20 января 2012, 23:08
CalmСуфизм Баязида - Исчезновение без ритуала (Алиреза Нурбахш)
Кого Бог любит, тому дарует три свойства:
Щедрость моря, доброту солнца и смирение земли.
Баязид
Суфизм всегда предстает как практическая и в то же время трансцендентная школа. Практическая, поскольку она имеет дело с дисциплинами, которые ведут к просветлению, а трансцендентная в том смысле, что она выходит за границы внешних аспектов любой религии. Не было суфия, в котором эти качества проявились бы ярче, чем в Баязиде. Среди ранних суфиев ислама Баязид (умер в 875 г.) играл ключевую роль в формировании суфийской доктрины и практики, которые позже были развиты такими последователями суфизма, как Аттар и Руми.
О жизни Баязида известно мало. Большую часть своей жизни он прожил в Бастаме, городе, который находится в северо-восточной части Ирана. Рассказывают, что он провел тридцать лет в странствиях, во время которых завершил суфийский путь, но об этом периоде почти не сохранилось упоминаний. Хотя сам он писал мало, в суфийской литературе существует множество историй о нем и приписываемых ему афоризмов, например, в таких классических текстах, как «Раскрытие скрытого» (Кашф аль-маджуб) Худжвири и «Поминовение святых» (Тадкират аль-авлия) Аттара.
Религиозные верования и ритуалы по большей части не играют важной роли в современной западной культуре. Большинство из нас живет в рутине повседневности, не думая о религии, которая на нас никак не влияет.
Важно помнить, что во времена Баязида ситуация была совсем другой. В то время жизнь человека в большой степени определялась религиозными верованиями и ритуалами, и основным назначением и занятием в жизни было достижение гармонии с божественным – либо ради самого божественного, либо – на более низком уровне – для того, чтобы утолить мирские, обыденные желания.
Баязид умер в 875 году в своем родном городе Бастаме, где ислам, как и в других частях исламского мира, играл в жизни людей важную роль. Почти все пытались жить в соответствии с правилами и ритуалами. Ежедневные обязательные молитвы, пост, паломничество в Мекку, религиозный налог были так же важны и реальны для этих людей, как, например, для наших детей – хорошее образование. Баязиду такая религиозная жизнь представлялась слишком поверхностной и лицемерной, поскольку вся она была направлена на индивидуальное спасение — либо в этом мире, либо в загробном. Обычные религиозные установки, как считал Баязид, запятнаны корыстными интересами и самостью, ведь их конечная цель вполне соответствует устремлениям эго. Он полагал, что сфера эго является противоположностью Бога.
Что такое Бог для Баязида? Об этом дает представление история из старейшего персидского трактата по суфизму «Раскрытие скрытого» Худжвири.
Передают, что Баязид сказал:
«Я отправился в Мекку и увидел Дом, стоящий отдельно от всех. Я сказал: «Мое паломничество не принято, ведь я и раньше видел много таких камней».
Я отправился снова и увидел Дом и Владыку Дома. Я сказал: «Это еще не единство».
На третий раз я увидел одного Владыку Дома. Голос в моем сердце прошептал: «О Баязид, если бы ты не заглядывался на самого себя, ты не был бы идолопоклонником, даже если бы видел всё мироздание. Но ты смотришь на себя, и потому ты идолопоклонник, который слеп по отношению ко всему мирозданию».
И тогда я раскаялся, и еще раз раскаялся в своем раскаянии, и более того, еще раз раскаялся в том, что видел свое собственное существование» (адаптировано из Худжвири 1976, с. 108).
