Взгляд со стороны.

Представьте себе сцену из Спящей Красавицы. Бал, посвященный рождению прекрасной маленькой принцессы, наследницы королевства. Все танцуют, поют и смеются, вино льется рекой, столы уставлены яствами. Изобилие, счастье и любовь царят в праздничной зале.
И вдруг появляется злая колдунья, не приглашенная на праздник.
Как темный, леденящий вихрь врывается она в залу, атмосфера радости и праздника надламывается, споткнувшись о холодную ярость ведьмы, танцующие пары будто деревенеют и в растерянности останавливаются, прекрасная музыка иссякает, как измученный засухой ручей, глаза полные страха направлены на непрошеную гостью: смерть, исчезновение, небытие — вот чего все ждут от страшной колдуньи.
Не эта ли история снова и снова повторяется в миллионах жизней каждый день?
Мама приходит с работы, ключ поворачивается в замке, паника, сжатие, суета. Учитель входит в класс, голову в плечи, глаза в парту, леденые мурашки по спине. Первое свидание, все так хорошо, но каждый шаг дается с трудом, тело будто деревянное, язык ватный, слова, жесты еле протискиваются сквозь пелену страха.
Страх — самоосуждение — сжатие — протест — надежда — поиск выхода — суета — отчаяние. И так каждый день, как заевшая пластинка, стоит только появиться ДРУГОМУ.
Но скоро и этого не требуется, цикл повторяется даже в уединении собственной комнаты, в уютной прелести кровати, в тишине рабочего кабинета: холодный пот небытия и отчаянные попытки выбраться, стать кем-то, каким-то, правильным, достойным, просветленным.
Так выглядит «травма небытия» или «дыры», травма подмены непосредственного опыта (жизни, дыхания, восприятия) опосредованным: «как я выгляжу со стороны».
Когда-то в детстве такая подмена произошла под влиянием обстоятельств.
Как правило, ведущим посылом социального окружения ребенка является НЕДОСТАТОЧНОСТЬ этого момента и его в частности: с тобой что-то не так, то, что ты делаешь плохо или смешно, ты пока маленький, ты неполноценный, ты не умеешь, ты ничтожество, ты должен постараться, я не буду считаться с тобой, твоя жизнь, твоя радость задевают меня.
Вот такие или подобные сообщения обрушиваются на ребенка с первых лет жизни, ставя под сомнение изначальную радость присутствия и проявления «Я ЕСТЬ», или вопрос о существовании-несуществовании там, где этого вопроса не возникало.
Сообщения эти могут быть как вербальными, так и невербальными, выраженными в действии или переживании (игнорирование, психологическое подавление, тягостная атмосфера). Зачастую они, как пули сбивают ребенка в самом ярком открытии, в праздновании, в творчестве, в проявлении любви и заботы, в общении.
Постепенно он усваивает такого рода взгляд на жизнь, так же как умение пользоваться столовыми приборами или представления о добре, и зле.
Не стоит только забывать, что этот взгляд полностью смоделирован, сформирован в мышлении, это не родители так смотрят на вас, это так показалось в детстве и так записалось, теперь ни у родителей, ни у любого ДРУГОГО нет шанса выйти из вашего представления о том, как они НА САМОМ ДЕЛЕ смотрят на вас.
«Взгляд со стороны» — это уже не тот взгляд, которым мама или папа КАК БЫ смотрят на меня, оценивая или осуждая, принимая решение любить меня такого или нет, это уже сама «объективность», это «так и есть», «да действительно, я — ничтожество, это последняя правда жизни, и ничто не в силах реабилитировать меня в моих же собственных глазах, но как бы смотрящих со стороны».
Эта травма основывается на представлении об отдельности, но предшествует «игре в автора», автор призван заполнить дыру и добыть любовь или свободу.
Он служит как бы защитным механизмом психики, не справляющейся с ужасом перед «небытием», появившемся в опосредованном опыте, но принятом за факт, за реальность, и, конечно, контрагент этого самого опосредованного опыта и призван теперь справиться с чудовищем, для чего он наделяется удивительными полномочиями: всемогуществом, всесилием, контролем над телом, чувствами и мыслями и прочим волшебством. Это теперь прекрасный принц, автор собственной жизни, способный преодолеть и терновые заросли, и чары злой колдуньи.
И вот когда он, достигнув вершины своего могущества, поцелует принцессу, вот тогда опять можно будет радоваться и праздновать, просто жить, просто дышать, просто любить. А пока он учиться, он воспитывает волю, он медитирует, он готовиться, сейчас не до жизни, сейчас учеба-работа-поиск просветления. А принцесса спит и смотрит на себя глазами злой колдуньи, сковывающим, наводящим порчу, уничтожающим взглядом.
Хорошо, что в этом взгляде нет никакой необходимости! Стоит только заметить, как он моделируется прямо сейчас, в этот момент, в обыденной обстановке, как начинает неприятно посасывать под ложечкой, как сердце ноет от тоски, как мышление придумывает 1000 и 1 способ действия для ликвидации последствий. Как непосредственный опыт радости, любви, блаженства описывается и отправляется в будущее (после поцелуя) или прошлое (до проклятия), а в выдуманном «сейчас» остается фальшивая перспектива «пока еще не..., но».
«Травма небытия» и сопутствующие ей эмоцииональные блоки неизбежно начинают актуализироваться, когда вы практикуете Я ЕСТЬ. Получается такая растяжка: Я ЕСТЬ — ужас небытия — я-автор («не нахожу я-есть, какая-то пустота»), где ужас небытия, недостаточность как бы прощелкиваются, внимание, как сломанный тумблер пропускает «мертвую зону», но именно она вновь и вновь запускает «авторскую программу», тысячу раз уже разоблаченную.
Просто спросите: Чьими глазами я смотрю на себя? И может быть этот взгляд потеряет все свое волшебство.