ПОПЫТКА МЕМУАРОВ: Заявление о принятии в Формацию.

Желтый Император спросил:
— Я построил десять тысяч храмов, что я получу за это?
Бодхидхарма ответил:
— Ничего.

Мне 41 год; за это время мне случилось написать сравнительно много
текстов, среди них – роман, повести, пьесы и, в конце концов, интернет-
посты. Я люблю рассказывать истории, в течение последних лет мне за это
даже платят деньги. У каждой истории обязательно есть Герой, без него
история невозможна. Сейчас я пишу нечто вроде автобиографии; это
новый жанр, в ктором я себя еще никогда не пробовал. Это эксперимент,
цель которого – выяснить, кто является героем именно этой истории.
Меня все меньше и меньше занимает мое прошлое; большинство
воспоминаний давно погрузились на дно памяти, где их никто не
тревожит. Я привык жить моментом и тем, что в нем есть, это стало чем-то
очень обыденным и естественным. Однако «автобиографии поиска»,
которые люди публикуют на этом сайте, натолкнули меня, в конце концов,
на любопытное открытие: отказ от прошлого обнаружился как часть
безумной идеи о моем спиритуальном «прогрессе». Был импульс снова – и
внимательно – взглянуть назад; сейчас это очень новое и довольно
необычное чувство, это тревожно и интересно.
Кроме того, я очень давно не писал по-русски; таким образом это
путешествие вдвойне любопытно; оно чревато описками, опечатками, и не
только на бумаге.
Мое детство было наполнено страхами; я боялся и реальных, и
вымышленных вещей; однажды я просто велел себе запомнить на всю
последующую «взрослую» жизнь, что «золотое детство», о котором так
много тогда говорили, — это страшный обман. Мне было определенно
меньше шести лет, я ходил в детсад и меня рвало там почти каждый день.
Спустя много лет эти вещи стали предметом интенсивной терапии; сейчас
я не стану останавливаться на них подробно. Ничего «мистического» в
моем детстве мне пережить не довелось, я был очень обыкновенным
запуганным ребенком без ярко выраженных талантов. Мое окружение
было типичным для той поры (середина 70-х) интеллигентским
аквариумом без особых претензий. О спиритуальных вещах не говорили и
не думали, в основном, читали «макулатурные» книги и ругали Брежнева.
К десятому классу я был интенсивно начитанным аутсайдером –
прекрасная база для поступления на филфак, что благополучно случилось
в 1988 году. Тогда же случились еще несколько вещей, перевернувших
мою спокойную, налаженную жизнь. Случилась Большая Первая Любовь –
как выяснилось впоследствии, она же и единственная по сей день,
протекавшая с тех пор в ритме американских горок более 20 лет. Тогда же
– в результате грандиозной любви – я ушел из дому, чтобы больше
никогда туда не вернуться. С отцом мне удалось примириться много лет
спустя, с матерью этого не случилось по сию пору. Эта история висела у
меня камнем на шее очень долго, я много упрекал себя и тщетно пытался
примириться. Это никогда не заканчивалось подлинным миром; сейчас
мне думается, что некоторые конфликты просто волею судьбы
неразрешимы; они возникают, чтобы разрушить нечто, имеющее быть в
этот момент разрушенным, и ничего тут не поделаешь. Возможно, я
ошибаюсь.
Вернемся в конец восьмидесятых; вместе с моей личной передрягой
случилась передряга и у целой страны – началась перестройка. Журнал
«Наука и религи» публиковал сенсационные статьи, одна из них
(Внимание!!! Кто еще помнит??) называлась «Отшельник с горы
Аруначала». Речь шла о Рамане Махарши, адвайта веданте и атма вичаре.
С гордостью старого пня могу сказать: я узнал о нондуальном учении
гораздо раньше того или иного коллеги по духовным скитаниям!
Прочитанное запомнилось, но увы: осталось прочитанным. Адвайту я
открыл для себя три года назад (худой небритый старик из «Науки и
религии» улыбается и ласково подмигивает). Впрочем, импульс к поиску
пришел от кришнаитов незадолго до этого…
(Кстати: вы знаете, як тi клятi москалi-iндуси називають нашу адвайту?
