Саша Ким,
по маме Белов, отец этнический кореец (из линии — БД Дандарона, последний уч-к), мама — волжанка (из линии окрутников-веретников, её отец — верховный волжский волхв был). По жизни — бродяга, авторитетный, в законе — погремуха — Раф4 (или Рафик) в татарском братстве. Из друзей — русские волхвы, — Велеслав, Всеслав, Богумил, — и Адик Каталонский. Сам реализ (полный, ОВД, подьём и спуск МА-Кунды). Имею личных уч-ов на Украине и в Раше, — из них уже две дюжины — реализов. Себя…
Вот сейчас, ты открылся…
… а то — перевод стрелок. То что __ жёсткий, уважаю — сам такой (жизнь потрепала). Насчёт __ волка угадал — волчий пастырь. Почитай, кста, как в волхи посвящают. На память.
Жаркий летний день, солнце припекает так, что оцинковка на крыше потрескивает, как ночью сверчки. Мы с Ромкой, моим двоюродным братом уже часа два играем в «ножички», на старой вперемешку с мусором куче песка. Я проигрываю и лоб уже болит от щелобанов. Ромка улыбается во весь свой щербатый рот, — ну, хорош, — говорит он, — пошли лучше кур кормить. «Кур кормить» это у него игра такая, насыпаем в дырявое ведро песка и идём в курятник. Рома с удовольствием начинает кормёжку, сыпит поверх корма песок с гравием и приговаривает, — кусайте, куки, кусайте. Игру прерывает мой дед, — Ах, ты с-к, — кричит он на Ромку, — а ну бегом домой пока не выпорол. Секунда и Ромки и след простыл. Я стою с пустым ведром, опять «проиграл».
Дед закуривает и с прищуром чёрных, как смоль глаз смотрит на меня. Потом с оттяжкой начинает говорить, — Саша, когда ты поймёшь, такие как Ромка всегда сухими из воды выходят, а такие, как ты проигрывают. Знаешь почему? Я мотаю головой и прячу ведро за спиной. Дед тушит сигарету об замыленный дверной косяк и продолжает, — потому что Рома не в игры играет, он играет в тебя. Понимаешь? Я хмурю лоб, изображая понимание, старое ведро предательски падает на пол. Дед ухмыляется, — ничё со временем всё поймёшь. Ладно, бабка уже два часа гудит курицу заруби, а ну лови вон ту, чёрную. Я рад, что «сурьёзный разговор» закончен и бегу ловить куру. За минуту поднимаю на уши весь курятник, наседки галдят, перья с пылью уже висят коромыслом, но всё же загоняю чёрную в угол, зажимаю ей крылья и несу деду. Мы идём на задний двор. Не люблю это место, — про себя называю его «гестапо». Там стоит огромный пень для рубки птицы и длинная гарда для резки скота. Запах в «гестапо» всегда какой-то затхлый и противный. Я думаю, что как всегда передам курицу деду и побегу во двор, но что то идёт не так, как всегда. Дед поворачивается ко мне и говорит, — - ложи её. Я осторожно ложу куру на пень и зажимаю её голову между двух ржавых гвоздей, чёрная спокойна, как под петухом, только глаз пучит и всё.
