Сейчас хозяева цифровых процессов выстраивают некий храм информации, и они уже могут решать, какую часть её выпустить в общество, а какую засекретить. Секретится, прежде всего, информация о себе любимых — это ясно. Принцип прост: мы будем о вас знать всё, а вы о нас — только то, что мы позволим. Подаётся это вполне цинично — как забота о потребителе. Главный экономист «Гугл» Хэл Вэриэн (Hal Varian) сформулировал это так: «Чтобы обеспечивать услуги [вам лично] наилучшим образом, „Гугл“ должен знать о вас как можно больше». То есть «Гугл» претендует на знание приватной информации. Это должны обеспечить цифровые помощники типа «Спроси Гугл» или «Спроси Алису».
В 2015 году стартап Realeys получил 3,6 млн евро от Еврокомиссии на проект SEWA (Automatic Sentiment Analysis of the Wild). Цель — развитие автоматизированной технологии, способной считывать эмоции человека, когда он знакомится с тем или иным содержанием. Через год Realeys получил от комиссии награду за свою «инновацию», причём не «бочку варенья и корзину печенья», а весьма крупную сумму. Инновация, о которой идёт речь, направлена на то, чтобы шарить по подсознанию человека и присваивать его. С её помощью изучаются жесты человека, выражение лица, телодвижения, микродвижения глаз и т. д., то есть всё то, что человек делает бессознательно. И опять же эти программы уходят корнями в прошлое — в конец 1990-х.
Иными словами, сдвигаются и ликвидируются все личные границы человеческого «я». Когда-то Жан-Поль Сартр писал: «Свобода — это существование нашей воли». Лишение свободы, а также выбора, мысли — это отчуждение воли. Отчуждение воли, помимо прочего, есть подмена личности человека его схематизированным информационным отражением, образом в информационном зеркале. Свобода тесно связана с будущим — с тем, как человек определяет своё будущее время. Зубофф пишет, что сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда нашему будущему времени угрожает цифровая архитектура модификации поведения надзорным капиталом. НК создаёт рынки будущего поведения — бытового, экономического и политического. Данные о поведении становятся главным товаром.
Тем не менее в перспективе конфликта между «паханами» не избежать, по сути, он уже проявляется. Налицо действия определённых групп бенефициаров, прежде всего госбюрократий и части финансовых структур, стремящихся унять слишком широко шагающих IT-гигантов Цукерберга и Гейтса (например, «Фейсбук» собирался запустить свою валюту Libra — это контроль над почти 50% мирового рынка плюс вытекающие из этого возможности политических манипуляций). Мы видели, как в конце августа — начале сентября 2021 года в США развернулась кампания против «Фейсбука». КНР начала уничтожать криптовалюту; центробанки развитых стран двинулись в направлении создания своих цифровых валют. А уже в конце октября эксисты обозначили направление ответного удара, по их планам — сокрушительного. 28 октября 2021 года Цукерберг объявил о ребрендинге «Фейсбука», теперь это будет Метавселенная. Словцо это появилось в 1992 году в ставшем культовом киберпанк-романе Нила Стивенсона «Лавина» (Snow Crash). В нём описан новый вид коммерческой Матрицы — Метавселенной, управляемой на верхнем «этаже» корпорациями, а на нижнем — мафией. Метавселенная à la Цукерберг — это, как пишет Алексей Иванов (блог газеты «Завтра», 5.11.2021), единая экосистема, в которой благодаря дорогостоящим VR и AR-очкам физическая, дополненная и виртуальная реальности слиты в единую мозаику цифровых миров. 2 ноября о своей Метавселенной объявила устами своего гендиректора Сатьи Наделлы корпорация «Майкрософт».
