13 января 2017, 13:12
FelixАркадий Ровнер «Фотограф»
Наш мир создан ради человека — так учат нас высокие доктрины Востока. Конечно, они говорят не о жалком существе, трусливо несущем свою ничтожную персону или выполняющем вложенные в него слепые программы, а о пробужденном, спокойном и бесстрашном. Но где вы видели пробужденного, спокойного и бесстрашного человека в беспощадном мире, сокрушающем всех и каждого, в котором мы живем?
Однажды мне довелось встретиться с таким человеком при самых жестких обстоятельствах, которые можно вообразить. Его самообладание и бесстрашие стали для меня оправданием многих людей и укором моей собственной нерешительности и вялости.
Торопясь на деловую встречу, я забыл дома кошелёк, беспечно доехал до нужной станции метро, благо проездной я всегда хранил в отдельном кармане, и только выйдя из метро, вспомнил о забытом кошельке. В другой раз я мог бы получить небольшую сумму в ближайшем банкомате, но кредитные карточки также лежали в моем кошельке. Ложная гордость не позволяла мне прийти на встречу без денег. Пропустить встречу я тоже не мог — человек был связующим звеном в моих далеко идущих проектах.
Стояло яркое летнее утро. Дрожащие солнечные пятна, рассыпанные по столикам с сидящими за ними людьми, лепили яркую мозаику, как будто, созданную кистью Сера. Легкий утренний ветерок мешал в знакомом букете едкий запах выхлопных газов, свежесть листьев и терпкость пыли.
Двигаясь в нужном направлении со смутной надеждой на чудесное избавление, я увидел за столиком одинокую фигуру человека в сандалиях на босу ногу и в широком пестром богемном балахоне. Большой мясистый нос висел над маленькими губами и мягким подбородком, высокий лоб венчался густым гнездом белесоватых волос. Не было ничего искусственного ни в лице, ни в одежде этого человека. Он был весь натуральный, сочный, живой и располагающий к себе своей телесностью и теплом. Столик его стоял с краю, в нескольких шагах от других, раскиданных на тротуаре под каштанами. Перед ним лежала папка с фотографиями, выдающая характер его занятий — это был фотограф, предлагающий свои работы владельцам кафе, ресторанов и прочих публичных заведений.
Подсев за его столик, дрожащим от неуверенности голосом я изложил ему свою банальную просьбу, пообещав вернуть небольшую сумму, если он мне ее доверит, в любой день и час по его выбору. Ни секунды не колеблясь, большеносый человек улыбнулся и положил передо мной запрошенную сумму. Обсуждать условия возврата он не стал. Просто сказал:
— Рад помочь, — и поднял на меня глаза, которые я не мог разглядеть раньше.
У него был мягкий, располагающий взгляд. Так мог бы смотреть родственник, двоюродный брат или муж сестры, если бы у меня была сестра. Это был обычный взгляд человека, готового отозваться на любое предложение или просьбу. Однако мое смущение, когда я попросил у него деньги, слегка приоткрыло возможности другого уровня общения.
В моей смущённости была глубокая зависимость от обстоятельств, в которые я себя поставил, а также сознание этой зависимости, как чего-то недостойного. Между нами возникло мгновенное понимание, что я не имею права относиться к жизни так серьёзно. Бизнес, флирт, симпатия, соперничество, конкуренция, даже смерть — все это вещи требуют известной отстраненности. Я это правило нарушил, у меня дрожал от волнения голос, когда я к нему обратился с просьбой. Мы с ним оба поняли это сразу, и он постарался приободрить меня улыбкой, от чего я чувствовал себя ещё более потерянным. Вести пустые разговоры он не был настроен, к тому же было очевидно, что я торопился на встречу. Пробормотав слова благодарности и пообещав навестить его завтра на этом же месте, я ушёл.