Дед стоит рядом и правит топор, уже серьёзен, не улыбается, а потом пристально смотрит на меня из под своих чёрных бровей, — Сашь, а тебе курицу жалко, а? Я говорю, — конечно жалко, — чернуха вообще моя любимица, такая ладная, а хитрая какая что ты, где она только червяков не находит и так ловко их вытаскивает, умка да и только, не то что другие, «белые» и «пеструхи». Дед продолжает, — а бубушку, когда она плачет жалко ?! Жалко, — отвечаю я. А себя тебе жалко или нет ??? Я задумался, а про себя я не знаю, как то не думал о себе в таком роде, — ну в роде нет, — отвечаю я, из под мышек уже пот потёк. Вот, — отвечает мне дед, — поэтому ты нашего рода, мазыцкого. Помнишь, что я тебе о них говорил. Мазык никому не верит, кроме Бога, никого не боиться кроме себя самого и ни у кого и никогда не просит защиты, а сам даёт её тем кто духом слаб, но душою чист и беззащитен – и «кемы» свои он кресит только сам. Дед подошёл ко мне и взял куру за лапы, а мне передал топор. Такой тяжёлый. Голова кругом то ли от жары, то ли от страха, пот уже бежит ручьём. Дед вывернул голову куре поудобней и смотрит на меня, — руби, — говорит, — один резкий удар и всё, пойдёшь дальше играть. Я как заворажённый поднимаю топор, меня уже трясёт, вижу только, как смотрит на меня «красный куриный глаз». И тут дед своим заскорурузлым большим пальцем… ткнул мне ногтем ровно между глаз … И сразу исчезло всё – задний двор, сад за ним, противное «гестапо», передний двор и наш большой дом. Вижу только два светящихся шара, большой держит дед, а маленький лежит ровно посерёдке пня и связывает их только пульсирующая серебрянкой тонкая линия. Я крикнул только, — Аааа, — и разом эту линию перерубил. И тут же всё вернулось и двор, и сад, и даже запах яблок приятно так ударил мне прямо в нос. Стою, таращусь по сторонам. В железном ведре бёьтся чернуха, дед держит её за ноги и придавливает спуская с неё кровь. На пеньке между двух ржавых гвоздей лежит куриная голова с стеклянным глазом. Я резким движением загоняю топор в пень. Дед обернулся на этот звук и вновь вперился в меня своими чёрными глазами, ухмылнулся, — «Ну, что мазык страшно было, — оценивают меня его глаза, — привыкай к «накату», это самое ценное в жизни качество. Я во время войны «в накате» один целый взвод фрицев вырезал. Потом, когда «откат» пришёл даже поверить в это не мог. Так то, Сашок. Ну ладно у меня дел много, идите с Ромкой на пруд купаться. Потом с тобой всё договорим».
Я выхожу на ватных ногах во двор, — в песочной куче уже Ромка в одинокого в ножичек играет. «Ром, — кричу ему я, — а голос хриплый-хриплый, как будто не мой, — пошли купаться. «Пошли, — откликнулся сразу Ромыч». И мы бегом, через лес припустили к пруду. Голые ноги жжёт горячая пыль лесной дороги, уже не в моготу, а вот и пруд. И мы махом ныряем в его холодную водицу. Плывём на середину пруда, там как перст торчит из воды огромный старый дуб с уже совершенно облезлой корой, похожий на скелет какого то древнего великана. Доплыли, залезли, — Ромка начинает нырять, а я уселся на большущий сук и задумался. Что ЭТО было? Дед мне столько раз рассказывал о нашем роде мазыков, бродяг-старообрядцев, со своим тайным языком, обычаями и правилами, которые передавались только устно, — по мазе и больше никак. И про мысле-образы, что зовутся – кемы столько всего говорил, и как жгут их мазыки в «внутреннем огне» — в кресе, — и рождается из них уже – «масть», картина мира посвящённого мазыка. И конечно же про силу чудотворную – мазыцких откатов и накатов. Но вот сегодня я, пятилетний пацан, испытал на себе эту силу. Я ВИДЕЛ ЕЁ и за право увидеть ЕЁ моя чернуха жизнью заплатила, мне до сих пор было жалко её, но я теперь знал чему посвящу всю дальнейшую свою жизнь, — поиску «Масти» своей и только своей, больше никто мной играть не будет. Ромка в очередной раз залез на дерево, — Сашь, ну ты будешь прыгать или нет ?! Буду, — резко и чётко ответил ему я, Ромка взглянул на меня как-то то ли испуганно, то ли удивлённо, но тут же сплюнув сквозь свои щербатые зубы парировал, — ну, тогда ныряй. И мы вместе взявшись за руки прыгнули с старого дуба, — в такую манящую своей холодной глубиной тёмную воду заброшенного всеми лесного пруда.
А как ты решила ПРО-рваться к реализации — сладкими посылами,
вы даже правильные вопросы себе задавать не умеете (на мой вопрос ответила, только Бамбука). Хорошо, что у вас хоть мастер прекрасный, редкий я бы сказал. Дракон вам дал — «двойную формулу»…
… ЧТО я продвигаю и ЧТО я задвигаю. Волшебная мантра. НО только ей одной — не возможен «побег», сила нужна, а сила — скрыта, схоронна как грили русские веретники. Вот и думай.