В общей Матрице двух (пока двух) корпораций, если она состоится, будет функционировать около 1 млрд человек. Это позволит, как подчёркивает А. Иванов, не только увеличить прибыль до 2 трлн долларов (сейчас 30 млрд долларов) плюс 5–6 трлн долларов за счёт перезапуска интернета 3D и запуска полностью контролируемого цифрового рынка — перед нами план передела глобального рынка, виртуальных миров, — но и позволит решить две другие не менее, а возможно, более, важные задачи. Во-первых, социальные сети, точнее, их владельцы, которые в последние годы и так уже обрели роль относительно самостоятельных политических игроков (относительно — поскольку эта самостоятельность ограничивается четырьмя другими бенефициарами и присутствующей во всех четырёх, то есть рядом с ними и над ними, глубинной властью), захватывают часть государственных функций. Цукерберг откровенно говорит, что его цель — создать метаэкономику, имеющую свою валюту и свободную от налогов, а следовательно — от государства. Во-вторых, властелины мира и продавцы виртуального «воздуха» Метавселенной претендуют на роль социальных демиургов: подсаживая миллиард людей на наркотик виртуальности, они создают социально атомизированный мир, как это делала британская буржуазия во второй половине XVIII — начале XIX века. Только тогда это была атомизация посредством процессов в реальной экономике, её теоретически можно было преодолеть, что и произошло по мере формирования промышленного пролетариата, то в виртуально-цифровом паноптиконе это едва ли возможно — atomization forever!
«ЗАВТРА». Но конфликта между «эксистами» и «финансиалистами» не миновать?
Андрей ФУРСОВ. В перспективе — да, но конфликт этот будет осью более сложного и многосоставного столкновения между выгодоприобретателями нынешнего переворота — первого, разворачивающегося не просто в мировом масштабе, а впервые глобального, поскольку его субъект — глобальные силы. Этих выгодоприобретателей пять: БигТех (цифровики), БигФарма, БигФин (финансиалисты), наднациональные структуры, проглобалистские госбюрократии. В целом в той или иной степени от Ковид-19 выиграли почти все фракции мирового господствующего класса — богатые стали богаче, причём существенно. Показательно, что в 2020 году резко подскочил спрос на дорогущие яхты. Отраслевое издание Superyacht Group сообщает, что если с января по сентябрь 2019 года в плавание отправились 165 яхт, то за тот же период 2020 года — уже 200, плюс было размещено ещё 330 заказов на постройку новых яхт. Да и число миллиардеров в «ковидном» 2020 году выросло на 660, достигнув цифры 2755. Как пел Ален Сушон, «Паханы снова на коне, и всё у них в ажуре»: кому Ковид, а кому отец родной.
Эрик Шмидт и Джаред Коэн в уже цитировавшемся «Новом цифровом мире» зафиксировали: «Онлайн-мир реально не подчиняется земным законам. Это крупнейшее неуправляемое пространство». Те, кто решил стать монополистом этого пространства, рванули в него строить надзаконную, то есть беззаконную систему, в которой они прописывают правила, носящие пока чисто силовой характер. Однако рано или поздно они их оформят в полном объёме. Именно так поступили в XVIII веке британцы, подведя философскую базу под пиратское рейдерство и захват огромных территорий — я имею в виду концепцию terra nullius Джона Локка, оправдывавшую территориальные захваты. В свою очередь, концепция Локка — дальнее эхо принципа других грабителей и захватчиков имперского типа; речь идёт о римлянах с их res nullius — «пустая вещь», под вещью имелась в виду земля. Согласно этому принципу, земля принадлежит тому, кто готов её использовать; следующий логический шаг: кто живёт на ней, не используя, тех либо уничтожаем/сгоняем, либо превращаем в рабов. Мы уже говорили, что цифровая матрица — это зона принципиально нового вида рабства, когда отчуждается человек в целом как социально-духовное существо. При этом «цифровики» действуют в своей зоне с такой скоростью, что государства совершенно не поспевают за ними в плане издания законов. Общество тоже запаздывает с пониманием факта, что рядом с капиталистом обозначился новый хищник. Он претендует не на материальный продукт и деньги, а на самого человека. Он планирует ликвидировать частную жизнь и демократические институты, о чём Шмидт и Коэн говорят не скрываясь.