На другой день я не удивился, найдя его сидящим на старом месте. Перед ним стояли два чернокожих ценителя фотоискусства, придирчиво разглядывая разбросанные по столику распечатки фотографий. Видно было, что фотографии не отвечали эстетическим запросам деловых партнеров. Не желая мешать, я кивнул фотографу и присел за соседний столик. Приняв меня за конкурента, чернокожие оценщики заметно оживились — теперь они смотрелись куда более заинтересованными и разговорчивыми. Процесс отбора и оценки продолжался около часа, после чего визитеры отобрали солидную пачку фотографий, составили и подписали контракт и, заплатив фотографу аванс, удалились.
Я подсел к столику моего спасителя и протянул ему белый конверт с вложенным в него долгом. Мой визави взял конверт, собираясь положить его в карман. Я уже собирался задать какой-нибудь вопрос моему спасителю с возможной перспективой более близкого знакомства. Он поднял руку с конвертом, собираясь вложить его в нагрудный карман. Все складывалось в обычную сценку легкого городского церемониала.
Дальнейшее ворвалось в эту идиллию с такой беспощадной жестокостью, какая, может быть, обычна во время войны, землетрясения или цунами, но едва ли вяжется с безмятежностью городского солнечного утра. За моей спиной прямо надо мной раздалась автоматная очередь и вслед затем срывающийся на истерику голос прокричал:
— Аллаху акбар! Аллаху акбар! Аллаху акбар!
И опять оглушительная автоматная очередь и опять тот же срывающийся крик. И опять, и опять, и опять. Крики жерв я не слышал, их заглушали автоматные очереди и вопли убийцы. Я только наблюдал, как съезжали со стульев и ложились под столиками человеческие фигурки, неподвижные или закрывая голову обеими руками. Одновременно я слышал, как цепенела моя незащищенная спина, и не мог пошевелиться, ожидая каждую секунду рокового удара сзади.
Мое внимание привлек фотограф, который все ещё держал перед собой белый конверт. Неожиданно он встал и пошёл в сторону автоматчика, помахивая конвертом, как будто намереваясь передать тому какое-то послание. Я невольно разворачивался, следуя за ним взглядом. И тогда я увидел стрелявшего — это был молодой человек, менявший обойму и потому на время прекративший стрельбу. Потом он поднял лицо, и я увидел прямоугольную форму черепа, напряженные мышцы лба, усталость и тяжесть взгляда, следящего за приближающимся к нему фотографом. Фотограф подошел к нему вплотную, держа перед собой белый конверт. Будничным голосом он сказал:
— Аллах, конечно же, величайший из всех, но нельзя убивать истинно верующих.
— Где ты видишь истинно верующих? – закричал автоматчик и навел на него дуло.
— Все люди верят в высшее в мире и в себе, — ответил ему фотограф и добавил: Я принес для тебя послание.
Дальше случилось нечто невообразимое: автоматчик взял из рук фотографа конверт, а фотограф взял у него автомат и, повесив себе на плечо, повёл молодого человека под руку к нашему столику. Юноша буквально рухнул на стул, на котором прежде сидел фотограф, голова его со стуком упала на столик, он застыл в этой позе. Наступила пауза, которой, казалось, никто не ждал. Воспользовавшись ею, те, кто был в силах это сделать, начали выбираться из-под столиков и расползаться.
Зато появились два полицейских и наставили свои автоматы на все ещё неподвижно сидящего террориста. Видимо, они ждали подкрепления, потому что как только появилось ещё трое полицейских, все вместе они набросились на автоматчика, скрутили его и положили на асфальт. Тот лежал с лицом, обращенным вниз, крепко сжимая в кулаке вывернутой за спину руки скомканный белый конверт.
Подъехали машины с мигалками и юношу увезли. Только после этого завыли сирены полицейских и санитарных машин. Через минуту площадка была оцеплена.
Фотографа и меня отвезли в участок и долго по-отдельности допрашивали. Когда меня выпустили, фотографа я нигде не обнаружил. На привычном месте его тоже не оказалось так же, как и столиков под каштанами. Площадь была умыта поливочными машинами.