(хотя лично к тебе — я улыбась, и ты мать, даже не знаешь, — за Ч Т О ?!!!).
… уже почти два года как — я и МА — одно. На тебе подарочек от неё (кста, она не жирная, а как тростиночка, с белыми волосами и красной радужкой глаз).
Я Злая Стужа.
Я клубок немыслимого, противоестественного греха — положи его на себя. Я чара жгучего блудодеяния, покрытая росой.
Я стена и кровля дома, построенного на стене. Поднимается он куполами, как ступенями. Опускается строение подземными ярусами, как ступенями, во тьму неразличимого.
Я — пламенный ветер, несущий мертвых. Я злая стужа, покрывающая живых.
Я начало импринта, разлагающего бытие. Я в трех корнях вибрации струн созидания. Я разрушение.
Я происхожу из Ничто, я — Хаос, облаченный в Бездну. За Космосом сокрывается Длань. Я считаю корни молчания: один, два и три. Я даю сапфировый жезл.
Я даю власть над душой и материей: доминируйте. Я даю силу глубин: купайтесь в ней.
Я овладела скрижалями Бездны и унесла их. Никто не знает, где находятся скрижали Бездны. Я знаю, как создаются мертвые и живые формы, что движет к жизни и что к гибели, на чем растет дерево и чем его рубят. Я знаю число дверей на порогах происхождения. Я могу погасить свет очей.
Я Небытие и бесконечно далека от круга светов, вожделеющих явленного. Я Смерть, стоящая за спиной. Смерть никогда не оставляет своих защитников.
Я золотая буйволица, также известная как Кобыла С Девятью Рогами. Мой дом на востоке, на западе, на севере, на юге — четыре; наверху и внизу — шесть; внутри и снаружи — восемь; воплощен в Бездну — девять.
Я сто восемь направлений ветра. Я двадцать семь тысяч шестьсот сорок восемь краеугольных камней. Печь, сложенная в честь меня, состоит из пустого звука. Мой алтарь горит черным огнем. Мне приносят в жертву шоколадных жеребят и маковых головок, ибо мой язык сладок.
Я слизала кровь богов и демонов, павших в великом сражении. Они слились и разлились. Я собрала кровь с поля блаженства. Этот ароматный румянец я наложила на себя.
Я покрываюсь тайной. Я покрываюсь великим открытием. Я закрываю тенью гибели — идущих и стоящих, падающих и взмывающих, возрастающих и убывающих. Кто измерил располагающий наклон моего лона? Кто сосчитал идеальную склонность? Кто глядел в пустоту языков скрижалей Бездны?
Только тот, кого я отвела к месту моего происхождения из Ничто. Только тот, кому я открыла расположение. Только тот, кому больше никогда не придется умирать.
Солнцу тесно в груди — это великая ночь. Я край этой ночи и все виды ее подвижности во мне. Я магнетизм абсолютного конца.
И ещё — практика Яри-Ярь анналогична тантрической садхане — те же — два канала, левый — к себе действия, правый — от себя у мужчин и соот-но наоборот у женщин.
О, местный фулиган, салам попалам,
ес-но — анналогична. Только — Яри-Ярь — у них идёт по часовой ( коловрат по часовой ). Сорри, не уточнил, но сказал… будут вопросы — отвечу.
Перечитай пост,
сам дорулишь, — в животе — это Яр и есть. Второе, то, что он в мыслях, а не мысле словах, — эт хорошо, даже очень хорошо. Был бы в мысле-словах…
Ты Максим природный медиум,
ответь на два вопроса — первый, с какой стороны тела (физически) ты чувствуешь «выродка», и второй, сложней — ты его чувствуешь просто в себе…
… или в мысле-словах (от него идут мысли, он хочет говорить, кричать, орать).
… я так иду мимо. Уйду.
Мить,
уууф это ясчё __ НЕ НЕ ТО,
вот ___ ТО — УУУелкам.
Your text to link...
УУУелкам.