Андрей ФУРСОВ. Это интересный вопрос. В своё время всех пытались убедить в том, какие молодцы́ все эти Сергей Брин, Марк Цукерберг и прочие, что они «селфмейд мен», которые чуть ли не с улицы пришли. Однако ряд аналитиков, прежде всего Константин Черемных, показали, что эти молодцы́ — люди совсем не случайные, что они, так или иначе, связаны с Пентагоном, со спецслужбами, банками и «глубинной властью»; всех их, скажем так, целевым образом вели и продвигали. Поэтому, когда несколько лет назад появилась концепция нетократии (от слова net «сеть») — что, мол, придёт новый класс («нетократы»), который сметёт старых хозяев мира, у меня сразу появились сомнения. Дело в том, что вся история формирования новых господствующих слоёв, классов — это, как правило, компромисс старых и новых. Более того, старые группы часто в порядке социального эксперимента запускают по историческому «минному полю» первопроходцев или просто не мешают неким историческим опытам, а затем, в зависимости от обстоятельств, либо присваивают их результаты, либо сворачивают сами опыты и ликвидируют «опытные площадки», объявляя экспериментаторов преступниками или даже устраивая над ними публичный суд.
Порой первопроходцы обретают самостоятельность, особенно во времена кризисов системы, тем более терминальных. Эксисты — это как раз тот самый случай, однако судьба их ещё далека от ясности. В любом случае следует понимать: завязаны они не столько на государство, сколько на глубинную власть. Их роль в государственном перевороте, завершившемся свержением Трампа, свидетельствует об этом со стеклянной ясностью. Собственно, глубинная власть (иногда её неточно называют «глубинным государством») проявляется в двух сторонах одного процесса: псевдоэкономической и псевдополитической — в виде вызревания принципиально нового посткапиталистического строя. У глубинной власти и эксистов один враг — национальное государство. Контролёры и присваиватели потребностей, сетей, социального поведения и информации выступают как (нео)жрецы нового социума. Другой вопрос, насколько владельцы старых денег и монархо-аристократические семьи позволят им это, каким будет компромисс. Хочу напомнить, что первыми операторами мирового рынка, «капиталистами против своей воли» (Р. Лашман) были главным образом не бюргеры (буржуа), а представители верхов постфеодального (середина XVI — середина XVIII века) Старого Порядка — землевладельцы, аристократия. А в последней четверти XVIII века вызов им бросила буржуазия, решившая стать главным капиталистом.
Эпоха революций (под масонским триколором) 1789–1848 годов была борьбой буржуазии за «кольцо капиталистического всевластия» не столько с феодалами (от феодализма к этому времени уже почти ничего не осталось), сколько с ранними капиталистами — старопорядковыми операторами мирового и национальных рынков; это уже позже либералы и марксисты додумали (правда, не без некоторых резонов) «буржуазные революции». Результатом этих революций был социальный компромисс между старым и новым. Новый строй, повторю, редко возникает нокаутом, как правило, это компромиссная победа по очкам одной из сторон, причём не всегда исходно новой стороны, нередко новые одежды надевает старое (например, позднесоветская номенклатура, превратившаяся в антисоветских хозяев РФ). Аналогичным образом будет в ближайшее десятилетие развиваться борьба за будущее в мировом масштабе: схватки, компромиссы, подставы.
Обратим внимание вот на что: во время генезиса капитализма в «длинном XVI веке» (1453–1648 гг.) будущий господствующий класс освоил принципиально новое пространство — мировое (мировой рынок), морские просторы Атлантики, которые не подлежали никакому государственному законодательству, оперировал именно в нём и оттуда, с недосягаемой для конкурентов на страновом уровне «высоты», наносил удары по их позициям. Нынешние кандидаты на статус новых господ тоже претендуют на захват никем не освоенных на данный момент общественных территорий — пространств, которые не охвачены законами никаких государств. Речь идёт о киберпространстве. Здесь, как и в Атлантике XVI века, законов нет: кто раньше встал, того и тапки.
