15 февраля 2014, 15:48
smilen3-я книга трилогии Джеда МакКенны " Духовная война ". Глава 25
25. Карнавализация*
______
*Восприятие и изображение только радостных, светлых сторон жизни
______
Человек подобный ребёнку это не тот, чьё развитие остановилось, напротив, это человек, который даёт себе шанс продолжать развиваться намного дальше большинства взрослых, закутавшихся в коконы привычек и условностей среднего возраста.
– Олдос Хаксли –
Смерть витала в воздухе.
В моей жизни было два человека, значительно помогавших мне в моих скромных финансовых делах. Можно сказать, что никто из них ничего не делал, и не выставлял счетов, однако было всё сделано и за всё заплачено. С Кларком мы общались в основном за обедом, а с Норманом – по телефону. Оба они были из другой эры Нью-Йорка, оба уже наполовину отошли от дел и оба были практически членами семьи, когда я был ещё ребёнком. Кларк умер несколько лет назад, а Норман, подмигивающий, пьющий бренди, вечно при галстуке чемпион по джин-рамми*, умер незадолго до того, как я должен был ехать в Вирджинию с помощью Лизы, чтобы произнести хвалебную речь по Брэтт.
_______
*карточная игра
_______
Именно Норману я позвонил, когда хотел купить дом в Ахихик, и мне нужно было как можно скорее перевести мои скромные активы в наличность с наименьшими налоговыми последствиями. Я доверил ему законное право действовать от моего лица, а он придумал и претворил в жизнь решение, которое дало мне то, что мне было нужно, в требуемый отрезок времени.
Но Норман оставил кое-какие незаконченные дела, так что мне пришлось ехать в Нью-Йорк и Нью-Канаан, чтобы завершить их. Я был в Коннектикуте, где остановился на ночь и утро, когда зачирикал мой новый знакомый ненавистный одноразовый телефон. Это была Лиза, она звонила, чтобы сообщить мне, что Фрэнк, её отец, умер. Сердечный приступ во сне, сказал она. Ей необходимо было привезти тело обратно в штаты для процедур и похорон на семейном участке кладбища рядом с её матерью, которая умерла в прошлом году.
Естественно, я освободил её от любых обязательств, которые она чувствовала относительно нашей поездки в Вирждинию, но она уверила меня, что сильнее чем раньше желает предпринять эту поездку, и что поскольку мы оба уже в штатах, то может быть, нам встретиться на пару дней раньше и совершить это путешествие в менее напряжённом режиме.
***
Мы пересеклись в Национальном аэропорту Рейгана, рядом с границей Вашингтона. Я просил её взять напрокат комфортабельный седан, но она взяла классом выше величественно-чёрный «Линкольн Навигатор», объяснив это тем, что хочет, чтобы эта поездка была особенной, и что она оплатит разницу. Нам нужно было проехать всего пару сотен миль, и мы могли это сделать за один раз, но решили растянуть маршрут на два дня и до пятисот миль, сперва отправившись на восток, затем неторопливо повернуть к югу, и потом на запад, останавливаясь и заезжая куда-нибудь по пути, если захочется, избегая большие города, скоростные трассы и туристические поля сражений Гражданской Войны, насколько возможно. Из-за ограниченности во времени назад в Вашингтон нам придётся ехать прямиком через Блю Ридж Хайлэндс и Долину Шенандоа, всю дорогу проделав ночью, что мне особенно по душе.
Я и Лиза в этот период прощались не только с другими людьми в своей жизни, мы также прощались друг с другом. Когда мы приедем в аэропорт, я сяду в самолёт, и мы, вероятно, больше никогда не увидимся.
Почти всё утро мы ехали не спеша. Остановились пообедать на веранде с видом на доки причудливо обшарпанной пристани, запивая чесапикские* устрицы холодным пивом.
_______
*Чесапик – город в Вирджинии
_______
Я не мог сказать этого Лизе, но было заметно, что за последние несколько месяцев, в течении которых мы были знакомы, она стала очень привлекательной. Для меня это не было сюрпризом – я видел, как многие искусственно привлекательные люди становились по-настоящему привлекательными уже на ранних стадиях перехода из искусственной индивидуальности в подлинную. Когда мы познакомились, Лиза была привлекательной в другом смысле – деловой, городской/провинциальной, всегда бодрой заботливой мамочкой, всё у неё было в порядке, косметики немного, но она всегда присутствовала, волосы пострижены так, чтобы за ними было легко ухаживать, всегда уложены, аксессуары всегда тщательно подобраны. Теперь всё это осталось позади, и в то же время, стало ненужным. Она стала сама собой, и теперь её привлекательность исходила скорее изнутри, нежели чем из универмагов, клубов здоровья, или из ежедневных обрядов причёсывания и прихорашивания. Она выглядела прекрасно в джинсах, теннисных туфлях и футболке, волосы завязаны назад или распущены. Она была более здоровой и счастливой, что выражал её внешний вид.
В течение тех нескольких недель, которые она провела со мной в Мексике, её тело, ухватившись за столь редкую возможность, подверглось глубокой физической трансформации. Поначалу она сходила с ума, осознавая, что ей приходится сражаться с целой уймой недоброкачественных симптомов, к тому же её дискомфорт ухудшался из-за общего беспокойства. На моём опыте всё это было довольно обычным, я утешал её и уговаривал расслабиться в процессе и довериться ему. Её тело не упустило своего шанса, приведя себя вновь в гармоничное состояние после стольких лет чрезмерного растяжения во всех направлениях. Оно выпускало множество накопившихся токсинов, смешивая и переваривая их всех разом. Для того, кто плохо спит и ест, чьи нервы измотаны постоянно присутствующими электромагнитными полями, кого со всех сторон бомбардируют сводящими с ума изображениями и сообщениями из всех средств информации, кто постоянно задыхается под давлением работы, семьи, времени, для кого даже отпуск является организованным безумием, и кто, прежде всего, считает это состояние нормальным и здоровым, для такого человека истинное расслабление может стать подобным новому рождению.