Хадж это священный ритуал, который все мусульмане обязаны совершить хотя бы раз в жизни. Во времена Баязида это была, возможно, высшая цель жизни. Путешествие было чрезвычайно трудным. Многие из паломников даже не знали, удастся ли им вернуться обратно. Как и все остальные, Баязид относится к этому странствию весьма ревностно. Но он подходит к нему еще более глубоко. Для него естественным является отправиться к Дому Бога, ожидая увидеть самого Бога. Меньшее его не устраивает. Но когда он прибывает туда, то видит всего лишь обычный дом, построенный из камней и глины. Очевидно, что он не удовлетворен. Он дает себе обещание повторять паломничество до тех пор, пока не увидит Бога. Возможно, именно в это время он с усердием обратился к повторению священных текстов, поминанию, чтению Корана, молитвам – то есть делал всё то, что позволит ему забыть о доме из камня, иными словами, о мирском, и приблизит его к Богу.
После третьего путешествия он, наконец, видит Владыку, или, по крайней мере, думает, что увидел Его. Он исполнен радости и довольства. Но очевидно, что недоволен Владыка. Бог говорит Баязиду, что Ему все равно, смотрит он на мир или нет. Но Богу не всё равно, смотрит ли Баязид на самого себя. И лишь тогда, когда он перестаёт видеть самого себя, Баязид воистину может сказать, что он увидел Бога.
Баязид раскаивается прежде всего в том, что думал, будто он видел Бога. Потом он раскаивается в своем раскаянии, поскольку это раскаяние – всего лишь еще одно проявление его бытия. И, наконец, он раскаивается в том, что видит свое собственное существование.
Баязид начинает понимать разницу между божеством своего собственного воображения и подлинным Богом. Первое конструируется, возможно, когда человек погружается в медитацию, в созерцание божественного и полностью забывает об остальном мире. Очевидно, что этого недостаточно, хотя бы потому, что такого рода воображение служит самому человеку. Оно создает божество, поскольку в этом есть психологическая нужда, — возможно, формируя его из проекций идеалов человека. Но в конечном счете такое божество ради самого человека и создается. Баязид увидел это заблуждение в своем собственном пути к Богу. Подлинный Бог – не для того, чтобы служить твоим личным нуждам. Он независим от чьего-либо произвольного мышления и воображения. Для того, чтобы быть уверенным, что Баязида опять не захлестнет это глупое воображение, Бог устанавливает условия, на которых Баязид может встретиться с Реальностью: не смотри на себя.
В другом месте Баязид говорит:
Я увидел Бога во сне и спросил Его:
– В чем заключается путь к Тебе?
Бог ответил:
– Откажись от себя – и ты уже там (Aттар 1976).
«Не смотри на себя» означает приближение к Богу без всяких скрытых намерений, не заключая с Ним никаких сделок и, в особенности, без всякой мысли о самом себе.
И однако в то же самое время Бог говорит Баязиду, что путь к Нему весьма практичен. Он не может и не должен сочетаться с воображением Баязида и какими бы то ни было хитросплетениями мысли.
Для того, чтобы перестать видеть себя и смотреть на себя, Баязиду нужно что-то сделать. Сколько бы он ни думал и ни воображал, – это не поможет ему отвергнуть свое «я». И это весьма практический аспект суфизма в интерпретации Баязида: «делание» как противоположность «думанию» или воображению.
Какую же разновидность «делания» имел в виду Баязид или, может, даже Бог, которая могла бы помочь в отрицании «я»? В конце концов, отправиться в паломничество – это тоже форма «делания». Человеку необходимо сняться с места и отправиться в путь. В те дни, предпринимая такое путешествие, человек знал о тех немалых трудностях, с которыми ему придется столкнуться. Для Баязида ритуальные действия, хотя, возможно, и необходимые, не являются подходящим средством для того, чтобы отринуть свое «я». Осуществляя религиозный ритуал, человек не подвергает свое «я» риску. В этой ситуации эго ощущает себя в безопасности. Но для Баязида если человек не бросает вызов своему «я» и не подвергает его испытанию, то, скорее всего, это не путь к Богу.
Но что же делать в таком случае?
Из истории о Баязиде можно сделать вывод, что существует два пути для того, чтобы противостоять своему «я», хотя они не разделены, а в большой степени переплетены. Эти пути: с одной стороны – проявлять доброту по отношению к другим и бескорыстно служить им, а с другой – навлекать на себя порицание со стороны людей, подвергать себя их осуждению.