На другое утро я прочитал в интернете хронику о вчерашнем происшествии. Отмечалась блестящая работа полиции, которой удалось задержать живым матерого террориста. Наши имена — фотографа и мое — за ненадобностью не упоминались.
07.01.17
Однажды мне довелось встретиться с таким человеком при самых жестких обстоятельствах, которые можно вообразить. Его самообладание и бесстрашие стали для меня оправданием многих людей и укором моей собственной нерешительности и вялости.
Торопясь на деловую встречу, я забыл дома кошелёк, беспечно доехал до нужной станции метро, благо проездной я всегда хранил в отдельном кармане, и только выйдя из метро, вспомнил о забытом кошельке. В другой раз я мог бы получить небольшую сумму в ближайшем банкомате, но кредитные карточки также лежали в моем кошельке. Ложная гордость не позволяла мне прийти на встречу без денег. Пропустить встречу я тоже не мог — человек был связующим звеном в моих далеко идущих проектах.
Стояло яркое летнее утро. Дрожащие солнечные пятна, рассыпанные по столикам с сидящими за ними людьми, лепили яркую мозаику, как будто, созданную кистью Сера. Легкий утренний ветерок мешал в знакомом букете едкий запах выхлопных газов, свежесть листьев и терпкость пыли.
Двигаясь в нужном направлении со смутной надеждой на чудесное избавление, я увидел за столиком одинокую фигуру человека в сандалиях на босу ногу и в широком пестром богемном балахоне. Большой мясистый нос висел над маленькими губами и мягким подбородком, высокий лоб венчался густым гнездом белесоватых волос. Не было ничего искусственного ни в лице, ни в одежде этого человека. Он был весь натуральный, сочный, живой и располагающий к себе своей телесностью и теплом. Столик его стоял с краю, в нескольких шагах от других, раскиданных на тротуаре под каштанами. Перед ним лежала папка с фотографиями, выдающая характер его занятий — это был фотограф, предлагающий свои работы владельцам кафе, ресторанов и прочих публичных заведений.
Подсев за его столик, дрожащим от неуверенности голосом я изложил ему свою банальную просьбу, пообещав вернуть небольшую сумму, если он мне ее доверит, в любой день и час по его выбору. Ни секунды не колеблясь, большеносый человек улыбнулся и положил передо мной запрошенную сумму. Обсуждать условия возврата он не стал. Просто сказал:
— Рад помочь, — и поднял на меня глаза, которые я не мог разглядеть раньше.
У него был мягкий, располагающий взгляд. Так мог бы смотреть родственник, двоюродный брат или муж сестры, если бы у меня была сестра. Это был обычный взгляд человека, готового отозваться на любое предложение или просьбу. Однако мое смущение, когда я попросил у него деньги, слегка приоткрыло возможности другого уровня общения.
В моей смущённости была глубокая зависимость от обстоятельств, в которые я себя поставил, а также сознание этой зависимости, как чего-то недостойного. Между нами возникло мгновенное понимание, что я не имею права относиться к жизни так серьёзно. Бизнес, флирт, симпатия, соперничество, конкуренция, даже смерть — все это вещи требуют известной отстраненности. Я это правило нарушил, у меня дрожал от волнения голос, когда я к нему обратился с просьбой. Мы с ним оба поняли это сразу, и он постарался приободрить меня улыбкой, от чего я чувствовал себя ещё более потерянным. Вести пустые разговоры он не был настроен, к тому же было очевидно, что я торопился на встречу. Пробормотав слова благодарности и пообещав навестить его завтра на этом же месте, я ушёл.
На другой день я не удивился, найдя его сидящим на старом месте. Перед ним стояли два чернокожих ценителя фотоискусства, придирчиво разглядывая разбросанные по столику распечатки фотографий. Видно было, что фотографии не отвечали эстетическим запросам деловых партнеров. Не желая мешать, я кивнул фотографу и присел за соседний столик. Приняв меня за конкурента, чернокожие оценщики заметно оживились — теперь они смотрелись куда более заинтересованными и разговорчивыми. Процесс отбора и оценки продолжался около часа, после чего визитеры отобрали солидную пачку фотографий, составили и подписали контракт и, заплатив фотографу аванс, удалились.