Самая важная вещь это сон. Первое, чего желает тело, это отключиться, и люди, которые не спали больше пяти-шести часов годами или десятилетиями, приходят в шок, погружаясь в глубокий непрерывный сон на десять-двенадцать часов подряд, ночь за ночью, плюс к тому короткий сон в дневное время. Им кажется это чем-то мистическим или духовным, и так оно и есть, но не в том смысле, как они думают – это простой мистический и духовный образ жизни. Они не просто спят, но спят хорошо, и просыпаются глубоко отдохнувшими и удовлетворёнными, так что это кажется им новым, чудесным и удивительным. Они оживают и молодеют. Быть может, с детства они не испытывали ничего подобного, и уже не думали, что такое возможно.
По-видимому, всё главным образом зависит от того, насколько сильно они перекосились. Когда телу позволяют восстановиться и исцелиться до своего естественного состояния, начинает происходить целое множество кардинальных изменений. Изменяются вкусы, вредные привычки естественным образом отпадают. Годы спадают с внешнего вида. Килограммы спадают тоже, возвращается здоровый тонус кожи и мышц. Не в первый же день, конечно, но удивительно быстро. Поразительно, каким жизнеспособным и прощающим может быть тело.
В случае Лизы ей нужно было ещё преодолеть некоторые зависимости от химических веществ. Её тело развило в себе слишком большое пристрастие к кофе, диетической содовой воде и нескольким прописанным лекарствам, и прошёл месяц, прежде чем она смогла без напряжения снизить дозу до такой степени, когда она могла утром выпить со мной чашку кофе с нормальным октановым числом и остановиться на этом. Не знаю, какие у неё были алкогольные привычки, но у меня такое чувство, что пара стаканов вина пару раз в неделю означали уменьшение дозы.
Этот период, что довольно естественно, может быть также очень эмоционально напряжённым, и Лиза рассчитывала на мои советы, поэтому я дал ей мантру: отдых, дыхание, плавание, прогулки. Отдых, дыхание, плавание, прогулки. Отдых, дыхание, плавание, прогулки.
Ум гораздо медленнее освобождается от ядовитых мыслей, чем тело восстанавливает своё здоровье. Лиза испытывала внутренний конфликт, исходящий из глубоко укоренившихся взглядов на продуктивность и управление временем. Спать полдня было ленью и бессовестностью. Дневной сон был публичным оскорблением её рабочей этики. Всё время ничего не делать было для неё большой проблемой. Ей нужно было бороться, чтобы просто увидеть, что, возможно, нет необходимости постоянно чем-то заниматься. В первую неделю нашего знакомства посидеть пять минут молча могло свести её с ума. Просто согласиться с тем, что иногда ничего не делать может не быть таким ужасным, было для неё серьёзной уступкой. Сейчас ей было уже намного лучше, но вирус продуктивности ещё заражал её систему.
Это даёт небольшое представление о происходящей с людьми трансформации, когда они перестают подвергаться бесконечной бомбардировке нападок и стрессов, которые так много людей считает нормой. Уверен, есть много хороших книг о пользе выхода из этого ада назад в свою природную стихию, поэтому я не буду распространяться здесь об этом, скажу лишь, что для Лизы это было чрезвычайно благотворно. Она практически во всех отношениях стала совсем другим человеком – более здоровой, более молодой, уравновешенной и лучезарно привлекательной – чем была, когда мы встретились. Хоть работа всё ещё продолжалась, но до сих пор выходило очень хорошо.
***
– Я всё-таки не понимаю, зачем вам нужен ассистент в путешествии, – сказала она. – Нет, я конечно благодарна за эту возможность, но вы кажетесь абсолютно способным сами улаживать свои дела.
Во время этого путешествия с Лизой я сделал попытку быть более разговорчивым, чем обычно. Я рассказывал о себе – маленькие эпизоды, истории из моей жизни, не столько биографичные по содержанию, сколько относящиеся к процессу. Я пытался показать ей кое-что, помочь увидеть, как работает мир в реальности, и как мы работаем в нём и с ним. Есть несколько книг, которые могут ей пригодиться на ранних стадиях, но она быстро их освоит и пойдёт дальше, и тогда она останется одна. Для меня этот процесс открытий был и остаётся чудом, но наши обстоятельства сильно отличаются. Я хотел, чтобы в ней сложилось чувство, что она сама может входить в любые пространства, и когда наши пути разойдутся, она имела бы представление о своём новом «я» и о своём новом месте в мире, кто она и где.
– В общем-то, всё дело в людях. Много лет назад я осознал, что мой контакт с, ээ, знаете, нормальными людьми должен оставаться минимальным.
– На это было указано? – спросила она игриво.
– По сути, да, – ответил я.
Она улыбнулась и кивнула, подталкивая меня к разъяснению.
– Окей, – сказал я, – давайте посмотрим. Ну, в общем, дело было в Мексике, в каком-то маленьком грязном городке в часе езды от границы, не помню точно где. Я стоял у стойки в гостинице, пытаясь организовать замену сломавшейся арендованной машины, когда женщина за стойкой высказалась по поводу ужасной жары. Так вот, набирая телефонный номер, совершенно без задней мысли, я сказал ей: 'No diria eso si era muerto”.
Потрясённая, Лиза громко засмеялась.
– “Вы бы не стали так говорить, если бы были мертвы”?
– Ну, да.
– Господи, вы так сказали?
– Ну, да.
– О боже мой, Джед, нельзя говорить такие вещи. Люди не приходят в восторг, когда им такое говорят.
– Я не думал. Я просто сказал то, что сказал бы в ответ любому студенту, который жалуется на тривиальности, в том смысле, что каждый день – лучший, что это не генеральная репетиция и прочее. Так вышло, что я знал эту фразу на испанском. Мне она показалась забавной.
– Могу поспорить, ей так не показалось, – сказала Лиза.