Андрей ФУРСОВ. Всё-таки степень контроля верхушки того, что Зубофф назвала надзорным капитализмом (НК), над процессом производства и над населением не просто значительно выше, чем, скажем, при промышленном капитализме, а качественно иная, она шире и глубже. При том, что НК — это лишь ранняя форма нового строя, скорее, даже его первоначальное накопление. В своё время первоначальное накопление капитала, которое само по себе ещё не было капиталистическим, создало некапиталистическую основу для капитализма. Это совершенно логично, так как любая система возникает не на своих системных предпосылках. Маркс хорошо показал это на примере Англии XVI века. А много позже Ханна Арендт написала, что первоначальное накопление будет повторяться каждый раз при глохнущем моторе накопления капитала, в этих случаях капитал будет прибегать к некапиталистическим формам, к чистому грабежу. В связи с этим Дэвид Харви, книги которого я всем рекомендую, однажды заметил, что накопление путём изъятия имеет целью высвободить активы минимальными затратами, а ещё лучше — нулевыми. Вот это как раз и есть то, что проделывает «Гугл»: мы наблюдаем процесс первоначального накопления для нового строя, но только накопления не капитала, а вообще невещественных активов. И происходит это, в общем-то, более-менее незаметно для основной массы людей, в отличие от огораживаний XVI века, когда народ открыто сгоняли с земли. Сегодня людей сгоняют с их самости, которая обеспечивала им свободу волеизъявления, и происходит это втайне от подавляющего большинства.
Впрочем, работает и материальный процесс в виде уничтожения малого и среднего бизнеса. Так тоже расчищается площадка для нового строя. Все мы должны понять: в структурах типа «Гугл» происходит взаиморастворение власти и собственности. Контроль над поведением людей используется для получения прибыли, но сам этот контроль уже не собственность, а по сути, чистая власть. Происходит характерное для докапиталистических обществ растворение собственности во власти (властесобственность), но на принципиально ином производственно-техническом уровне, чем не только в доиндустриальных, но и в индустриальном обществе.
Большую роль в формировании нового строя играют позднекапиталистические политика, культура и право. Они работают на установление корпоративного контроля над определёнными зонами, где действуют не государственные законы, а правила данной корпорации или в лучшем случае корпоративное право (но не государственное). Поэтому понятный интерес государства к контролю над сетями наталкивается на сознательно возведённый платформами культурно-политический заслон, который не позволяет проводить реальный анализ функционирования структур типа того же «Гугла». Это вообще табуированная тема, которая всё ярче маркирует состоявшийся факт институциализации свободы подобных структур от государства и общества. В этих структурах просматривается довольно сложная трёхклассовая система акционирования и владения акциями. В «Гугле», например, мы видим три класса акционеров, причём верхний класс — всего два человека, они принимают все решения. В «Фейсбуке» эту роль выполняет один человек, своего рода жрец информационного храма, коллектив («класс») в одном лице.
В 2015 году стартап Realeys получил 3,6 млн евро от Еврокомиссии на проект SEWA (Automatic Sentiment Analysis of the Wild). Цель — развитие автоматизированной технологии, способной считывать эмоции человека, когда он знакомится с тем или иным содержанием. Через год Realeys получил от комиссии награду за свою «инновацию», причём не «бочку варенья и корзину печенья», а весьма крупную сумму. Инновация, о которой идёт речь, направлена на то, чтобы шарить по подсознанию человека и присваивать его. С её помощью изучаются жесты человека, выражение лица, телодвижения, микродвижения глаз и т. д., то есть всё то, что человек делает бессознательно. И опять же эти программы уходят корнями в прошлое — в конец 1990-х.
Иными словами, сдвигаются и ликвидируются все личные границы человеческого «я». Когда-то Жан-Поль Сартр писал: «Свобода — это существование нашей воли». Лишение свободы, а также выбора, мысли — это отчуждение воли. Отчуждение воли, помимо прочего, есть подмена личности человека его схематизированным информационным отражением, образом в информационном зеркале. Свобода тесно связана с будущим — с тем, как человек определяет своё будущее время. Зубофф пишет, что сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда нашему будущему времени угрожает цифровая архитектура модификации поведения надзорным капиталом. НК создаёт рынки будущего поведения — бытового, экономического и политического. Данные о поведении становятся главным товаром.