АДВЭЙТА. Так и поют в своих бхаджанах: Шри Адвэйта Гададхара ...) Но
это к слову…
Конец 80х – начало 90х годов: прочитаны «Упанишады» и несметное
количество прочих текстов; я мыкаюсь по общагам, питаюсь за неимением
денег как садху (т.е. чем придется) и практикую йогу. Потом –
экстрасенсорика и ученичество у одного харьковского оригинала,
именовавшего себя ни много ни мало «Черный Бог». Сейчас удивляюсь, до
чего устойчивой была моя юная психика, и до чего крепким – здоровье.
Ибо: во всех водоворотах тех умалишенных страстей (кто помнит, тот
поймет) мне даже ауру хоть краем глаза увидеть не довелось! Не стану
перечислять, что «видели» те, кто в то время находился рядом; я же просто
глотал все новое в лошадиных дозах и громко требовал добавки. Кавардак
в личных отношениях переживался тоже легко – где моя юность, где моя
свежеть, блин…
Кстати, мистическими опытами Бог меня безжалостно обделил: и хотел бы
при случае козырнуть, да нечем.
Мало-помалу я остыл и принялся настойчиво заглядывать в себя. Толчком
послужило «Молчание ягнят» — я внезапно открыл для себя психологию, и
она меня мигом сожрала, как доктор Лектер. Обнаружилось, что мне
срочно нужна терапия – и произошла встреча. Оставим пафос, но тем не
менее: Владимир Вениаминович Воловик, мастер НЛП и просто Мастер,
прошло уже сто лет и три года, но я по-прежнему преклоняюсь перед Вами
с бесконечной благодарностью!
Воловик терапировал меня около года, затем посчастливилось пройти у
него большой курс Эриксоновского гипноза. Здесь не место перечислять,
чему я научился; все мы знаем, что означает встреча с Мастером – она
оставляет след навсегда. Во мне проснулся терапевт – это было
призвание, которое остается со мной по сию пору, хотя я уже давно не
практикую.
Я оставил это очень осознанно; если коротко, психотерапия не в силах
исцелить болезнь «эго» в клиенте, кроме того, она весьма спсобствует
раздуванию этого эго в самом терапевте. Воловик избежал, мне кажется,
этого последнего, я нет. Однако: терапия тоже есть Путь, это несомненно,
как несомненно и то, что японское искусство фехтования не имеет ничего
общего с убийством. Я был и остаюсь в душе терапевтом, но я не Мастер –
мастер преодолевает ловушку эго, как это сделал великий Милтон
Эриксон. К слову, адвайта – это далеко не все, что нам Бог послал; иногда
стоит заглянуть ради любопытства в одну или другую соседнюю комнату.
Параллельно я подружился с буддизмом; спонтанно обнаружилось
странное влечение к образам Падмасамбхавы и Уддияны. Гуру Ринпоче
присутствует необъяснимым образом в моей жизни – как нечто вроде
дальнего родственника, какого-нибудь двоюродного дедушки. Я даже не
заикаюсь (Вы поняли о чем), но это странное «родство» светится фоном
уже добрых лет 10 без всяких специальных последствий. То же самое
касается Уддияны: я даже написал в све время повесть «Уддияна, или Путь
Искусства» — до слез наивный текст, где я, идя по стопам Кастанеды,
рассказываю фиктивную историю своего обучения у современных
мастеров Уддияны. Текст все еще болтается в Сети, почитайте кому
интересно (псевдоним: Илья Артемьев). Это был, кажется, год 1997-й…
Когда мне снится тяжелый кошмар, и сейчас всплывает сама по себе
мантра Гуру Ринпоче: ОМ а ХУМ БЕНЗА ГУРУ ПЕМА СИДДХИ ХУМ.
Примерно тогда же я пережил совершенно чудесные сексуальные опыты,
которых мне сейчас, после развода, так страшно не хватает (с другой,
кстати, женщиной тогда пережил), и ясно понял, вздыхая тяжко: секс –
потрясающий способ стимулирования эго, это настоящий праздник эго, это
бывает настолько неотделимо от эго, что непонятно в итоге, кто кого… но
самое главное, конечно, куда… Дети мои, будьте осторожны в постели!
Обилие спермы разъедает мозг (мужчины) и ведет к печальным
последствиям. О женщинах говорить не смею, это же, как-никак,
автобиография.
Была еще одна встреча, еще один Мастер. Валентин Леонидович
Лукиянчук, удивительный человек, Кулибин-самоучка боевых искусств и
телесно-ориентированных техник. Пьющий цыган с лицом
водопроводчика и лекциями по ядерной физике. С его помощью я открыл
тело – эта любовь-страсть осталась и вдохновляет меня. Я очень много
занимался спонтанным танцем и прочими подобными вещами, практикую
(правда, нерегулярно) и по сей день.
