктор Бог,
И часто наша мысль — товар готовый,
Что сделан был на мировых просторах,
Но миновав тайком служебный ход,
Пройдя по галереям подсознанья,
В торговом зале Времени возник
И выдан был за собственный продукт.
Ведь штамп на нём поставлен нашим «я»:
Уловкой хитрой, личности клеймо
Своим считать его нам позволяет.
Но всё — и это — дело рук Природы.
Мы лишь орудья, задан нам наш труд;
Не наша Сила созидает в нас;
Что создаём мы — не всецело наше.
Ведь даже гений получает свыше
Из горнего заветного истока
Творенье, что в веках его прославит;
Но слово, образ, мысль, краса и чудность — Лишь искры из безмерного Огня:
Из Божьей мастерской образчик дивный
К нему приходит в золотых обёртках
И им запатентован в этом мире;
К нему стучит, посыльным, Вдохновенье
И доставляет этот дар бесценный,
Подпорченный приёмщиком-умом
Иль низкопробным производством мозга,-
Чем меньше искажен, тем он прекрасней.
Хоть жаждет человек царить над миром,
Он — механизм в космическом труде;
Всё в нём — Природа, Бог же — только искра,
И лишь души согласье в нём — его:
Всевышней силы вольная частица,
Возникшая до сотворенья мира,
Родиться согласилась во вселенной,
Невольницей Природы быть, чтоб снова
Свободной стать — иль Божией рабой.
За этим смертным видимым обличьем
Таится наше истины величье:
Сознанье наше шире всей вселенной — Но лишь пройдя Материи преграду,
Мы восстаём в безбрежности духовной,
Где жить мы можем как владыки мира,
Где ум — лишь средство, тело — лишь орудье.
Ведь над рожденьем тела и ума
Наш дух витает в обнаженной сути
И с вольной вышины на мир взирает.
И вот из разума она восстала
В стремленьи превзойти его закон,
Чтоб он уснул в своей глубокой тени
Иль смолк в безмолвии Незримого.
Поднявшись ввысь, избавясь от Природы,
Она взирала на игру творенья
И, всё объяв своей всеправной волей,
Всё предала тиши безвечной Бога:
И замер космос существа её,
Лишь иногда чуть трепетала мысль,
Волненьем на безмолвной глади моря
Иль рябью в озерце уединённом,
Чьи грёзы вдруг встревожил камня всплеск.
Всё ж фабрика ума остановилась,
Умолк движка неутомимый стук,
Молчали стихшие пространства жизни.
Потом же улеглись и те волненья;
Был ум её пустынной залой
Иль тихим безмятежным пейзажем.
Покоем нарекли бы это люди.
Она ж своим глубиннейшим прозреньем
Увидела, что всё осталось здесь,
Бурля, как хаос под тяжёлой крышкой;
К словам, к делам взывали мысль и чувство,
Но им не откликался стихший мозг:
Всё было лишь подавленно на время;
И каждый миг мог грянуть новый взрыв.
Потом затихло всё; окаменело тело.
Всё обнялось могучей пустотою,
Но всё ж пока — не тишью вечности…
Но и теперь неузнанные мысли
Скользили иногда в её тиши;
Не изнутри, не из глубин вздымаясь — Бесформенностью, возжелавшей формы,
Не гласом плотских нужд, не зовом жизни,
Не порожденья Времени людского,
Но детища Космической Природы,
Они летели, образы Идеи,
Одетые бронёю цельных слов,
В чужой стране — гонцы миров безвестных.
Из дальних далей, распластав крыла,
Они являлись белые фрегаты,
Легко входя во внутреннее ухо _
Как будто привилегией владели
Свободно посещать чертог души.
Их путь пока терялся в ширях света.
Но вот, постичь пытаясь их источник,
Узнать, откуда чужаки приходят,
Она узрела беспредельностьность духа,
Что полнила собой пространство мира — Так этот воздух полнится эфиром, — И в ней — плывущую покойно мысль.
Как, приближаясь к гавани своей,
Легко скользит корабль по водной глади,
Не зная об эмбарго и блокаде — Ведь путь пред ним открыт и пропуск годен,-
Та мысль входила в град безмолвный мозга
К привычному и верному причалу,
Но вдруг наткнулась на преграду воли,
Распалась под ударом зоркой Силы
И канула в безбрежности покойной.
За ней другие потянулись вскоре — Как парусники на морском просторе,
Так изредка они всплывали в ум,
Нежданные посланцы стран незримых.
Но вот и это замерло сообщенье,
Никто не подплывал к брегам ума.
Всё смолкло, всё застыло без движенья:
Блаженно-одинок, незыблем, вечен,
Безмолвный дух объял безмолвный мир.
Шри Ауробиндо. Савитри.
3 комментария
Да уж… оказывается, есть тексты, которые вообще не из моего мира.
Такое же было с текстами Грабового — читал и чувствовал, что или я полный идиот. или…
А ведь это кто-то понимает и поди даже как-то применяет в жизни. Круто.