– Я ничего не имел в виду под этим, – сказал я, чувствуя необходимость оправдать свой промах. – Я никогда не стараюсь быть умным, или мудрым, или проницательным с незнакомыми людьми. Это просто выскочило, как стандартная реакция, о которой даже не думаешь. И даже до сих пор я не понимаю, почему она обиделась, и поэтому, полагаю, мне нужен ассистент в путешествии. Говорить честно нельзя, а я ненавижу молоть чепуху, так что я лучше буду избегать контактов с людьми, когда это возможно. Сонайа заметила, что я скорее проеду не останавливаясь через всю страну, чем буду иметь дело с билетёрами, администраторами гостиниц, заказами по телефону, очередями и прочим, поэтому она стала просто посылать кого-нибудь со мной, и поездки стали в десять раз лучше.
Это лишь один небольшой пример. Разобщённость между мной и нормальными людьми проявляется всё время во многих разных видах, всегда исходя из того факта, что я нисколько не притворяюсь кем-то. Чтобы общаться, взаимодействовать, я должен играть себя. От этого я чувствую сильный дискомфорт, и у меня плохо получается. Моя маска неубедительна, и обман легко распознаётся. Люди не знают, что именно они распознают, но они знают, что что-то не так. Даже если они не понимают, то каким-то образом чувствуют, что я мошенник. В этом, пожалуй, есть доля иронии.
– Она обиделась?
– Сонайа?
– La mexicana.
– Ах, да, она взбесилась. Подумала, что я угрожаю убить её. Через пять минут об этом знал весь город. Какой-то убогий городок на распутье дорог, и вот, какой-то гринго угрожает убить местную abuelita*. Из соседнего бара все сбежались посмотреть, что происходит, её босс вышел из офиса со стальной трубой в руке, появился начальник полиции, который оказался братом той женщины. Все кричали друг на друга, размахивали руками, утешали женщину. Вот это было представление. Эмоции хлестали через край. Карнавал, ей-богу.
_______
*бабулю
_______
– О, господи. Вы им объяснили?
Я рассмеялся.
– Мне не дали и слова вставить. Сумасшедший дом. Это продолжалось с полчаса. Всё было похоже на Голливудскую съёмочную площадку, словно все прямо из основного актёрского состава. Вообще-то, я всех людей так вижу, но здесь это было особенно ярко выражено. Я просто расслабился и старался получать удовольствие от спектакля.
– Вы с ума сошли? Они ведь думали, что вы хотите её убить. Удивительно, как они не выпотрошили вас и не выкинули в пустыню.
– Мы не в их руках, брат мой, но в божьих.
– Брат мой? Простите?
– Ах, это просто одна хорошая цитата. В «Генри V» герцог Глостер волновался, что французы нападут, когда англичане будут самом невыгодном положении, и так ответил ему Гарри: «Мы не в их руках, брат мой, но в божьих». Гарри был взрослым человеком – король страны в состоянии полной сдачи, он угрожал изнасиловать дочерей, размозжить головы стариков, насадить детей на копья, выступая со своей кучкой голодранцев против превосходящих сил врага, потому что на это было ясно указано. Не так уж часто можно встретить это в книгах или пьесах.
– И какое это имеет отношение к тому, что вас собиралась выпотрошить разъярённая толпа?
– Вы опираетесь на веру, что это была их воля, что это они сделали выбор. Мысль о том, что кто-то с ножом, или пистолетом, или кучей денег, или ядерным арсеналом обладает какой-либо силой, выходит за пределы моих возможностей воображения. Я не могу представить, что такое возможно даже гипотетически.
– Вы говорите, что никакой опасности не было?
– Никогда нет никакой опасности, разъярённая ли толпа – что? выпотрошит меня? – выпотрошит ли меня разъярённая толпа или нет. Сломаю я шею, упав с мотоцикла, или нет. Поднимутся ли все народы мира против меня или нет. Если вселенной угодно, чтобы меня выпотрошили и выбросили в пустыню, я целиком за, а если нет, то никакая толпа, никакое правительство или закон физики не сможет заставить это случиться. И это неизменные и абсолютные условия моего существования. Это не то, во что я верю, это просто то, что есть. Я не знаю, как высказать это лучше.
Она в тревоге покачала головой.
– И для вас это нормально?
– Для меня это жизнь, и для вас теперь тоже. – Я отставил свою тарелку и отодвинулся на пару дюймов от стола. – Как вы, наверно, успели заметить, я не словоохотлив. Истории, которые я вам тут рассказываю, это ваши новые истории. Я – взрослый в мире, где вы – всего лишь дитя, и я рассказываю всё это, чтобы помочь вам вырасти и создать свои собственные истории. Теперь мир не для вас – куда бы вы ни пошли, вы будете чужой. Нет ни семей, ни кланов, ни племён, ждущих, чтобы приветствовать вас, показать вам местность, объяснить, как всё работает. Нет никаких аппаратов, готовых принять вас, научить и защитить. Вскоре вы выйдете за пределы той точки, где вам кто-либо сможет помочь, потому что теперь вы взрослый человек, а это – мир детей. У вас не будет меня, и возможно вокруг не будет никого старше вас, даже в книгах. Я говорю с вами, стараюсь быть чуть более открытым и разговорчивым, потому что вы останетесь одна в мире, и вам будет очень легко найти какую-нибудь колею и застрять там.
– Такое может случиться?
– В основном так и происходит. Для этого есть все условия. Мир полон тёплых тёмных норок, в которые вы можете упасть.
– У меня никого не будет? – спросила она несчастным голосом. – У меня не будет вас?
– У вас будете вы сами. Это всё, что вам нужно.
– Неужели я сделаю это? – спросила она. – Заползу обратно? Найду норку, чтобы спрятаться?
– Несмотря на почти абсолютную статистическую вероятность этого, мне кажется, нет. Я могу ошибаться, я не силён в этом, но насколько я могу судить, вам уготовано нечто большее. В должны попытаться понять, что такое страх, иначе он захватит вас, и вы никогда даже не узнаете этого.
***
Мы вышли из ресторана и пошли побродить по берегу.
– Так, чем всё закончилось? – спросила она.
– Когда?
– С толпой? В Мексике?