С 1991-го по 2001-й я при всем при этом работал журналистом на ТВ и в
прессе, года с 1995-го (или немногим позже) я также занимался терапией и
вел разнообразные группы. Честно признаюсь: я нигде и никогда ничему
систематически не обучался, не имею ни званий, ни членства, ни дипломов
(правда, в Германии все же сдал госэкзамен на психотерапевта).
Мне было интересно; меня всегда вело вдохновение. Когда я работал,
проблемы и прочий внутренний хлам отходили на задний план, и
включался некий «поток», который меня нес. Я был очень неплох, это
честно, работа нравилась людям, я отдавал себя тотально, это всегда был
только кайф. Но тревожило другое: куда я возвращаюсь после того, как
концерт окончен?
Особенно в последние годы, когда меня захватила адвайта, это стало
важнейшей темой: ПОТОМ нужно всегда идти мыть посуду. Любое
приключение когда-нибудь заканчивается – но где ты оказываешься после
этого? Это место, где ты приземляешься в компании самого себя, — такое
неуютное, одинокое, так похожее на старый сарай или тюремную камеру…
Сейчас я формулирую этот вопрос по-другому: КТО приземляется в сарае?
Собственно, этого приятеля мы сейчас и пытаемя отыскать – героя нашей
довольно долгой истории.
2001-й год – переезд в Германию из-за невыносимых денежных неурядиц,
начало долгой борьбы за выживание. Все ценности поставлены под
сомнение, очень жестокая ситуация, требующая абсолютной тотальности.
Я сижу на трехногом стуле перед компьютером со способностями
пишущей машины и – пишу. Я открыл в себе страсть к писательству, я
хочу им всем доказать, я читаю запоем Лимонова и сражаюсь как могу. Я
сражаюсь с несправедливостью мира, нежелающего принимать меня (как у
Лимонова: «Меня и мои стихи!»), я снова выкладываюсь на все сто. Мой
роман «Последний Пророк» (ни много ни мало – о Бин Ладене) должен
стать бомбой! Невероятное чудо привело к тому, что книгу таки издали
(АСТ Москва, 7000 экз.). Бомба разорвалась? Ах нет… Не произошло
ничего. Ни-че-го. Совсем. Но тираж распродали.
Это был по-настоящему первый сильный опыт переживания того, что я
впоследствии узнал как беспомощность: все, что ты делаешь, — коту под
хвост. Жестокий, сокрушительный удар: забудь, борьба невозможна,
уймись. Но я не унялся. Шесть месяцев я изучал сам, дома психиатрию на
немецком языке, чтобы сдать госэкзамен на терапевта. Единственный
иностранец в группе сдающих. И – сдал! Чтобы затем обнаружить: работу
по этой специальности найти еще труднее, чем вакантную должность
директора театра. И положил я на терапию окончательно. И снова
помахала ручкой беспомощность…
И так – еще несколько раз с тем же успехом. No exit. Kein Ausweg. Выхода
нет. Проценты сгорели еще до того, как их успели начислить. Сразу после
этого сгорел сам банк; мнимый банкир все еще мечется в огне.
В хорошей истории на этом месте герой делает какой-нибудь важный
вывод. Если он есть, конечно, этот герой.
Пишу и думаю: чему я научился по жизни мудрому? Вывод: ничему. Что
вынес из страданий? Ничего. Не потому, наверное, что я такой осел. А
потому (стало ясно потом): выносить нечего. Об этом ничего нельзя
сказать; это было – и все. Жизнь ничему никого не учит, ей за это не
платят. И никто ничему у жизни не учится: так устроена машина. Сейчас я
вижу, как бессмысленен этот текст: непонятно, о ком вообще идет речь. Я
делал это, я делал то… Как будто потрошишь старый мешок, а там –
только труха. ЭГО – это старый мешок с претензиями. КТО ТАМ? Никого.
Никто не отзывается. Кто пишет этот текст? Я не знаю. Текст пишется.
Жизнь живет сама себя. Понятия не имею, как это происходит.