по маме Белов, отец этнический кореец (из линии — БД Дандарона, последний уч-к), мама — волжанка (из линии окрутников-веретников, её отец — верховный волжский волхв был). По жизни — бродяга, авторитетный, в законе — погремуха — Раф4 (или Рафик) в татарском братстве. Из друзей — русские волхвы, — Велеслав, Всеслав, Богумил, — и Адик Каталонский. Сам реализ (полный, ОВД, подьём и спуск МА-Кунды). Имею личных уч-ов на Украине и в Раше, — из них уже две дюжины — реализов. Себя…
… среди друзей называю — Злобный Мудак.
Друзья полностью с этим согласны.
… а то — перевод стрелок. То что __ жёсткий, уважаю — сам такой (жизнь потрепала). Насчёт __ волка угадал — волчий пастырь. Почитай, кста, как в волхи посвящают. На память.
Жаркий летний день, солнце припекает так, что оцинковка на крыше потрескивает, как ночью сверчки. Мы с Ромкой, моим двоюродным братом уже часа два играем в «ножички», на старой вперемешку с мусором куче песка. Я проигрываю и лоб уже болит от щелобанов. Ромка улыбается во весь свой щербатый рот, — ну, хорош, — говорит он, — пошли лучше кур кормить. «Кур кормить» это у него игра такая, насыпаем в дырявое ведро песка и идём в курятник. Рома с удовольствием начинает кормёжку, сыпит поверх корма песок с гравием и приговаривает, — кусайте, куки, кусайте. Игру прерывает мой дед, — Ах, ты с-к, — кричит он на Ромку, — а ну бегом домой пока не выпорол. Секунда и Ромки и след простыл. Я стою с пустым ведром, опять «проиграл».
Дед закуривает и с прищуром чёрных, как смоль глаз смотрит на меня. Потом с оттяжкой начинает говорить, — Саша, когда ты поймёшь, такие как Ромка всегда сухими из воды выходят, а такие, как ты проигрывают. Знаешь почему? Я мотаю головой и прячу ведро за спиной. Дед тушит сигарету об замыленный дверной косяк и продолжает, — потому что Рома не в игры играет, он играет в тебя. Понимаешь? Я хмурю лоб, изображая понимание, старое ведро предательски падает на пол. Дед ухмыляется, — ничё со временем всё поймёшь. Ладно, бабка уже два часа гудит курицу заруби, а ну лови вон ту, чёрную. Я рад, что «сурьёзный разговор» закончен и бегу ловить куру. За минуту поднимаю на уши весь курятник, наседки галдят, перья с пылью уже висят коромыслом, но всё же загоняю чёрную в угол, зажимаю ей крылья и несу деду. Мы идём на задний двор. Не люблю это место, — про себя называю его «гестапо». Там стоит огромный пень для рубки птицы и длинная гарда для резки скота. Запах в «гестапо» всегда какой-то затхлый и противный. Я думаю, что как всегда передам курицу деду и побегу во двор, но что то идёт не так, как всегда. Дед поворачивается ко мне и говорит, — - ложи её. Я осторожно ложу куру на пень и зажимаю её голову между двух ржавых гвоздей, чёрная спокойна, как под петухом, только глаз пучит и всё.