В общей Матрице двух (пока двух) корпораций, если она состоится, будет функционировать около 1 млрд человек. Это позволит, как подчёркивает А. Иванов, не только увеличить прибыль до 2 трлн долларов (сейчас 30 млрд долларов) плюс 5–6 трлн долларов за счёт перезапуска интернета 3D и запуска полностью контролируемого цифрового рынка — перед нами план передела глобального рынка, виртуальных миров, — но и позволит решить две другие не менее, а возможно, более, важные задачи. Во-первых, социальные сети, точнее, их владельцы, которые в последние годы и так уже обрели роль относительно самостоятельных политических игроков (относительно — поскольку эта самостоятельность ограничивается четырьмя другими бенефициарами и присутствующей во всех четырёх, то есть рядом с ними и над ними, глубинной властью), захватывают часть государственных функций. Цукерберг откровенно говорит, что его цель — создать метаэкономику, имеющую свою валюту и свободную от налогов, а следовательно — от государства. Во-вторых, властелины мира и продавцы виртуального «воздуха» Метавселенной претендуют на роль социальных демиургов: подсаживая миллиард людей на наркотик виртуальности, они создают социально атомизированный мир, как это делала британская буржуазия во второй половине XVIII — начале XIX века. Только тогда это была атомизация посредством процессов в реальной экономике, её теоретически можно было преодолеть, что и произошло по мере формирования промышленного пролетариата, то в виртуально-цифровом паноптиконе это едва ли возможно — atomization forever!
Андрей ФУРСОВ. В перспективе — да, но конфликт этот будет осью более сложного и многосоставного столкновения между выгодоприобретателями нынешнего переворота — первого, разворачивающегося не просто в мировом масштабе, а впервые глобального, поскольку его субъект — глобальные силы. Этих выгодоприобретателей пять: БигТех (цифровики), БигФарма, БигФин (финансиалисты), наднациональные структуры, проглобалистские госбюрократии. В целом в той или иной степени от Ковид-19 выиграли почти все фракции мирового господствующего класса — богатые стали богаче, причём существенно. Показательно, что в 2020 году резко подскочил спрос на дорогущие яхты. Отраслевое издание Superyacht Group сообщает, что если с января по сентябрь 2019 года в плавание отправились 165 яхт, то за тот же период 2020 года — уже 200, плюс было размещено ещё 330 заказов на постройку новых яхт. Да и число миллиардеров в «ковидном» 2020 году выросло на 660, достигнув цифры 2755. Как пел Ален Сушон, «Паханы снова на коне, и всё у них в ажуре»: кому Ковид, а кому отец родной.
Андрей ФУРСОВ. Это интересный вопрос. В своё время всех пытались убедить в том, какие молодцы́ все эти Сергей Брин, Марк Цукерберг и прочие, что они «селфмейд мен», которые чуть ли не с улицы пришли. Однако ряд аналитиков, прежде всего Константин Черемных, показали, что эти молодцы́ — люди совсем не случайные, что они, так или иначе, связаны с Пентагоном, со спецслужбами, банками и «глубинной властью»; всех их, скажем так, целевым образом вели и продвигали. Поэтому, когда несколько лет назад появилась концепция нетократии (от слова net «сеть») — что, мол, придёт новый класс («нетократы»), который сметёт старых хозяев мира, у меня сразу появились сомнения. Дело в том, что вся история формирования новых господствующих слоёв, классов — это, как правило, компромисс старых и новых. Более того, старые группы часто в порядке социального эксперимента запускают по историческому «минному полю» первопроходцев или просто не мешают неким историческим опытам, а затем, в зависимости от обстоятельств, либо присваивают их результаты, либо сворачивают сами опыты и ликвидируют «опытные площадки», объявляя экспериментаторов преступниками или даже устраивая над ними публичный суд.
