Чувство вины в моей крови плещется,
Всё время бьется о стенки сосудов
Судорожно бьющегося сердца.
Они всё тоньше, вот вот порвутся.
Я давлю это чувство доводами
О своей правоте, о своей справедливости,
Громогласным ментальным холодом
Заморозить пытаюсь, запрещаю бЫть ему.
Извинением, покаянием, раскаянием
Я вины признаю реальность, её-во-мне данность.
Стираю слезы с щек того десятилетнего ребенка,
Обидевшего добрую учительницу злым намеком.
Я извиняюсь пред тобой, сестричка
За то что он тогда унизил тебя публично,
А я даж заступиться не сделал попытки
Бездействие было жалким и низким.
Я извиняюсь пред собой,
За беспрерывный контроль,
За жалости скупость,
За обвинителя роль,
В процессах внутренних…
Но это отдельная тема,
Досотйная целой поэмы.
Я извиняюсь пред тобой,
За то что выбросил с десяток общих лет,
Отмазки о несовместимости воздвиг поверх,
Я так жалею, что причинил ту боль.
Я извиняюсь пред целым миром
За боль, что я несу под флагом справедливости,
Деструктивности моей помощи под маской конструктивности,
Прости, прости, прости, прости…
Ты сказал ей, со всей искренностью, что ЛЮБИШЬ.
Это слово как скоростной небесный лифт, забитый людом,
Каждый хочет в него влезть, забит до предела,
Теснота и давка, но все верят – ЭТОТ лифт куда-то едет.
Вверх вниз – не известно,
Главное есть жизнь, есть скорость.
На любом этаже могут вытолкать взашей –
Лишь бы не так скоро.
Однажды выпадешь сухой, помятый,
Как осенний лист
Никаким лифтам не верящий,
Но одному на месте очень зябко…
И вот ты стоишь,
Нервно ждешь следующего.
чел счастлив. чувствует лучше запахи, замечает красоту привычного вида, более аспектов переживаний в уме и теле. внутри освобождается место, исчезает паутина страхов и волнений, многих привычных циклов мышления. менее занятое сознание может более остаться с инфой с органов чувств и тела, с приятными мыслями. помим этого, счастье не обходится без переживания новизны. именно уДивления чему то или кому то, а если точнее, то себе. Себе — так тонко мыслящему. так остро чувствующему. такому остроумному. Себе — достойному дружбы такой чувихи. достойному такой работы и такой охуенной докторской степени. Себе — такому мудрому и просветленному. чем более уходят страсти, тем менее дивления. но тем не менее остается принцип не заплненного пространства и мне решать чем его заполнить.
Я иду по земле, давлю на нё весом своим, она давит в ответ с той же силою.
На вдохе воздух становится мной, на выдохе – миром
Солнце и дождь покрывают меня и всё что вокруг ровным слоем внимания.
Я лишь фрагмент физических законов мироздания.
Я — слАженно работающая деталь, единого механизма общего порядка.
Любые мои действия встанут в ряд событий, идеально вписывающихся в происходящее.
Всё живое ведОмо желанием жить.
Моё существо инстинкт выживания пронизывает.
Для этого все мои стремления, проявления, к этому вся моя свобода.
Я лишь частичка законов природы.
Исконная чуждость этому миру с самого рождения,
Нужна чтоб выжить, пережить этап взросления,
Но далее она рождает лишь конфликт,
Пришла пора заняться растворением границ.
Вся моя психология, все ментальные объекты, чувства,
Всё появляется, изменяется, пропадает по строгим законам. Бесконечно сложных на тонких уровнях.
У любого происходящего есть определенная группа причин. Всё изменчиво и бренно.
Я лишь частичка законов вселенной.
Наружу, на выход, на праздник в костюме зайца —
Я стою посреди фей и сказочных животных.
Нет. Посреди детей и они смотрит на меня.
Нет. Они смотрят на фей и сказочных животных в зеркале моих глаз.