Дед стоит рядом и правит топор, уже серьёзен, не улыбается, а потом пристально смотрит на меня из под своих чёрных бровей, — Сашь, а тебе курицу жалко, а? Я говорю, — конечно жалко, — чернуха вообще моя любимица, такая ладная, а хитрая какая что ты, где она только червяков не находит и так ловко их вытаскивает, умка да и только, не то что другие, «белые» и «пеструхи». Дед продолжает, — а бубушку, когда она плачет жалко ?! Жалко, — отвечаю я. А себя тебе жалко или нет ??? Я задумался, а про себя я не знаю, как то не думал о себе в таком роде, — ну в роде нет, — отвечаю я, из под мышек уже пот потёк. Вот, — отвечает мне дед, — поэтому ты нашего рода, мазыцкого. Помнишь, что я тебе о них говорил. Мазык никому не верит, кроме Бога, никого не боиться кроме себя самого и ни у кого и никогда не просит защиты, а сам даёт её тем кто духом слаб, но душою чист и беззащитен – и «кемы» свои он кресит только сам. Дед подошёл ко мне и взял куру за лапы, а мне передал топор. Такой тяжёлый. Голова кругом то ли от жары, то ли от страха, пот уже бежит ручьём. Дед вывернул голову куре поудобней и смотрит на меня, — руби, — говорит, — один резкий удар и всё, пойдёшь дальше играть. Я как заворажённый поднимаю топор, меня уже трясёт, вижу только, как смотрит на меня «красный куриный глаз». И тут дед своим заскорурузлым большим пальцем… ткнул мне ногтем ровно между глаз … И сразу исчезло всё – задний двор, сад за ним, противное «гестапо», передний двор и наш большой дом. Вижу только два светящихся шара, большой держит дед, а маленький лежит ровно посерёдке пня и связывает их только пульсирующая серебрянкой тонкая линия. Я крикнул только, — Аааа, — и разом эту линию перерубил. И тут же всё вернулось и двор, и сад, и даже запах яблок приятно так ударил мне прямо в нос. Стою, таращусь по сторонам. В железном ведре бёьтся чернуха, дед держит её за ноги и придавливает спуская с неё кровь. На пеньке между двух ржавых гвоздей лежит куриная голова с стеклянным глазом. Я резким движением загоняю топор в пень. Дед обернулся на этот звук и вновь вперился в меня своими чёрными глазами, ухмылнулся, — «Ну, что мазык страшно было, — оценивают меня его глаза, — привыкай к «накату», это самое ценное в жизни качество. Я во время войны «в накате» один целый взвод фрицев вырезал. Потом, когда «откат» пришёл даже поверить в это не мог. Так то, Сашок. Ну ладно у меня дел много, идите с Ромкой на пруд купаться. Потом с тобой всё договорим».
Я выхожу на ватных ногах во двор, — в песочной куче уже Ромка в одинокого в ножичек играет. «Ром, — кричу ему я, — а голос хриплый-хриплый, как будто не мой, — пошли купаться. «Пошли, — откликнулся сразу Ромыч». И мы бегом, через лес припустили к пруду. Голые ноги жжёт горячая пыль лесной дороги, уже не в моготу, а вот и пруд. И мы махом ныряем в его холодную водицу. Плывём на середину пруда, там как перст торчит из воды огромный старый дуб с уже совершенно облезлой корой, похожий на скелет какого то древнего великана. Доплыли, залезли, — Ромка начинает нырять, а я уселся на большущий сук и задумался. Что ЭТО было? Дед мне столько раз рассказывал о нашем роде мазыков, бродяг-старообрядцев, со своим тайным языком, обычаями и правилами, которые передавались только устно, — по мазе и больше никак. И про мысле-образы, что зовутся – кемы столько всего говорил, и как жгут их мазыки в «внутреннем огне» — в кресе, — и рождается из них уже – «масть», картина мира посвящённого мазыка. И конечно же про силу чудотворную – мазыцких откатов и накатов. Но вот сегодня я, пятилетний пацан, испытал на себе эту силу. Я ВИДЕЛ ЕЁ и за право увидеть ЕЁ моя чернуха жизнью заплатила, мне до сих пор было жалко её, но я теперь знал чему посвящу всю дальнейшую свою жизнь, — поиску «Масти» своей и только своей, больше никто мной играть не будет. Ромка в очередной раз залез на дерево, — Сашь, ну ты будешь прыгать или нет ?! Буду, — резко и чётко ответил ему я, Ромка взглянул на меня как-то то ли испуганно, то ли удивлённо, но тут же сплюнув сквозь свои щербатые зубы парировал, — ну, тогда ныряй. И мы вместе взявшись за руки прыгнули с старого дуба, — в такую манящую своей холодной глубиной тёмную воду заброшенного всеми лесного пруда.
На тебе ясчё один подарочек от волхвов…
… закрытая линия передачи,
через нашего — «связного» — это НЕ2.
Your text to link...
вы даже правильные вопросы себе задавать не умеете (на мой вопрос ответила, только Бамбука). Хорошо, что у вас хоть мастер прекрасный, редкий я бы сказал. Дракон вам дал — «двойную формулу»…
… ЧТО я продвигаю и ЧТО я задвигаю. Волшебная мантра. НО только ей одной — не возможен «побег», сила нужна, а сила — скрыта, схоронна как грили русские веретники. Вот и думай.