– А, да ничем. Шеф полиции довёз меня до границы и сказал, чтоб я никогда не возвращался в его страну.
– Они вышвырнули вас из Мексики?
– Ну, – я пожал плечами, – это было довольно неформально.
– Похоже, у вас много проблем с законом.
Я снова пожал плечами.
– Совсем никаких проблем.
– И что вы делали потом?
– После того, как он выгрузил меня у границы? Аннулировал свои кредитные карты. Заявил о том, что у меня украли паспорт и дорожные чеки. Получил деньги переводом.
– Они украли ваш бумажник?
– Конечно, всё, что у меня было с собой, и рюкзак, который я оставил в машине.
Она покачала головой, расстроенная мелочной продажностью.
– Сволочи, – сказала она.
– Каждый просто играет свою роль, – сказал я. – Нет причин принимать что-либо на свой счёт.
Она долго смотрела на меня искоса.
***
Мы сели обратно в «Навигатор» и выехали на дорогу. Около часа мы ехали в тишине, хотя я слышал довольно сильный шум в голове Лизы.
– Мне кажется, я больше никогда не смогу относиться к людям как раньше, – сказала она наконец. – Мне кажется, я никому не смогу больше доверять.
Несколько минут я молча наблюдал сменяющиеся картинки – это счастье быть здесь, с Лизой, счастье ехать помянуть Брэтт, счастье быть. Неужто это мой последний день? Неужто это мои последние моменты? Неужто вечно нависающий надо мной палец смерти должен вот-вот обрушиться? Эта мысль наполнила меня нежным приливом радости и окунула мир в красоту.
– Люди это клочки пыли, – наконец ответил я, – маленькие пушинки и паутинки, собравшиеся в тени и тёмных углах и удерживаемые вместе страхом. Если видишь их ясно, доверять им становится очень легко. Я всем доверю и никогда не бываю разочарован. Вы тоже так можете.
– Трудно в это поверить.
– Нужно доверять людям не то, чтобы они не предали вас, или не разбили вам сердце, или не украли кошелёк – просто доверять им, чтобы они были теми, кто они есть. Когда ты понимаешь страх, когда отходишь от него на расстояние и видишь, что он из себя представляет и как действует в этом мире, тогда понимаешь про людей всё. В бытии с закрытыми глазами всё вытекает из страха – хорошее и плохое, смелость и трусость, любовь и ненависть, всё вытекает из одного источника.
– Как можно доверять, если знаешь, что тебя могут предать?
– Вы сами ответили на свой вопрос – потому что ты знаешь. Всё, что с закрытыми глазами казалось таким загадочным и неизвестным, становится ясным и очевидным, когда мы открываем их. Это требует времени, опыта, усилий, чтобы стать взрослым, точно так же, как вам потребовалось время, опыт и усилия, чтобы стать тем, кто вы сейчас. Такова жизнь: процесс постоянного становления и обновления, движение в направлении более ясного видения и большей простоты и уменьшение видимой разделённости между «я» и «не-я». Таким будет мир для вас, если вы продолжите движение вперёд. Всё будет совершенно по-другому.
– Если я продолжу, – произнесла она уныло.
– Когда вы заберётесь повыше и увидите более широкую картину, личные черты людей станут размываться, и вы будете распределять их по тому, в какой норке они прячутся.
– Звучит как-то цинично.
– Примерьте-ка вот это: жизнь не имеет смысла и все убеждения ложны.
– Это совсем уж цинично.
– Я думаю, циничность это термин для закрытых глаз. Вам он больше не нужен. Ваши амортизированные, основанные на размышлениях отношения со своей средой теперь устарели, как и большая часть вашего лексикона. Вы проделали этот громадный переход, настоящий сдвиг парадигм, но ваша инфраструктура пока ещё отстаёт. Вы совершили революцию, свергли деспотический режим, а теперь настало время править, мудро руководить, направив это новоявленное островное государство в будущее, где оно будет расти и процветать. У вас есть люди, о которых нужно подумать – Мэгги, Диджей, и возможно, Дэннис. Возможно, также и другие. Раньше вы были матерью и женой, а теперь кто вы? Мэгги находится в критическом возрасте, ей и так уже пришлось столкнуться с довольно необычными вещами: она наблюдала ваш кризис, работала со своим дедом, допрашивала меня. Что вы собираетесь с ней делать?
– Возможно, я должна найти норку, – сказал она хмуро, – найти Иисуса. Может быть, так будет лучше для всех.
Я кивнул.
– Может быть.
***
– Спасибо вам, что говорите со мной, – сказал она. – Спасибо, что рассказываете мне всё.
– De nada*.
_______
*не за что
_______
– Не могу поверить, как изменилась моя жизнь. Вот я, здесь с вами, в каком-то странном предприятии, чем бы оно ни было. Это совершенно нереально. У меня такое чувство, что я сейчас проснусь рядом с Дэннисом, выключу будильник и начну новый день, забыв об этом дурацком сне о новой жизни. – Её начало немного трясти. – Что я здесь делаю?
– Почему вы думаете, что вы здесь? – спросил я. – Отойдите на шаг назад от событий и спросите себя беспристрастно: что происходит? Несколько месяцев назад вы были адвокатом, женой, провинциальной мамочкой и всё такое, а теперь, вот, вы ведёте этот большой чёрный катафалк через Вирджинию…
– С Джедом МакКенной, – вставила она.
– С одним пробуждённым существом по дорогое на панихиду по другому. Для вас это может стать хорошим шансом, чтобы подумать о том, что происходит и почему.
Несколько мгновений она молчала.
– А вы знаете? – спросила она.
– Я знаю про себя.
– Вы знаете, что будете говорить?
– В общих чертах. Мэгги подала мне идею «расскажи и покажи», это я и собираюсь сделать.
– Правда? И что вы собираетесь показать?
– Две вещи. Одну, как вы знаете, мы надеемся найти в целости и сохранности ожидающей нас в гостинице.
– А другая? Что ещё вы собираетесь показать?
