И все же желание убежать от проблем и неприятностей или встретить их лицом к лицу, или быть невовлекающейся, созрцательной, или неким наблюдателем — питает разделенность. Потому что всегда есть «тот, кто». Но идея об отдельности это вовсе не отдельность, ибо кто мог бы быть отдельным и от чего?
И даже подразумеваемое я, которое жаждет вернутся в лоно жизни и мнит себя отдельным — это жизнь.
Если расслабиться и отпустить фиксации, самое базовое, то, от чего не уйти — это регистрация происходящего. Ведь отсутствие регистрации это, по сути, смерть или глубокий сон? Но если я что-то, например, увидела, то даже если не подумала «цветок качается на ветру», я уже зарегистрировала цветок, качающийся на ветру. А это значит, что его качание на ветру — уже в мышлении. Регистрация, восприятие изначально обусловлены. И они же — способ описывать Вот.
Образ себя имеет такое важное значение лишь до тех пор, пока содержание мысли наделяется реальностью.
Мысль о солнце — не солнце. Мысль о я — не я. Но если солнце можно увидеть и почувтсвовать его тепло, то я так и осталось соержанием мысли, ничем не подтвержденным.
Но как быть с чувствами? Они тоже вибрирующая энергия, как и мысль. Или это мысль другой частоты?))))
И субъект, воспринимающий — остается для меня камнем преткновения.
Появляющееся все чаще при спонтанном обращении к чувству себя ощущение абсурдности отождествления с персонажем и его историей раскрывает однажды это отождествление как чудесную шутку Вселенной — и серьезность, напряженность и болезненность поиска рассыпается, оставляя чистую радость бытия)
Никто не делает этого, и это не какое-то свершение, когда появляется понимание, такое простое и ясное, что вся моя жизнь — поиск целостности и наполненности, зацикленный на иллюзорном «я». Все, что я делаю и чего избегаю, направлено на заполнение пустоты «я», это наваждение, одержимость, такая интенсивная, тонкая и привычная, что кажется абсолютно естественной. И как же это отличается от проблесков, когда жизнь — как творческий акт, свободна, открыта. Эта двойственность просто невыносима.
Разрушитель иллюзии — это сострадание, и оно не в том, чтобы помогать женщинам переходить дорогу или помогать людям жить свою жизнь. Сострадание помогает не отдельному индивиду, оно разоблачает сон отдельности и оставляет лишь свободу. Безусловная любовь не признает, что есть отдельный индивид, которому нужна помощь… в этом и состоит освобождающая природа безграничности.
Эта обнаженная, щемящая, всеобъемлющая красота всегда здесь. В поисках нее мой ум постоянно ее теряет, игнорирует или не замечает — и не удивительно, ведь он не может оценить ее. Красота единства, красота бытия — вне ума, она это вечное сейчас, не имеющее ценности, не несущее преимущества. Сердцем я чувствую, что это оно, это жизненность, это бесконечное чудо бытия — но ум не может принять этого. Он уводит прочь, к размышлениям, абсракциям, образам прошлого и будущего. Ум это главное препятствие к постижению того, чего он так жаждет. И разделенность, неспособность познать единство это тоже проявление бесконечной неизбывной красоты бытия.
В моменты, когда ум затихает, а сердце открыто, жизнь ракрывается в сокрушительной, невыносимой красоте. И тогда я мечусь в своей выдуманной клетке, я просто не могу вынести этой ясности и недвижимости. Я буду сражаться с неизбежным, пока однажды, милостью или смертью, жизнь не осознает себя через меня, и иллюзия меня не резвеется.
То, что я хочу, о чем мои мечты и фантазии, страхи и мучения, то, чем я себя считаю и к чему привязана, не имеет совершенно никакого значения. Истинная радость не требует от меня ничего кроме того чтобы быть.
И все-таки как сильна эта привязанность к образу, ощущению себя! И если я говорю, что мое эго хочет умереть, я вру. Эго никогда не захочет умереть и никогда не будет к этому готово.
forsuasson