Следующая история – еще один пример того, как Баязид борется со своим «я» посредством простого проявления доброты.
Как-то ночью Баязид проходил по кладбищу в Бастаме и заметил юношу благородного происхождения, игравшего на лютне. Увидев его, Баязид воскликнул:
– Нет силы и власти в мире, кроме как у Бога!
Юноша, решив, что Баязид выказал недовольство тем, что тот играет на кладбище, ударил его лютней по голове. Пострадали и голова, и лютня.
Вернувшись к себе домой, Баязид вызвал одного из своих учеников, дал ему денег и сладостей, и велел сходить в дом юноши и передать ему следующее:
– Баязид просит у тебя прощения за то, что произошло прошлой ночью, и хотел бы, чтобы ты воспользовался этими деньгами для покупки новой лютни. А эти сладости – чтобы загладить в твоем сердце горечь от потери старой лютни.
Услышав это, юноша осознал, что он натворил, и пошел к Баязиду с извинениями.
Ответить на акт агрессии добротой – значит пойти против собственного «я». Наше «я» жаждет мести или, по крайней мере, какой-то компенсации, когда кто-то плохо обошелся с нами. Но для Баязида искать такого рода компенсации – всё равно, что играть на руку собственному «я», что может еще больше отдалить от Бога.
Второй основной способ преодоления своего «я» для Баязида – это навлечь на себя осуждение людей и опозорить себя в глазах общества.
Рассмотрим пример, поясняющий, что имел в виду Баязид, говоря о навлечении на себя порицаний.
В городе Бастаме в одно время с Баязидом жил один весьма уважаемый, почтенный аскет. Он любил посещать круг Баязида, хотя не был его учеником. Однажды он сказал Баязиду:
– О мастер, последние тридцать лет своей жизни я постился, избегая всего мирского, ночи посвящая бдениям, но, честно говоря, я не обнаружил в себе того знания, о котором ты говоришь. Однако я признаю твою мудрость и хотел бы обрести ее.
Баязид ответил:
– О шейх, даже если ты еще триста лет будешь молиться и поститься, ты не сможешь обрести и малую толику этой мудрости.
– Почему? – спросил аскет.
– Потому что ты – заложник своего собственного «я», – ответил Баязид.
– Есть ли средство против этого?
– Есть. Но ты не сможешь им воспользоваться.
– Обещаю, что приму всё, что бы ты ни посоветовал. Ведь я долгие годы искал это знание, – настаивал аскет.
– Что ж, – сказал Баязид, – тогда прежде всего сними с себя одеяние подвижника и вместо этого надень лохмотья. Расположись на улице с мешком грецких орехов в своем квартале, где люди тебя хорошо знают. Собери вокруг себя детвору и скажи: «Даю грецкий орех каждому, кто даст мне пощечину. За две пощечины – два ореха, и так далее».
Проделав всё это, перейди в другой квартал, третий, пока не обойдешь весь город. В этом – твое исцеление.
В полном изумлении и растерянности аскет воскликнул: «Славен Господь! Нет божества кроме Бога!», что в те времена также являлось выражением изумления.
– Когда эти слова произносит неверующий, он становится мусульманином, – провозгласил Баязид, – ты же, произнеся их, стал неверующим.
– Почему же? – спросил аскет.
– Потому что, говоря эти слова, ты молишься себе, а не Богу, – ответил Баязид.
– Пожалуйста, найди для меня что-нибудь другое, – умолял его аскет.
– Это – единственное, что могло бы излечить тебя, но, как я и сказал, ты не сможешь этим воспользоваться, – отвечал Баязид (Аттар 1976, с. 112-113).
В суфизме Баязида человеку необходимо избавиться от псевдоличности, которую он создает сам для себя. Мы все хотим, чтобы нас принимали и уважали другие. Общество и наши собственные культурные нормы подталкивают нас к тому, чтобы создать ложное представление о себе.