Я протянул руку за водительское сиденье, достал из пакета её ежедневник и положил его на консоль между нами.
– Вас.
______
*Восприятие и изображение только радостных, светлых сторон жизни
______
Человек подобный ребёнку это не тот, чьё развитие остановилось, напротив, это человек, который даёт себе шанс продолжать развиваться намного дальше большинства взрослых, закутавшихся в коконы привычек и условностей среднего возраста.
– Олдос Хаксли –
Смерть витала в воздухе.
В моей жизни было два человека, значительно помогавших мне в моих скромных финансовых делах. Можно сказать, что никто из них ничего не делал, и не выставлял счетов, однако было всё сделано и за всё заплачено. С Кларком мы общались в основном за обедом, а с Норманом – по телефону. Оба они были из другой эры Нью-Йорка, оба уже наполовину отошли от дел и оба были практически членами семьи, когда я был ещё ребёнком. Кларк умер несколько лет назад, а Норман, подмигивающий, пьющий бренди, вечно при галстуке чемпион по джин-рамми*, умер незадолго до того, как я должен был ехать в Вирджинию с помощью Лизы, чтобы произнести хвалебную речь по Брэтт.
_______
*карточная игра
_______
Именно Норману я позвонил, когда хотел купить дом в Ахихик, и мне нужно было как можно скорее перевести мои скромные активы в наличность с наименьшими налоговыми последствиями. Я доверил ему законное право действовать от моего лица, а он придумал и претворил в жизнь решение, которое дало мне то, что мне было нужно, в требуемый отрезок времени.
Но Норман оставил кое-какие незаконченные дела, так что мне пришлось ехать в Нью-Йорк и Нью-Канаан, чтобы завершить их. Я был в Коннектикуте, где остановился на ночь и утро, когда зачирикал мой новый знакомый ненавистный одноразовый телефон. Это была Лиза, она звонила, чтобы сообщить мне, что Фрэнк, её отец, умер. Сердечный приступ во сне, сказал она. Ей необходимо было привезти тело обратно в штаты для процедур и похорон на семейном участке кладбища рядом с её матерью, которая умерла в прошлом году.
Естественно, я освободил её от любых обязательств, которые она чувствовала относительно нашей поездки в Вирждинию, но она уверила меня, что сильнее чем раньше желает предпринять эту поездку, и что поскольку мы оба уже в штатах, то может быть, нам встретиться на пару дней раньше и совершить это путешествие в менее напряжённом режиме.
***
Мы пересеклись в Национальном аэропорту Рейгана, рядом с границей Вашингтона. Я просил её взять напрокат комфортабельный седан, но она взяла классом выше величественно-чёрный «Линкольн Навигатор», объяснив это тем, что хочет, чтобы эта поездка была особенной, и что она оплатит разницу. Нам нужно было проехать всего пару сотен миль, и мы могли это сделать за один раз, но решили растянуть маршрут на два дня и до пятисот миль, сперва отправившись на восток, затем неторопливо повернуть к югу, и потом на запад, останавливаясь и заезжая куда-нибудь по пути, если захочется, избегая большие города, скоростные трассы и туристические поля сражений Гражданской Войны, насколько возможно. Из-за ограниченности во времени назад в Вашингтон нам придётся ехать прямиком через Блю Ридж Хайлэндс и Долину Шенандоа, всю дорогу проделав ночью, что мне особенно по душе.
Я и Лиза в этот период прощались не только с другими людьми в своей жизни, мы также прощались друг с другом. Когда мы приедем в аэропорт, я сяду в самолёт, и мы, вероятно, больше никогда не увидимся.
Почти всё утро мы ехали не спеша. Остановились пообедать на веранде с видом на доки причудливо обшарпанной пристани, запивая чесапикские* устрицы холодным пивом.
_______
*Чесапик – город в Вирджинии
_______
Я не мог сказать этого Лизе, но было заметно, что за последние несколько месяцев, в течении которых мы были знакомы, она стала очень привлекательной. Для меня это не было сюрпризом – я видел, как многие искусственно привлекательные люди становились по-настоящему привлекательными уже на ранних стадиях перехода из искусственной индивидуальности в подлинную. Когда мы познакомились, Лиза была привлекательной в другом смысле – деловой, городской/провинциальной, всегда бодрой заботливой мамочкой, всё у неё было в порядке, косметики немного, но она всегда присутствовала, волосы пострижены так, чтобы за ними было легко ухаживать, всегда уложены, аксессуары всегда тщательно подобраны. Теперь всё это осталось позади, и в то же время, стало ненужным. Она стала сама собой, и теперь её привлекательность исходила скорее изнутри, нежели чем из универмагов, клубов здоровья, или из ежедневных обрядов причёсывания и прихорашивания. Она выглядела прекрасно в джинсах, теннисных туфлях и футболке, волосы завязаны назад или распущены. Она была более здоровой и счастливой, что выражал её внешний вид.
В течение тех нескольких недель, которые она провела со мной в Мексике, её тело, ухватившись за столь редкую возможность, подверглось глубокой физической трансформации. Поначалу она сходила с ума, осознавая, что ей приходится сражаться с целой уймой недоброкачественных симптомов, к тому же её дискомфорт ухудшался из-за общего беспокойства. На моём опыте всё это было довольно обычным, я утешал её и уговаривал расслабиться в процессе и довериться ему. Её тело не упустило своего шанса, приведя себя вновь в гармоничное состояние после стольких лет чрезмерного растяжения во всех направлениях. Оно выпускало множество накопившихся токсинов, смешивая и переваривая их всех разом. Для того, кто плохо спит и ест, чьи нервы измотаны постоянно присутствующими электромагнитными полями, кого со всех сторон бомбардируют сводящими с ума изображениями и сообщениями из всех средств информации, кто постоянно задыхается под давлением работы, семьи, времени, для кого даже отпуск является организованным безумием, и кто, прежде всего, считает это состояние нормальным и здоровым, для такого человека истинное расслабление может стать подобным новому рождению.