Я тупо открыл рот — мне 5 лет, мне можно.
Мне можно всё меньше и меньше — мне только что рассказали, что мне нельзя летать.
Я заяц, я заяц, ну пожалуйста, дайте мне побыть белым зайцом,
Ну немного, хоть один утренник.
Не забирайте не забирайте у меня моё право на свою реальность,
На ту реальность, где я творец.
как тяжело бывает принять решение и быть в нем стойким,
когда настолько одинокий интеллекта взрослый голос,
как горький вой степного волка, во время вакханалии эмоций;
когда за масками разумных доводов — изъеденные страхом поводы.
когда в ночи пришло железное решение,
острое и верное как стальной стержень,
а на восходе солнце отражается в постыдной лужице сомнений.
Ведь было то явление ночной ясности
Не пониманием, а лишь переживанием решения.
когда в фундаменте моих заключений лишь гниение
компоста из чьих то ценностей и мнений,
с редкими вкраплениями каких то принципов,
когда туманно и расплывчато определение пути,
куда же я смогу прийти?
Тревога, тревога! поражение болью в секторе обиды.
В следующей сцене, он уже в отравленной зоне,
Деловито достаёт из саквояжика опыта духовного,
Щипчики, скальпель, ножнички и зажимы.
Стоя посреди отравленного помещения,
Он в трипе, где проблема его
На столе операционном лежит, чуть свесившись,
И дожидается его решительных действий.
Но боль в каждой клетке его мысли,
В каждой капле воздуха, которым он дышит.
…….
Пока в подвале стерильном кто-то в доктора играл,
Отделился от ветки лист ………. Наземь упал.
Он стоял в зыбкой почве, ее к нему расположения,
Он видел свое положение, Но не мог сделать шаг в сторону.
Все его нутро хотело быть затянутым,
С горящей палубой, С парусами рванными,
Страсть вела на дно маршрутом привычным
А рассудок прыгал за борт серыми крысами,
Сбежавшими из серых клеток головного мозга.
Мысли стаей нарастающей, на любовь слетались,
Поднимали планы за счастливое совместное будущее,
Опрокидывали черпаки с надеждой в пустоту внутреннюю.
Он знал много техник аутотренинга и медитации,
Теперь вся эта информация плесневела в застенках сознания,
Дожидаясь привычного, привычно забытого пьяным вниманием,
разочарования.
Я говорю тебе «здравствуй». Эй, а ты мне нравишься. Ты остроумен и самостоятельно мыслишь. Ты добр и каждое твое движение дышит достоинством.
Но вот незадача — чем более я вижу твоих достоинств, тем более выискиваю недостатков и причин, почему ты мне не подходишь. Ведь я знаю, что ты мне скажешь «прощай» сегодня вечером или завтра утром. Ты устанешь от меня, от себя во мне, от необходимости быть интересным и хорошим в моих глазах. Ты вспомнишь о своей усталости, о своей скуке, о том, что дома не вымыта посуда и не покормленна кошка. Эх ты… Эх мы… А ведь если бы нам было лет по десять, мы покормили бы твою кошку, а потом бы скучали вместе… Вместе…
Первая морщинка, старости весточка,
На твоем лице, с въездом на пмж.
Первая слезинка,
Жалости к себе, мыслей о конце,
древа жизни сухая веточка.
Сестрица милая, с этим страхом
не шути, не играй в прятки,
Не беги без оглядки в мыльные сказки.
Не суди себя за все эти взятки
В виде древних фотоальбомов, без фотосессий и фотошопов.
В виде осенних фототрипов в ушедшую фотомолодость.
Без права на возражение, надежду или сомнение,
Неизбежно морщин паутина станет самой близкой одеждой.
И каждая — навсегда, каждая- как свеча,
Которую ставит старость, как вечное напоминание,
Об увядании жизни, ее быстротечности,
Конечности и благости.
tcibanitum