(…)
Баязид не говорит, что человек должен уйти из общества. Для него это – легкий выход из положения. Он советует людям продолжать делать то, что они делают, настолько хорошо, насколько они могут.
«Видеть мир» значит наслаждаться миром, ценя его красоту. Бог не хочет, чтобы Баязид стал аскетом. «Узри целый мир, и не смотри на себя», – вот что Бог сказал Баязиду. И здесь мы видим глубочайший этический принцип: делай всё, что хочешь, но делай это без участия «я».
Ниже – еще один пример того, как Баязид разбивает социальный стереотип.
Услышав, что Баязид возвращается из паломничества, жители Бастама вышли к городским воротам, чтобы приветствовать его, воздать почести и оказать должное уважение.
Какое-то время Баязид вел себя в соответствии с ожиданиями людей, но затем ощутил, что этому надо положить конец. Был месяц Рамадана, и все постились. Разумеется, предполагалось, что Баязид также соблюдает пост. Вместо этого он вытащил кусок хлеба из своей торбы и начал есть. Увидев это, люди тотчас охладели к нему. Толпа рассеялась (Худжвири 1976).
Баязид здесь предупреждает об опасностях отождествления себя с тем, что мы делаем, и с тем образом, который мы создаём для других. Единственный способ, который поможет нам удостовериться, что мы не привязаны к чувству самости, не привязаны к себе, – это вызвать осуждение других людей, выставить себя на позор. Согласно Баязиду, если мы стремимся к истине, мы должны позволить другим разрушить тот фальшивый образ, который они создали для самих себя.
Пока я говорил о том, что сам человек решает поступать так, чтобы навлечь на себя упреки. Однако есть еще один критический фактор в этом процессе уничтожения «я», в том, что я называю «суфизм Баязида», и это – роль мастера, или наставника.
Та форма, в которой человек подвергается порицанию или позору в данном обществе, не должна выбираться самим человеком, потому что когда заходит речь о том, чтобы отвергнуть наше собственное мнение, отказаться от его тисков, мы и понятия не имеем о том, что является наилучшим путем к этому.
Эго может легко перехитрить нас и найти легкий выход из положения. Либо порицание может быть настолько суровым, что мы будем не в состоянии функционировать как полноценные члены общества.
Только лишь мастер и он один, обладая мудростью и даром провидения, способен предписать нам надлежащую дозу порицаний. Точно так же и в случае Баязида и аскета, и в случае бескорыстного служения, о котором говорит Баязид.
Без любви к другому человеку, в этом случае – любви к мастеру, невозможно попасть на путь бескорыстного служения. Не случайно в знаменитых любовных историях влюбленные всегда совершают бескорыстные поступки исключительно ради возлюбленной, без колебаний и страха жертвуя своей жизнью. Любовь к другому человеку позволяет нам преодолеть собственные эгоистические желания и эгоцентрические тенденции. И духовный путь ничем не отличается в этом смысле. Любовь к мастеру или наставнику позволяет нам отправиться в путь бескорыстного служения. Если не будет этой любви, то перед нами предстанет наше собственное «я» с его ложным благочестием и гордыней, даже если мы практикуем служение – точно так же, как это случилось с Баязидом, который поставил воду перед собакой.
Важность того, что необходимо иметь учителя, в суфизме Баязида подчеркивается в следующей истории, которой я хотел бы закончить статью.
Руми говорит, что подлинный ученик всегда ставит своего наставника превыше всего остального.
Кто-то спросил одного из учеников Баязида:
– Кто выше: твой наставник или Абу Ханифа?
– Мой мастер, – ответил ученик.
– Кто выше, Абу Бакр или твой мастер?
– Мой мастер, – снова ответил ученик.
– Кто выше, сподвижники Пророка или твой мастер?
– Мой мастер, – повторил ученик.
– Кто выше, пророк Мухаммад или твой мастер?
– Мой мастер, – стоял на своем ученик.
– Кто выше, Бог или твой мастер?
– Я увидел Бога в моем мастере и не ведаю ничего, кроме моего мастера, – ответил ученик.