Самая важная вещь это сон. Первое, чего желает тело, это отключиться, и люди, которые не спали больше пяти-шести часов годами или десятилетиями, приходят в шок, погружаясь в глубокий непрерывный сон на десять-двенадцать часов подряд, ночь за ночью, плюс к тому короткий сон в дневное время. Им кажется это чем-то мистическим или духовным, и так оно и есть, но не в том смысле, как они думают – это простой мистический и духовный образ жизни. Они не просто спят, но спят хорошо, и просыпаются глубоко отдохнувшими и удовлетворёнными, так что это кажется им новым, чудесным и удивительным. Они оживают и молодеют. Быть может, с детства они не испытывали ничего подобного, и уже не думали, что такое возможно.
По-видимому, всё главным образом зависит от того, насколько сильно они перекосились. Когда телу позволяют восстановиться и исцелиться до своего естественного состояния, начинает происходить целое множество кардинальных изменений. Изменяются вкусы, вредные привычки естественным образом отпадают. Годы спадают с внешнего вида. Килограммы спадают тоже, возвращается здоровый тонус кожи и мышц. Не в первый же день, конечно, но удивительно быстро. Поразительно, каким жизнеспособным и прощающим может быть тело.
В случае Лизы ей нужно было ещё преодолеть некоторые зависимости от химических веществ. Её тело развило в себе слишком большое пристрастие к кофе, диетической содовой воде и нескольким прописанным лекарствам, и прошёл месяц, прежде чем она смогла без напряжения снизить дозу до такой степени, когда она могла утром выпить со мной чашку кофе с нормальным октановым числом и остановиться на этом. Не знаю, какие у неё были алкогольные привычки, но у меня такое чувство, что пара стаканов вина пару раз в неделю означали уменьшение дозы.
Этот период, что довольно естественно, может быть также очень эмоционально напряжённым, и Лиза рассчитывала на мои советы, поэтому я дал ей мантру: отдых, дыхание, плавание, прогулки. Отдых, дыхание, плавание, прогулки. Отдых, дыхание, плавание, прогулки.
Ум гораздо медленнее освобождается от ядовитых мыслей, чем тело восстанавливает своё здоровье. Лиза испытывала внутренний конфликт, исходящий из глубоко укоренившихся взглядов на продуктивность и управление временем. Спать полдня было ленью и бессовестностью. Дневной сон был публичным оскорблением её рабочей этики. Всё время ничего не делать было для неё большой проблемой. Ей нужно было бороться, чтобы просто увидеть, что, возможно, нет необходимости постоянно чем-то заниматься. В первую неделю нашего знакомства посидеть пять минут молча могло свести её с ума. Просто согласиться с тем, что иногда ничего не делать может не быть таким ужасным, было для неё серьёзной уступкой. Сейчас ей было уже намного лучше, но вирус продуктивности ещё заражал её систему.
Это даёт небольшое представление о происходящей с людьми трансформации, когда они перестают подвергаться бесконечной бомбардировке нападок и стрессов, которые так много людей считает нормой. Уверен, есть много хороших книг о пользе выхода из этого ада назад в свою природную стихию, поэтому я не буду распространяться здесь об этом, скажу лишь, что для Лизы это было чрезвычайно благотворно. Она практически во всех отношениях стала совсем другим человеком – более здоровой, более молодой, уравновешенной и лучезарно привлекательной – чем была, когда мы встретились. Хоть работа всё ещё продолжалась, но до сих пор выходило очень хорошо.
***
– Я всё-таки не понимаю, зачем вам нужен ассистент в путешествии, – сказала она. – Нет, я конечно благодарна за эту возможность, но вы кажетесь абсолютно способным сами улаживать свои дела.
Во время этого путешествия с Лизой я сделал попытку быть более разговорчивым, чем обычно. Я рассказывал о себе – маленькие эпизоды, истории из моей жизни, не столько биографичные по содержанию, сколько относящиеся к процессу. Я пытался показать ей кое-что, помочь увидеть, как работает мир в реальности, и как мы работаем в нём и с ним. Есть несколько книг, которые могут ей пригодиться на ранних стадиях, но она быстро их освоит и пойдёт дальше, и тогда она останется одна. Для меня этот процесс открытий был и остаётся чудом, но наши обстоятельства сильно отличаются. Я хотел, чтобы в ней сложилось чувство, что она сама может входить в любые пространства, и когда наши пути разойдутся, она имела бы представление о своём новом «я» и о своём новом месте в мире, кто она и где.
– В общем-то, всё дело в людях. Много лет назад я осознал, что мой контакт с, ээ, знаете, нормальными людьми должен оставаться минимальным.
– На это было указано? – спросила она игриво.
– По сути, да, – ответил я.
Она улыбнулась и кивнула, подталкивая меня к разъяснению.
– Окей, – сказал я, – давайте посмотрим. Ну, в общем, дело было в Мексике, в каком-то маленьком грязном городке в часе езды от границы, не помню точно где. Я стоял у стойки в гостинице, пытаясь организовать замену сломавшейся арендованной машины, когда женщина за стойкой высказалась по поводу ужасной жары. Так вот, набирая телефонный номер, совершенно без задней мысли, я сказал ей: 'No diria eso si era muerto”.
Потрясённая, Лиза громко засмеялась.
– “Вы бы не стали так говорить, если бы были мертвы”?
– Ну, да.
– Господи, вы так сказали?
– Ну, да.
– О боже мой, Джед, нельзя говорить такие вещи. Люди не приходят в восторг, когда им такое говорят.
– Я не думал. Я просто сказал то, что сказал бы в ответ любому студенту, который жалуется на тривиальности, в том смысле, что каждый день – лучший, что это не генеральная репетиция и прочее. Так вышло, что я знал эту фразу на испанском. Мне она показалась забавной.
– Могу поспорить, ей так не показалось, – сказала Лиза.
