ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

глава первая

«ПАДЕНЬЕ»

1

На пороге Надежды стояло Отчаяние. Оно было слепым от рожденья.
Поэтому оно не знало, что стоит на пороге Надежды:
Рыба, выброшенная на сушу, задыхалась, но все еще трепыхалась.
Мальчик взял ее, полуживую, и бросил в море.
Рыба летела в воздухе и не знала, что ей предстоит упасть в воду,
то есть вернуться в родную стихию.
Она лихорадочно мыслила себя человеком, который бредил во сне,
что он идет с бреднем по пояс в детстве и ловит живую рыбу,
которая, превращаясь в мысль, легко проходит сквозь сети.
Вот мысли, то есть рыбы эти.

2

Мысли, бегущие босиком по весенним лужам;
трава, шекочущая пальцы ног;
яблоко в теплой ладони брата;
сиреневые сумерки земли, принявшие кровь заката;
нерешительный жест усталого человека, присевшего на скамью;
улыбка прохожего в прозрачную неизвестность;
последний всхлип упавшего листа;
и, наконец, первая круглая буква из под пера ребенка, и прочая бесконечность неназванных здесь вещей — все это было и продолжало быть в одном из сознаний, которое, устав от собственной немоты, и помолясь неумело Богу, решило выйти из шеренги равных и показаться Тому, чей родительский взор от века хранит все сущее.
«Размах на рубль, а удар, небось, на копейку!» — сьязвил безымянный друг, когда маленький Автор медленно пятился, собирая энергию и выверяя цель для штрафного. Я скривил губы, как взрослый дядя, и промолчал, заключая союз с грядущим, и только Солнце — одно на всех — продолжало быть безучастным, ибо подвиг его свершился и кровь его, ставшая светом, изливалась легко и мощно, давая быть бесконечным снам еще предстоящих душ.
«Оторви свой взгляд от заката и подставь свое ухо,» — сказал возница, дав кнута голубому единорогу, — «послушай мой сказ, пока мы еще в пути — не за горами уже Врата Изгнанья — торопись услышать старого Друга, которого ты назовешь святым, как только покинешь Родину и тень Чужбины покроет твое чело, — торопись, друг, если гордыня еще не совсем убила твой светлый ум, и хотя ты ничего не запомнишь, но как некое Нечто, слово мое будет будить мертвый твой сон в долгом пути изгнанья.»

И речь Друга души моей зажурчала ручьем весенним, но я, ничего не слыша, — глядел я завороженно в синий закат печали, забывая Лицо Любимой, и не мог уже оторваться от уже предстоящей воли, и слезая с телеги, я лишь рассеянно обнял Друга и даже не обернулся, когда створки ворот сошлись за моей спиной.

3

Я шел по лестнице: хрустальные ступени
Струились вниз, как горная река;
Холодный ветер пил мои колени,
В груди клубились облака.

Мой долгий путь в долине смертной сени
Благословила Отчая рука;
Идей сгустившиеся тени
Овеществлялись на века.

Переливаясь в солнечной пыли,
Вокруг меня кружили привиденья
И чаровали, как могли.

И я упал в обьятия творенья,
Любуясь дивным призраком Земли…
И я не знал всей глубины паденья!