(Афлаки 1983, том 1, с. 297)
Щедрость моря, доброту солнца и смирение земли.
Баязид
Суфизм всегда предстает как практическая и в то же время трансцендентная школа. Практическая, поскольку она имеет дело с дисциплинами, которые ведут к просветлению, а трансцендентная в том смысле, что она выходит за границы внешних аспектов любой религии. Не было суфия, в котором эти качества проявились бы ярче, чем в Баязиде. Среди ранних суфиев ислама Баязид (умер в 875 г.) играл ключевую роль в формировании суфийской доктрины и практики, которые позже были развиты такими последователями суфизма, как Аттар и Руми.
О жизни Баязида известно мало. Большую часть своей жизни он прожил в Бастаме, городе, который находится в северо-восточной части Ирана. Рассказывают, что он провел тридцать лет в странствиях, во время которых завершил суфийский путь, но об этом периоде почти не сохранилось упоминаний. Хотя сам он писал мало, в суфийской литературе существует множество историй о нем и приписываемых ему афоризмов, например, в таких классических текстах, как «Раскрытие скрытого» (Кашф аль-маджуб) Худжвири и «Поминовение святых» (Тадкират аль-авлия) Аттара.
Религиозные верования и ритуалы по большей части не играют важной роли в современной западной культуре. Большинство из нас живет в рутине повседневности, не думая о религии, которая на нас никак не влияет.
Важно помнить, что во времена Баязида ситуация была совсем другой. В то время жизнь человека в большой степени определялась религиозными верованиями и ритуалами, и основным назначением и занятием в жизни было достижение гармонии с божественным – либо ради самого божественного, либо – на более низком уровне – для того, чтобы утолить мирские, обыденные желания.
Баязид умер в 875 году в своем родном городе Бастаме, где ислам, как и в других частях исламского мира, играл в жизни людей важную роль. Почти все пытались жить в соответствии с правилами и ритуалами. Ежедневные обязательные молитвы, пост, паломничество в Мекку, религиозный налог были так же важны и реальны для этих людей, как, например, для наших детей – хорошее образование. Баязиду такая религиозная жизнь представлялась слишком поверхностной и лицемерной, поскольку вся она была направлена на индивидуальное спасение — либо в этом мире, либо в загробном. Обычные религиозные установки, как считал Баязид, запятнаны корыстными интересами и самостью, ведь их конечная цель вполне соответствует устремлениям эго. Он полагал, что сфера эго является противоположностью Бога.
Что такое Бог для Баязида? Об этом дает представление история из старейшего персидского трактата по суфизму «Раскрытие скрытого» Худжвири.
Передают, что Баязид сказал:
«Я отправился в Мекку и увидел Дом, стоящий отдельно от всех. Я сказал: «Мое паломничество не принято, ведь я и раньше видел много таких камней».
Я отправился снова и увидел Дом и Владыку Дома. Я сказал: «Это еще не единство».
На третий раз я увидел одного Владыку Дома. Голос в моем сердце прошептал: «О Баязид, если бы ты не заглядывался на самого себя, ты не был бы идолопоклонником, даже если бы видел всё мироздание. Но ты смотришь на себя, и потому ты идолопоклонник, который слеп по отношению ко всему мирозданию».
И тогда я раскаялся, и еще раз раскаялся в своем раскаянии, и более того, еще раз раскаялся в том, что видел свое собственное существование» (адаптировано из Худжвири 1976, с. 108).
Хадж это священный ритуал, который все мусульмане обязаны совершить хотя бы раз в жизни. Во времена Баязида это была, возможно, высшая цель жизни. Путешествие было чрезвычайно трудным. Многие из паломников даже не знали, удастся ли им вернуться обратно. Как и все остальные, Баязид относится к этому странствию весьма ревностно. Но он подходит к нему еще более глубоко. Для него естественным является отправиться к Дому Бога, ожидая увидеть самого Бога. Меньшее его не устраивает. Но когда он прибывает туда, то видит всего лишь обычный дом, построенный из камней и глины. Очевидно, что он не удовлетворен. Он дает себе обещание повторять паломничество до тех пор, пока не увидит Бога. Возможно, именно в это время он с усердием обратился к повторению священных текстов, поминанию, чтению Корана, молитвам – то есть делал всё то, что позволит ему забыть о доме из камня, иными словами, о мирском, и приблизит его к Богу.