– Я ничего не имел в виду под этим, – сказал я, чувствуя необходимость оправдать свой промах. – Я никогда не стараюсь быть умным, или мудрым, или проницательным с незнакомыми людьми. Это просто выскочило, как стандартная реакция, о которой даже не думаешь. И даже до сих пор я не понимаю, почему она обиделась, и поэтому, полагаю, мне нужен ассистент в путешествии. Говорить честно нельзя, а я ненавижу молоть чепуху, так что я лучше буду избегать контактов с людьми, когда это возможно. Сонайа заметила, что я скорее проеду не останавливаясь через всю страну, чем буду иметь дело с билетёрами, администраторами гостиниц, заказами по телефону, очередями и прочим, поэтому она стала просто посылать кого-нибудь со мной, и поездки стали в десять раз лучше.
Это лишь один небольшой пример. Разобщённость между мной и нормальными людьми проявляется всё время во многих разных видах, всегда исходя из того факта, что я нисколько не притворяюсь кем-то. Чтобы общаться, взаимодействовать, я должен играть себя. От этого я чувствую сильный дискомфорт, и у меня плохо получается. Моя маска неубедительна, и обман легко распознаётся. Люди не знают, что именно они распознают, но они знают, что что-то не так. Даже если они не понимают, то каким-то образом чувствуют, что я мошенник. В этом, пожалуй, есть доля иронии.
– Она обиделась?
– Сонайа?
– La mexicana.
– Ах, да, она взбесилась. Подумала, что я угрожаю убить её. Через пять минут об этом знал весь город. Какой-то убогий городок на распутье дорог, и вот, какой-то гринго угрожает убить местную abuelita*. Из соседнего бара все сбежались посмотреть, что происходит, её босс вышел из офиса со стальной трубой в руке, появился начальник полиции, который оказался братом той женщины. Все кричали друг на друга, размахивали руками, утешали женщину. Вот это было представление. Эмоции хлестали через край. Карнавал, ей-богу.
_______
*бабулю
_______
– О, господи. Вы им объяснили?
Я рассмеялся.
– Мне не дали и слова вставить. Сумасшедший дом. Это продолжалось с полчаса. Всё было похоже на Голливудскую съёмочную площадку, словно все прямо из основного актёрского состава. Вообще-то, я всех людей так вижу, но здесь это было особенно ярко выражено. Я просто расслабился и старался получать удовольствие от спектакля.
– Вы с ума сошли? Они ведь думали, что вы хотите её убить. Удивительно, как они не выпотрошили вас и не выкинули в пустыню.
– Мы не в их руках, брат мой, но в божьих.
– Брат мой? Простите?
– Ах, это просто одна хорошая цитата. В «Генри V» герцог Глостер волновался, что французы нападут, когда англичане будут самом невыгодном положении, и так ответил ему Гарри: «Мы не в их руках, брат мой, но в божьих». Гарри был взрослым человеком – король страны в состоянии полной сдачи, он угрожал изнасиловать дочерей, размозжить головы стариков, насадить детей на копья, выступая со своей кучкой голодранцев против превосходящих сил врага, потому что на это было ясно указано. Не так уж часто можно встретить это в книгах или пьесах.
– И какое это имеет отношение к тому, что вас собиралась выпотрошить разъярённая толпа?
– Вы опираетесь на веру, что это была их воля, что это они сделали выбор. Мысль о том, что кто-то с ножом, или пистолетом, или кучей денег, или ядерным арсеналом обладает какой-либо силой, выходит за пределы моих возможностей воображения. Я не могу представить, что такое возможно даже гипотетически.
– Вы говорите, что никакой опасности не было?
– Никогда нет никакой опасности, разъярённая ли толпа – что? выпотрошит меня? – выпотрошит ли меня разъярённая толпа или нет. Сломаю я шею, упав с мотоцикла, или нет. Поднимутся ли все народы мира против меня или нет. Если вселенной угодно, чтобы меня выпотрошили и выбросили в пустыню, я целиком за, а если нет, то никакая толпа, никакое правительство или закон физики не сможет заставить это случиться. И это неизменные и абсолютные условия моего существования. Это не то, во что я верю, это просто то, что есть. Я не знаю, как высказать это лучше.
Она в тревоге покачала головой.
– И для вас это нормально?
– Для меня это жизнь, и для вас теперь тоже. – Я отставил свою тарелку и отодвинулся на пару дюймов от стола. – Как вы, наверно, успели заметить, я не словоохотлив. Истории, которые я вам тут рассказываю, это ваши новые истории. Я – взрослый в мире, где вы – всего лишь дитя, и я рассказываю всё это, чтобы помочь вам вырасти и создать свои собственные истории. Теперь мир не для вас – куда бы вы ни пошли, вы будете чужой. Нет ни семей, ни кланов, ни племён, ждущих, чтобы приветствовать вас, показать вам местность, объяснить, как всё работает. Нет никаких аппаратов, готовых принять вас, научить и защитить. Вскоре вы выйдете за пределы той точки, где вам кто-либо сможет помочь, потому что теперь вы взрослый человек, а это – мир детей. У вас не будет меня, и возможно вокруг не будет никого старше вас, даже в книгах. Я говорю с вами, стараюсь быть чуть более открытым и разговорчивым, потому что вы останетесь одна в мире, и вам будет очень легко найти какую-нибудь колею и застрять там.
– Такое может случиться?
– В основном так и происходит. Для этого есть все условия. Мир полон тёплых тёмных норок, в которые вы можете упасть.
– У меня никого не будет? – спросила она несчастным голосом. – У меня не будет вас?
– У вас будете вы сами. Это всё, что вам нужно.
– Неужели я сделаю это? – спросила она. – Заползу обратно? Найду норку, чтобы спрятаться?
– Несмотря на почти абсолютную статистическую вероятность этого, мне кажется, нет. Я могу ошибаться, я не силён в этом, но насколько я могу судить, вам уготовано нечто большее. В должны попытаться понять, что такое страх, иначе он захватит вас, и вы никогда даже не узнаете этого.
***
Мы вышли из ресторана и пошли побродить по берегу.
– Так, чем всё закончилось? – спросила она.
– Когда?
– С толпой? В Мексике?
– А, да ничем. Шеф полиции довёз меня до границы и сказал, чтоб я никогда не возвращался в его страну.