Я подсел к столику моего спасителя и протянул ему белый конверт с вложенным в него долгом. Мой визави взял конверт, собираясь положить его в карман. Я уже собирался задать какой-нибудь вопрос моему спасителю с возможной перспективой более близкого знакомства. Он поднял руку с конвертом, собираясь вложить его в нагрудный карман. Все складывалось в обычную сценку легкого городского церемониала.
Дальнейшее ворвалось в эту идиллию с такой беспощадной жестокостью, какая, может быть, обычна во время войны, землетрясения или цунами, но едва ли вяжется с безмятежностью городского солнечного утра. За моей спиной прямо надо мной раздалась автоматная очередь и вслед затем срывающийся на истерику голос прокричал:
— Аллаху акбар! Аллаху акбар! Аллаху акбар!
И опять оглушительная автоматная очередь и опять тот же срывающийся крик. И опять, и опять, и опять. Крики жерв я не слышал, их заглушали автоматные очереди и вопли убийцы. Я только наблюдал, как съезжали со стульев и ложились под столиками человеческие фигурки, неподвижные или закрывая голову обеими руками. Одновременно я слышал, как цепенела моя незащищенная спина, и не мог пошевелиться, ожидая каждую секунду рокового удара сзади.
Мое внимание привлек фотограф, который все ещё держал перед собой белый конверт. Неожиданно он встал и пошёл в сторону автоматчика, помахивая конвертом, как будто намереваясь передать тому какое-то послание. Я невольно разворачивался, следуя за ним взглядом. И тогда я увидел стрелявшего — это был молодой человек, менявший обойму и потому на время прекративший стрельбу. Потом он поднял лицо, и я увидел прямоугольную форму черепа, напряженные мышцы лба, усталость и тяжесть взгляда, следящего за приближающимся к нему фотографом. Фотограф подошел к нему вплотную, держа перед собой белый конверт. Будничным голосом он сказал:
— Аллах, конечно же, величайший из всех, но нельзя убивать истинно верующих.
— Где ты видишь истинно верующих? – закричал автоматчик и навел на него дуло.
— Все люди верят в высшее в мире и в себе, — ответил ему фотограф и добавил: Я принес для тебя послание.
Дальше случилось нечто невообразимое: автоматчик взял из рук фотографа конверт, а фотограф взял у него автомат и, повесив себе на плечо, повёл молодого человека под руку к нашему столику. Юноша буквально рухнул на стул, на котором прежде сидел фотограф, голова его со стуком упала на столик, он застыл в этой позе. Наступила пауза, которой, казалось, никто не ждал. Воспользовавшись ею, те, кто был в силах это сделать, начали выбираться из-под столиков и расползаться.
Зато появились два полицейских и наставили свои автоматы на все ещё неподвижно сидящего террориста. Видимо, они ждали подкрепления, потому что как только появилось ещё трое полицейских, все вместе они набросились на автоматчика, скрутили его и положили на асфальт. Тот лежал с лицом, обращенным вниз, крепко сжимая в кулаке вывернутой за спину руки скомканный белый конверт.
Подъехали машины с мигалками и юношу увезли. Только после этого завыли сирены полицейских и санитарных машин. Через минуту площадка была оцеплена.
Фотографа и меня отвезли в участок и долго по-отдельности допрашивали. Когда меня выпустили, фотографа я нигде не обнаружил. На привычном месте его тоже не оказалось так же, как и столиков под каштанами. Площадь была умыта поливочными машинами.
На другое утро я прочитал в интернете хронику о вчерашнем происшествии. Отмечалась блестящая работа полиции, которой удалось задержать живым матерого террориста. Наши имена — фотографа и мое — за ненадобностью не упоминались.
07.01.17
8 комментариев