Зинаида Миркина. Сказка о Христе...

Ее звали Марией. Она была молода и здорова и у нее было все, что нужно
для счастья, хотя все время еще чего-то не хватало. Но теперь уже хватало.
Теперь уже его было столько, что больше некуда. Сердце не выдержит. Теперь у
нее был маленький сын, к которому невозможно было привыкнуть. И даже понять
это было невозможно. У нее в доме появилось Чудо. Она держала Чудо на руках.
Чудо болтало ножками и ручками и улыбалось ей.
Только вот рядом с Чудом поселился страх… Господи, Чудо было таким
хрупким!.. Страшно отойти от него даже на минуту.
— Подожди, маленький, я сейчас вернусь. Кто-то позвонил в дверь. Сейчас
открою и вернусь.
Перед дверью стоял человек. Странная фигура. Впрочем, фигуры почти и не
было. Одно лицо. И даже не лицо, — одни глаза. И глазам этим что-то надо от
нее. Что?
— Кто вы?
Глаза смотрят молча, наверно, целую минуту. Потом раздается голос:
— Нищий. Опять молчание.
— Я нищий. Я все отдал. У меня ничего нет.
— Так что же ты хочешь от меня? Чтобы я дала тебе что-нибудь?
— Нет, мне ничего не нужно. Я ничего не хочу отбирать у тебя. Но я сам
уже все отдал. У тебя все есть потому, что я тебе все отдал. Ты не знала
этого?
Она молчала.
— Неужели ты не знаешь, что для того, чтобы все было, надо, чтобы
кто-то все отдал? Ты не знаешь этого? Она молчала.
— Мария, будь моей матерью.
— Матерью? Как я могу стать тебе матерью? Я тебя не родила. Ты мне не
сын.
Она молчит. И он молчит. И она медленно закрывает дверь. Но все еще не
может отойти от двери. Ей кажется, что глаза смотрят через дверь, через
стены.
***
Ах, мой мальчик, ах, мой маленький! Только бы ты был у меня! Только бы
с тобой ничего не случилось! Или — мне не надо этого мира. Мне ничего,
никого не надо…
И она прижимает его к груди. Упрятать бы его там от всех напастей, от
всех глаз… ото всего…
«Ты есть потому, что Он мне тебя дал?! Он мне тебя от-дал? Значит, ты
не мой, а Его? Не мой?! Нет! Мой! Мой! Мой!»
Ей хотелось одного — как можно скорее забыть о Нищем. И, кажется, она
стала забывать. Прошло уже полгода. Тогда была сырая осень, а сейчас весна.,
Сырая, холодная, но все же весна. И она опять подошла к кроватке ребенка и
сказала: »Мой! Мой! Мой и больше ничей!»
Да, она и в это утро сказала это, когда ребенок не отозвался ей, не
протянул ручонки, не улыбнулся. Случилось самое страшное. Страшнее для нее
не могло бы быть, даже если бы мир рухнул. — Мальчик умер.
Казалось, и она умерла. Она превратилась в камень. И камень вздрогнул
только, когда до него донеслись чьи-то слова: «Бог посетил».
— Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы Он посещал меня! — закричала Мария
и забилась в рыданиях. И вдруг остановилась. И взглянула на дверь. Сквозь
дверь. Сквозь мир. Что там? Ни-че-го. Полная нищета. Там — Нищий.
Она вздрогнула всем телом и прошептала: «Куда Ты дел моего мальчика?»
Ее самой уже почти не было. От нее осталось одно лицо. Одни глаза. И
когда эти глаза взглядывали на людей, им становилось страшно. Люди
вздрагивали и отодвигались и говорили утешительные слова:
— Мария, Мария, твой мальчик сейчас у Бога.
Но под ее взглядом им становилось стыдно. Они говорили то, чего не
знали. Они говорили слова, которые ничего не весят. И она стала прятать свои
глаза от людей. Она стала пытаться жить, как все. У нее был дом, был муж. И
через два года у нее родился другой ребенок. Не заменивший того, первого,
нет, не заменивший!
Да, она стала жить, как все, выполнять свои обязанности, вздыхать и
слушать ничего не весившие слова. Она только не научилась и гово-рить. Она
была очень молчалива. У нее было все, кроме Чуда. Ее глаза теперь знали, что
чудес не бывает. Есть только сон о чуде, сон о счастье. Но ей уже отснился
этот сон.
И однажды в этот дом, в котором было все, кроме Чуда, в этот дом, где
не было Чуда, снова постучался Он. Она открыла дверь, и глаза ее встретились
с Его глазами.
-Ты?
-Я.
— Чего Ты хочешь от меня?
— Мария, Мария, будь моей матерью!. И тогда она вдруг заплакала,
зашлась в рыданиях и едва выговорила:
— Где? Где? Где мой мальчик?! Куда Ты дел его?!!!
***
Она ходила в церковь. Это были часы, когда она принадлежала самой себе.
Себе, то есть своему первенцу. На его могилке и в церкви ей было тихо и не
надо было притворяться, что она жива. Не надо суетиться, надеяться. Ничего
не надо. Чудес не бывает. Разве все, кто молятся, в самом деле надеются на
чудо? Нет. Просто останавливается карусель часов и дней, и можно тихо
спросить:
— Скоро? Скоро Ты возьмешь меня туда, куда взял моего мальчика?
Вот так она стояла однажды в церкви и молилась так же механически, как
и ее соседи, когда вдруг услышала:
— Мария!
Она подняла глаза и остановила их на лице Распятого. И опять услышала:
— Мария!
— О, Господи, Господи! Да ведь Он же не умер. Не умер, нет! Это не
деревянная фигура. Это… Ты все еще здесь, Боже мой!? И никто не снял тебя
с креста? И не отер крови! Она все еще течет и течет из Твоих ран! Да как
же, как же, как же этого не видят?! И я не видела!..
— Послушайте! — обратилась она вдруг ко всем, кто стоял рядом. — Послушайте! Ведь Он жив. Его мука продолжается… Неужели вы не видите?! Ну
да, вы не видите, потому что Он не сын и не брат вам. Он вам — никто. А мне
Он сын. Сын… Это сын мой!
Она успела увидеть расширенные глаза соседа и услышать: «Это
сумасшедшая!»
Потом она очутилась в какой-то темной комнате. Ее втащили туда и
заперли дверь. Это была не то тюрьма, не то сумасшедший дом. Но ей это было
все равно.
— Как Ты, так я, где Ты, там я, — шептала Мария. Сколько прошло
времени, она не знала. Но вдруг дверь отворилась и вошел Он.
— Живой? Живой?! Ты жив?!
— Ну, конечно, живой. Они могут причинить Мне любую боль. Но убить Меня
они не могут. Это не в их силах.
Она прикоснулась к Его ногам и рукам. Она прикоснулась к Чуду. Оно было
перед ней. Оно было у нее…
Слезы все еще лились по ее щекам, но в груди было ликование. Оно
переполняло грудь, и вот она открыла глаза.
Она проснулась на своей постели. Было яркое солнечное утро. За окном
пели птицы. Ликование, все то же ликование было и наяву. Сон? Она заснула
тогда, придя из церкви? Но сердце ее жило в этом сне, так же, нет, еще
полнее, чем наяву. А теперь во сне и наяву одинаково было Чудо.
Она подошла к кроватке ребенка и взяла на руки Чудо. И она знала
сейчас, совершенно твердо знала, что ее первенец — жив.
Ведь жив, жив Тот, кто дал ей его. Пусть в этом сомневается кто угодно,
но она-то знает! Ведь Он трижды посетил ее…