– Они вышвырнули вас из Мексики?
– Ну, – я пожал плечами, – это было довольно неформально.
– Похоже, у вас много проблем с законом.
Я снова пожал плечами.
– Совсем никаких проблем.
– И что вы делали потом?
– После того, как он выгрузил меня у границы? Аннулировал свои кредитные карты. Заявил о том, что у меня украли паспорт и дорожные чеки. Получил деньги переводом.
– Они украли ваш бумажник?
– Конечно, всё, что у меня было с собой, и рюкзак, который я оставил в машине.
Она покачала головой, расстроенная мелочной продажностью.
– Сволочи, – сказала она.
– Каждый просто играет свою роль, – сказал я. – Нет причин принимать что-либо на свой счёт.
Она долго смотрела на меня искоса.
***
Мы сели обратно в «Навигатор» и выехали на дорогу. Около часа мы ехали в тишине, хотя я слышал довольно сильный шум в голове Лизы.
– Мне кажется, я больше никогда не смогу относиться к людям как раньше, – сказала она наконец. – Мне кажется, я никому не смогу больше доверять.
Несколько минут я молча наблюдал сменяющиеся картинки – это счастье быть здесь, с Лизой, счастье ехать помянуть Брэтт, счастье быть. Неужто это мой последний день? Неужто это мои последние моменты? Неужто вечно нависающий надо мной палец смерти должен вот-вот обрушиться? Эта мысль наполнила меня нежным приливом радости и окунула мир в красоту.
– Люди это клочки пыли, – наконец ответил я, – маленькие пушинки и паутинки, собравшиеся в тени и тёмных углах и удерживаемые вместе страхом. Если видишь их ясно, доверять им становится очень легко. Я всем доверю и никогда не бываю разочарован. Вы тоже так можете.
– Трудно в это поверить.
– Нужно доверять людям не то, чтобы они не предали вас, или не разбили вам сердце, или не украли кошелёк – просто доверять им, чтобы они были теми, кто они есть. Когда ты понимаешь страх, когда отходишь от него на расстояние и видишь, что он из себя представляет и как действует в этом мире, тогда понимаешь про людей всё. В бытии с закрытыми глазами всё вытекает из страха – хорошее и плохое, смелость и трусость, любовь и ненависть, всё вытекает из одного источника.
– Как можно доверять, если знаешь, что тебя могут предать?
– Вы сами ответили на свой вопрос – потому что ты знаешь. Всё, что с закрытыми глазами казалось таким загадочным и неизвестным, становится ясным и очевидным, когда мы открываем их. Это требует времени, опыта, усилий, чтобы стать взрослым, точно так же, как вам потребовалось время, опыт и усилия, чтобы стать тем, кто вы сейчас. Такова жизнь: процесс постоянного становления и обновления, движение в направлении более ясного видения и большей простоты и уменьшение видимой разделённости между «я» и «не-я». Таким будет мир для вас, если вы продолжите движение вперёд. Всё будет совершенно по-другому.
– Если я продолжу, – произнесла она уныло.
– Когда вы заберётесь повыше и увидите более широкую картину, личные черты людей станут размываться, и вы будете распределять их по тому, в какой норке они прячутся.
– Звучит как-то цинично.
– Примерьте-ка вот это: жизнь не имеет смысла и все убеждения ложны.
– Это совсем уж цинично.
– Я думаю, циничность это термин для закрытых глаз. Вам он больше не нужен. Ваши амортизированные, основанные на размышлениях отношения со своей средой теперь устарели, как и большая часть вашего лексикона. Вы проделали этот громадный переход, настоящий сдвиг парадигм, но ваша инфраструктура пока ещё отстаёт. Вы совершили революцию, свергли деспотический режим, а теперь настало время править, мудро руководить, направив это новоявленное островное государство в будущее, где оно будет расти и процветать. У вас есть люди, о которых нужно подумать – Мэгги, Диджей, и возможно, Дэннис. Возможно, также и другие. Раньше вы были матерью и женой, а теперь кто вы? Мэгги находится в критическом возрасте, ей и так уже пришлось столкнуться с довольно необычными вещами: она наблюдала ваш кризис, работала со своим дедом, допрашивала меня. Что вы собираетесь с ней делать?
– Возможно, я должна найти норку, – сказал она хмуро, – найти Иисуса. Может быть, так будет лучше для всех.
Я кивнул.
– Может быть.
***
– Спасибо вам, что говорите со мной, – сказал она. – Спасибо, что рассказываете мне всё.
– De nada*.
_______
*не за что
_______
– Не могу поверить, как изменилась моя жизнь. Вот я, здесь с вами, в каком-то странном предприятии, чем бы оно ни было. Это совершенно нереально. У меня такое чувство, что я сейчас проснусь рядом с Дэннисом, выключу будильник и начну новый день, забыв об этом дурацком сне о новой жизни. – Её начало немного трясти. – Что я здесь делаю?
– Почему вы думаете, что вы здесь? – спросил я. – Отойдите на шаг назад от событий и спросите себя беспристрастно: что происходит? Несколько месяцев назад вы были адвокатом, женой, провинциальной мамочкой и всё такое, а теперь, вот, вы ведёте этот большой чёрный катафалк через Вирджинию…
– С Джедом МакКенной, – вставила она.
– С одним пробуждённым существом по дорогое на панихиду по другому. Для вас это может стать хорошим шансом, чтобы подумать о том, что происходит и почему.
Несколько мгновений она молчала.
– А вы знаете? – спросила она.
– Я знаю про себя.
– Вы знаете, что будете говорить?
– В общих чертах. Мэгги подала мне идею «расскажи и покажи», это я и собираюсь сделать.
– Правда? И что вы собираетесь показать?
– Две вещи. Одну, как вы знаете, мы надеемся найти в целости и сохранности ожидающей нас в гостинице.
– А другая? Что ещё вы собираетесь показать?
Я протянул руку за водительское сиденье, достал из пакета её ежедневник и положил его на консоль между нами.
– Вас.
0 комментариев