(хотя лично к тебе — я улыбась, и ты мать, даже не знаешь, — за Ч Т О ?!!!).
… уже почти два года как — я и МА — одно. На тебе подарочек от неё (кста, она не жирная, а как тростиночка, с белыми волосами и красной радужкой глаз).
Я Злая Стужа.
Я клубок немыслимого, противоестественного греха — положи его на себя. Я чара жгучего блудодеяния, покрытая росой.
Я стена и кровля дома, построенного на стене. Поднимается он куполами, как ступенями. Опускается строение подземными ярусами, как ступенями, во тьму неразличимого.
Я — пламенный ветер, несущий мертвых. Я злая стужа, покрывающая живых.
Я начало импринта, разлагающего бытие. Я в трех корнях вибрации струн созидания. Я разрушение.
Я происхожу из Ничто, я — Хаос, облаченный в Бездну. За Космосом сокрывается Длань. Я считаю корни молчания: один, два и три. Я даю сапфировый жезл.
Я даю власть над душой и материей: доминируйте. Я даю силу глубин: купайтесь в ней.
Я овладела скрижалями Бездны и унесла их. Никто не знает, где находятся скрижали Бездны. Я знаю, как создаются мертвые и живые формы, что движет к жизни и что к гибели, на чем растет дерево и чем его рубят. Я знаю число дверей на порогах происхождения. Я могу погасить свет очей.
Я Небытие и бесконечно далека от круга светов, вожделеющих явленного. Я Смерть, стоящая за спиной. Смерть никогда не оставляет своих защитников.
Я золотая буйволица, также известная как Кобыла С Девятью Рогами. Мой дом на востоке, на западе, на севере, на юге — четыре; наверху и внизу — шесть; внутри и снаружи — восемь; воплощен в Бездну — девять.
Я сто восемь направлений ветра. Я двадцать семь тысяч шестьсот сорок восемь краеугольных камней. Печь, сложенная в честь меня, состоит из пустого звука. Мой алтарь горит черным огнем. Мне приносят в жертву шоколадных жеребят и маковых головок, ибо мой язык сладок.
Я слизала кровь богов и демонов, павших в великом сражении. Они слились и разлились. Я собрала кровь с поля блаженства. Этот ароматный румянец я наложила на себя.
Я покрываюсь тайной. Я покрываюсь великим открытием. Я закрываю тенью гибели — идущих и стоящих, падающих и взмывающих, возрастающих и убывающих. Кто измерил располагающий наклон моего лона? Кто сосчитал идеальную склонность? Кто глядел в пустоту языков скрижалей Бездны?
Только тот, кого я отвела к месту моего происхождения из Ничто. Только тот, кому я открыла расположение. Только тот, кому больше никогда не придется умирать.
Солнцу тесно в груди — это великая ночь. Я край этой ночи и все виды ее подвижности во мне. Я магнетизм абсолютного конца.
Уточнил, намастэ, систер.
… просто задроченный.
Ругаешься, кста, как баба.
он был русский, — один из последних русских окрутников-веретников.
А у Саныча учился — Е.Багаев, фишку рубим.
ес-но — анналогична. Только — Яри-Ярь — у них идёт по часовой ( коловрат по часовой ). Сорри, не уточнил, но сказал… будут вопросы — отвечу.
ОТВЕТИЛ.
… ИЗЖИТЬ, до отказа, до упора. Это очень мощный минус. Совет, выберись на природу — и побудь прямо и жёстко — ИМ. Провойся, от души.
сам дорулишь, — в животе — это Яр и есть. Второе, то, что он в мыслях, а не мысле словах, — эт хорошо, даже очень хорошо. Был бы в мысле-словах…
… гаси свет и сливай воду.
Ты Максим природный медиум,
ответь на два вопроса — первый, с какой стороны тела (физически) ты чувствуешь «выродка», и второй, сложней — ты его чувствуешь просто в себе…
… или в мысле-словах (от него идут мысли, он хочет говорить, кричать, орать).
… это ТАК. Таково, так просто есть.
(кста, забыл дополнить,
работа с Яри-Ярью ес-но аналогична, что для мужчин, что для женщин).