После третьего путешествия он, наконец, видит Владыку, или, по крайней мере, думает, что увидел Его. Он исполнен радости и довольства. Но очевидно, что недоволен Владыка. Бог говорит Баязиду, что Ему все равно, смотрит он на мир или нет. Но Богу не всё равно, смотрит ли Баязид на самого себя. И лишь тогда, когда он перестаёт видеть самого себя, Баязид воистину может сказать, что он увидел Бога.
Баязид раскаивается прежде всего в том, что думал, будто он видел Бога. Потом он раскаивается в своем раскаянии, поскольку это раскаяние – всего лишь еще одно проявление его бытия. И, наконец, он раскаивается в том, что видит свое собственное существование.
Баязид начинает понимать разницу между божеством своего собственного воображения и подлинным Богом. Первое конструируется, возможно, когда человек погружается в медитацию, в созерцание божественного и полностью забывает об остальном мире. Очевидно, что этого недостаточно, хотя бы потому, что такого рода воображение служит самому человеку. Оно создает божество, поскольку в этом есть психологическая нужда, — возможно, формируя его из проекций идеалов человека. Но в конечном счете такое божество ради самого человека и создается. Баязид увидел это заблуждение в своем собственном пути к Богу. Подлинный Бог – не для того, чтобы служить твоим личным нуждам. Он независим от чьего-либо произвольного мышления и воображения. Для того, чтобы быть уверенным, что Баязида опять не захлестнет это глупое воображение, Бог устанавливает условия, на которых Баязид может встретиться с Реальностью: не смотри на себя.
В другом месте Баязид говорит:
Я увидел Бога во сне и спросил Его:
– В чем заключается путь к Тебе?
Бог ответил:
– Откажись от себя – и ты уже там (Aттар 1976).
«Не смотри на себя» означает приближение к Богу без всяких скрытых намерений, не заключая с Ним никаких сделок и, в особенности, без всякой мысли о самом себе.
И однако в то же самое время Бог говорит Баязиду, что путь к Нему весьма практичен. Он не может и не должен сочетаться с воображением Баязида и какими бы то ни было хитросплетениями мысли.
Для того, чтобы перестать видеть себя и смотреть на себя, Баязиду нужно что-то сделать. Сколько бы он ни думал и ни воображал, – это не поможет ему отвергнуть свое «я». И это весьма практический аспект суфизма в интерпретации Баязида: «делание» как противоположность «думанию» или воображению.
Какую же разновидность «делания» имел в виду Баязид или, может, даже Бог, которая могла бы помочь в отрицании «я»? В конце концов, отправиться в паломничество – это тоже форма «делания». Человеку необходимо сняться с места и отправиться в путь. В те дни, предпринимая такое путешествие, человек знал о тех немалых трудностях, с которыми ему придется столкнуться. Для Баязида ритуальные действия, хотя, возможно, и необходимые, не являются подходящим средством для того, чтобы отринуть свое «я». Осуществляя религиозный ритуал, человек не подвергает свое «я» риску. В этой ситуации эго ощущает себя в безопасности. Но для Баязида если человек не бросает вызов своему «я» и не подвергает его испытанию, то, скорее всего, это не путь к Богу.
Но что же делать в таком случае?
Из истории о Баязиде можно сделать вывод, что существует два пути для того, чтобы противостоять своему «я», хотя они не разделены, а в большой степени переплетены. Эти пути: с одной стороны – проявлять доброту по отношению к другим и бескорыстно служить им, а с другой – навлекать на себя порицание со стороны людей, подвергать себя их осуждению.