Знаете, хорошая история рассказывает себя сама. Вы никогда не напишете
хорошую историю из головы. Это будет плохая история, и концы не
сойдутся с концами. В Жизни концы всегда сходятся. Но где Автор этой
истории? Кто переживает ЭТО прямо сейчас? Я не знаю. Я не знаю, откуда
растут ноги. Я не знаю, почему. Я не знаю, кто. Нет вообще ничего, что я
знаю. А как же Я? Этот Я, который… ах ну да, мы же, кажется, искали
Героя. Но он затерялся по пути между строк. Ау!
Всегда может быть очень тяжело и очень страшно. Но Герой не сможет
победить Дракона. Боя не будет. Будет То, что Есть. ТО, что рассказывает
историю, но не появляется в ней. И ты будешь плакать и смеяться, когда
услышишь эту историю, ты будешь чувствовать себя чертовски живым и
реальным, потому что никак нельзя по-другому. Но ты – не Автор и не
Герой, и не Книга, и даже не Читатель. Если угодно, ты – свет, который
падает на страницу. Или, для скромных, ты – тихий шелест этой страницы,
который некому услышать. Больше ничего. Больше ничего не нужно.
Ом нама Шивайя!
P.S. Не могу удержаться, простите. Знаете, у Вертинского есть такая
чудесная фраза: «Можно мне Вас тихонько любить?» Обращаюсь к
ученикам Нго-Ма: пожалуйста, любите Вашего Мастера тихонько. К чему
кричать об этом на весь белый свет, к чему эти безудержные восторги в
комментариях по любому поводу? Вы что – сектанты? Оставьте себе
минуту тишины, не тянитесь сразу к клавишам, побудьте немного просто с
Тем-Что-Есть. ЭТО – и есть Мастер, его сокровенная природа, и это Ваша
природа тоже, и моя. ЭТО никогда не кричит, не ставит восклицательных
знаков, не юродствует. Просто насладитесь восторгом верности
Указателя, выпейте его по глоточку в глубокой Благодарности и смирении,
в простоте, в тишине Милости.
P.P.S. Я глубоко благодарен Нго-Ма за его бесконечную Милость
Присутствия, я благодарен Вам за то, что совершенно не понимаю, как
пишутся сейчас эти строки, я ненавижу дифирамбы, но я пишу просто
потому, что в этот момент никак не возможно иначе. Обнимаю Вас и
люблю.
…
Какой же это кайф, черт побери, я сейчас это чувствую: идти, идти, чтобы
никуда не прийти и понять в итоге, что никто никуда не ходил!!! Никто.
Никуда. Никогда. Не. Ходил.
Никто!
Какой это Праздник, Господи! Какое Смирение!
А я, дурень, все думал: где же Милость, где она? Да вот же, блядь, всегда с
тобой за ручку шла, всю дорогу. Ты ее искал, а она тебя за ручку держала.
Помню: так плохо было, что сел на землю и сказал: Земелечка, забери
меня, а Земелечка сказала: рано тебе еще, я сидел и плакал, рыдал и не мог
остановиться, вокруг люди ходят и смотрят, а такая Милость вокруг, что
не передать, и не кончается, а Мастер еще тогда сказал: ты приземлишься в
таком месте, где столько Любви, что не выдержишь, а я все искал это
место, да как его найдешь, когда ты оно и есть…
Снимали в субботу в церкви, люди выходят, такие разные, и хорошие, и
противные, и такое чувство вдруг: как Господь все устроил, что ВСЕМУ
место есть, и ничто ничему не мешает в Присутствии, и Господь
наслаждается ТЕМ, что Есть, и ты, дурной, Его услада, а тебе чего-то все
не хватает, да как же тебе может не хватать, когда ты ОНО и есть, откуда
это все пишется, блядь, сейчас!
А я же думал, что я умный, я все понимаю, а оно не из ума, в уме нет
ничего, а Милость – она просто так, всегда даром и не по указке.
Как Андрей Рублев у Тарковского: ему говорят, ад рисуй, а он отвечает:
какой же ад, это праздник, праздник будет для людей, а ада нет, и малевать
незачем.
Когда Акай-Дорже повезли китайцы расстреливать, он спросил: а можно я
спою по дороге? Пой, говорят, все равно подыхать. А он запел Песнь
Махамудры: Риг-па никогда не рождалось и не было рождено… А когда
привезли его, смотрят: а он умер уже. А как ты хочешь Риг-па расстрелять?
Всегда плачу, когда об этом думаю. И сейчас плачу.
Все, хватит, я не могу больше. Извините.
Гате, гате, парамгате…