Порой первопроходцы обретают самостоятельность, особенно во времена кризисов системы, тем более терминальных. Эксисты — это как раз тот самый случай, однако судьба их ещё далека от ясности. В любом случае следует понимать: завязаны они не столько на государство, сколько на глубинную власть. Их роль в государственном перевороте, завершившемся свержением Трампа, свидетельствует об этом со стеклянной ясностью. Собственно, глубинная власть (иногда её неточно называют «глубинным государством») проявляется в двух сторонах одного процесса: псевдоэкономической и псевдополитической — в виде вызревания принципиально нового посткапиталистического строя. У глубинной власти и эксистов один враг — национальное государство. Контролёры и присваиватели потребностей, сетей, социального поведения и информации выступают как (нео)жрецы нового социума. Другой вопрос, насколько владельцы старых денег и монархо-аристократические семьи позволят им это, каким будет компромисс. Хочу напомнить, что первыми операторами мирового рынка, «капиталистами против своей воли» (Р. Лашман) были главным образом не бюргеры (буржуа), а представители верхов постфеодального (середина XVI — середина XVIII века) Старого Порядка — землевладельцы, аристократия. А в последней четверти XVIII века вызов им бросила буржуазия, решившая стать главным капиталистом.
Эпоха революций (под масонским триколором) 1789–1848 годов была борьбой буржуазии за «кольцо капиталистического всевластия» не столько с феодалами (от феодализма к этому времени уже почти ничего не осталось), сколько с ранними капиталистами — старопорядковыми операторами мирового и национальных рынков; это уже позже либералы и марксисты додумали (правда, не без некоторых резонов) «буржуазные революции». Результатом этих революций был социальный компромисс между старым и новым. Новый строй, повторю, редко возникает нокаутом, как правило, это компромиссная победа по очкам одной из сторон, причём не всегда исходно новой стороны, нередко новые одежды надевает старое (например, позднесоветская номенклатура, превратившаяся в антисоветских хозяев РФ). Аналогичным образом будет в ближайшее десятилетие развиваться борьба за будущее в мировом масштабе: схватки, компромиссы, подставы.
Обратим внимание вот на что: во время генезиса капитализма в «длинном XVI веке» (1453–1648 гг.) будущий господствующий класс освоил принципиально новое пространство — мировое (мировой рынок), морские просторы Атлантики, которые не подлежали никакому государственному законодательству, оперировал именно в нём и оттуда, с недосягаемой для конкурентов на страновом уровне «высоты», наносил удары по их позициям. Нынешние кандидаты на статус новых господ тоже претендуют на захват никем не освоенных на данный момент общественных территорий — пространств, которые не охвачены законами никаких государств. Речь идёт о киберпространстве. Здесь, как и в Атлантике XVI века, законов нет: кто раньше встал, того и тапки.
Впрочем, работает и материальный процесс в виде уничтожения малого и среднего бизнеса. Так тоже расчищается площадка для нового строя. Все мы должны понять: в структурах типа «Гугл» происходит взаиморастворение власти и собственности. Контроль над поведением людей используется для получения прибыли, но сам этот контроль уже не собственность, а по сути, чистая власть. Происходит характерное для докапиталистических обществ растворение собственности во власти (властесобственность), но на принципиально ином производственно-техническом уровне, чем не только в доиндустриальных, но и в индустриальном обществе.
Большую роль в формировании нового строя играют позднекапиталистические политика, культура и право. Они работают на установление корпоративного контроля над определёнными зонами, где действуют не государственные законы, а правила данной корпорации или в лучшем случае корпоративное право (но не государственное). Поэтому понятный интерес государства к контролю над сетями наталкивается на сознательно возведённый платформами культурно-политический заслон, который не позволяет проводить реальный анализ функционирования структур типа того же «Гугла». Это вообще табуированная тема, которая всё ярче маркирует состоявшийся факт институциализации свободы подобных структур от государства и общества. В этих структурах просматривается довольно сложная трёхклассовая система акционирования и владения акциями. В «Гугле», например, мы видим три класса акционеров, причём верхний класс — всего два человека, они принимают все решения. В «Фейсбуке» эту роль выполняет один человек, своего рода жрец информационного храма, коллектив («класс») в одном лице.
Даже если коды введут, вопрос то не решиться.