Следующая история – еще один пример того, как Баязид борется со своим «я» посредством простого проявления доброты.
Как-то ночью Баязид проходил по кладбищу в Бастаме и заметил юношу благородного происхождения, игравшего на лютне. Увидев его, Баязид воскликнул:
– Нет силы и власти в мире, кроме как у Бога!
Юноша, решив, что Баязид выказал недовольство тем, что тот играет на кладбище, ударил его лютней по голове. Пострадали и голова, и лютня.
Вернувшись к себе домой, Баязид вызвал одного из своих учеников, дал ему денег и сладостей, и велел сходить в дом юноши и передать ему следующее:
– Баязид просит у тебя прощения за то, что произошло прошлой ночью, и хотел бы, чтобы ты воспользовался этими деньгами для покупки новой лютни. А эти сладости – чтобы загладить в твоем сердце горечь от потери старой лютни.
Услышав это, юноша осознал, что он натворил, и пошел к Баязиду с извинениями.
Ответить на акт агрессии добротой – значит пойти против собственного «я». Наше «я» жаждет мести или, по крайней мере, какой-то компенсации, когда кто-то плохо обошелся с нами. Но для Баязида искать такого рода компенсации – всё равно, что играть на руку собственному «я», что может еще больше отдалить от Бога.
Второй основной способ преодоления своего «я» для Баязида – это навлечь на себя осуждение людей и опозорить себя в глазах общества.
Рассмотрим пример, поясняющий, что имел в виду Баязид, говоря о навлечении на себя порицаний.
В городе Бастаме в одно время с Баязидом жил один весьма уважаемый, почтенный аскет. Он любил посещать круг Баязида, хотя не был его учеником. Однажды он сказал Баязиду:
– О мастер, последние тридцать лет своей жизни я постился, избегая всего мирского, ночи посвящая бдениям, но, честно говоря, я не обнаружил в себе того знания, о котором ты говоришь. Однако я признаю твою мудрость и хотел бы обрести ее.
Баязид ответил:
– О шейх, даже если ты еще триста лет будешь молиться и поститься, ты не сможешь обрести и малую толику этой мудрости.
– Почему? – спросил аскет.
– Потому что ты – заложник своего собственного «я», – ответил Баязид.
– Есть ли средство против этого?
– Есть. Но ты не сможешь им воспользоваться.
– Обещаю, что приму всё, что бы ты ни посоветовал. Ведь я долгие годы искал это знание, – настаивал аскет.
– Что ж, – сказал Баязид, – тогда прежде всего сними с себя одеяние подвижника и вместо этого надень лохмотья. Расположись на улице с мешком грецких орехов в своем квартале, где люди тебя хорошо знают. Собери вокруг себя детвору и скажи: «Даю грецкий орех каждому, кто даст мне пощечину. За две пощечины – два ореха, и так далее».
Проделав всё это, перейди в другой квартал, третий, пока не обойдешь весь город. В этом – твое исцеление.
В полном изумлении и растерянности аскет воскликнул: «Славен Господь! Нет божества кроме Бога!», что в те времена также являлось выражением изумления.
– Когда эти слова произносит неверующий, он становится мусульманином, – провозгласил Баязид, – ты же, произнеся их, стал неверующим.
– Почему же? – спросил аскет.
– Потому что, говоря эти слова, ты молишься себе, а не Богу, – ответил Баязид.
– Пожалуйста, найди для меня что-нибудь другое, – умолял его аскет.
– Это – единственное, что могло бы излечить тебя, но, как я и сказал, ты не сможешь этим воспользоваться, – отвечал Баязид (Аттар 1976, с. 112-113).
В суфизме Баязида человеку необходимо избавиться от псевдоличности, которую он создает сам для себя. Мы все хотим, чтобы нас принимали и уважали другие. Общество и наши собственные культурные нормы подталкивают нас к тому, чтобы создать ложное представление о себе.
(…)
Баязид не говорит, что человек должен уйти из общества. Для него это – легкий выход из положения. Он советует людям продолжать делать то, что они делают, настолько хорошо, насколько они могут.
«Видеть мир» значит наслаждаться миром, ценя его красоту. Бог не хочет, чтобы Баязид стал аскетом. «Узри целый мир, и не смотри на себя», – вот что Бог сказал Баязиду. И здесь мы видим глубочайший этический принцип: делай всё, что хочешь, но делай это без участия «я».
Ниже – еще один пример того, как Баязид разбивает социальный стереотип.
Услышав, что Баязид возвращается из паломничества, жители Бастама вышли к городским воротам, чтобы приветствовать его, воздать почести и оказать должное уважение.
Какое-то время Баязид вел себя в соответствии с ожиданиями людей, но затем ощутил, что этому надо положить конец. Был месяц Рамадана, и все постились. Разумеется, предполагалось, что Баязид также соблюдает пост. Вместо этого он вытащил кусок хлеба из своей торбы и начал есть. Увидев это, люди тотчас охладели к нему. Толпа рассеялась (Худжвири 1976).
Баязид здесь предупреждает об опасностях отождествления себя с тем, что мы делаем, и с тем образом, который мы создаём для других. Единственный способ, который поможет нам удостовериться, что мы не привязаны к чувству самости, не привязаны к себе, – это вызвать осуждение других людей, выставить себя на позор. Согласно Баязиду, если мы стремимся к истине, мы должны позволить другим разрушить тот фальшивый образ, который они создали для самих себя.
Пока я говорил о том, что сам человек решает поступать так, чтобы навлечь на себя упреки. Однако есть еще один критический фактор в этом процессе уничтожения «я», в том, что я называю «суфизм Баязида», и это – роль мастера, или наставника.
Та форма, в которой человек подвергается порицанию или позору в данном обществе, не должна выбираться самим человеком, потому что когда заходит речь о том, чтобы отвергнуть наше собственное мнение, отказаться от его тисков, мы и понятия не имеем о том, что является наилучшим путем к этому.
Эго может легко перехитрить нас и найти легкий выход из положения. Либо порицание может быть настолько суровым, что мы будем не в состоянии функционировать как полноценные члены общества.
Только лишь мастер и он один, обладая мудростью и даром провидения, способен предписать нам надлежащую дозу порицаний. Точно так же и в случае Баязида и аскета, и в случае бескорыстного служения, о котором говорит Баязид.
Без любви к другому человеку, в этом случае – любви к мастеру, невозможно попасть на путь бескорыстного служения. Не случайно в знаменитых любовных историях влюбленные всегда совершают бескорыстные поступки исключительно ради возлюбленной, без колебаний и страха жертвуя своей жизнью. Любовь к другому человеку позволяет нам преодолеть собственные эгоистические желания и эгоцентрические тенденции. И духовный путь ничем не отличается в этом смысле. Любовь к мастеру или наставнику позволяет нам отправиться в путь бескорыстного служения. Если не будет этой любви, то перед нами предстанет наше собственное «я» с его ложным благочестием и гордыней, даже если мы практикуем служение – точно так же, как это случилось с Баязидом, который поставил воду перед собакой.
Важность того, что необходимо иметь учителя, в суфизме Баязида подчеркивается в следующей истории, которой я хотел бы закончить статью.
Руми говорит, что подлинный ученик всегда ставит своего наставника превыше всего остального.
Кто-то спросил одного из учеников Баязида:
– Кто выше: твой наставник или Абу Ханифа?
– Мой мастер, – ответил ученик.
– Кто выше, Абу Бакр или твой мастер?
– Мой мастер, – снова ответил ученик.
– Кто выше, сподвижники Пророка или твой мастер?
– Мой мастер, – повторил ученик.
– Кто выше, пророк Мухаммад или твой мастер?
– Мой мастер, – стоял на своем ученик.
– Кто выше, Бог или твой мастер?
– Я увидел Бога в моем мастере и не ведаю ничего, кроме моего мастера, – ответил ученик.
(Афлаки 1983, том 1, с. 297)
1 комментарий