Коан

Вот спальная комната.
В ней мать держит на руках младенца. Она качает его, и он сладко спит. Рожденный в муках, он иногда просыпается и кричит, вспоминая свое рождение. Тогда мать кормит его своей грудью и еще сильнее сжимает в объятиях, и ребенок снова сладко засыпает.
В это время отец не входит в двери спальной, и ребенок не знает о его существовании.
Через некоторое время ребенок уже слишком тяжел, чтобы руки матери могли удержать его. Ее молоко больше не питает его, а ее колыбельные больше не усыпляют его. Тогда ребенок говорит ей:
— Ты больше не нужна мне. Тебе больше нечего мне дать. Мне нужен тот, чьи руки более крепкие, чем твои, чья пища более питательна, чем твоя, и чьи слова более убедительны, чем твои.
И тут в комнату входит отец и обнимает ребенка. Ребенок говорит:
— Отец мой, я узнаю тебя по твоим крепким рукам, по пище твоей и по словам твоим. Возрадуйся! Твой сын наконец вырос и оставил мать. Теперь она не мать мне, но ты моя мать. Пришла твоя очередь держать меня на руках, кормить меня и говорить со мной.
Но отец отвечает ему:
— Нет. Пришла моя очередь
наслаждаться объятьями твоей матери.
Ребенок в недоумении. Ему все еще интересен отец и не интересна мать, но отцу интересна мать, и не интересен он сам. Тогда ребенок говорит отцу:
— Отец мой, ты оставил меня. Позволь мне хотя бы выйти из этой комнаты, чтобы не видеть ревность свою! Потому что когда ты вошел (а до этого тебя не было), я понял, что есть дверь.
Но отец говорит, что у него нет ключей от этой комнаты, и что не он решает, кто и когда входит в нее, а кто выходит. Потому что спальня эта принадлежит матери.
Тогда ребенок, сидя в углу со своими игрушками вынужден наблюдать, как его родители занимаются любовью. Но ни понять смысла, ни почувствовать вкуса, ни разлучить их, ни смутить своим присутствием он не может.
И тогда он слышит голос матери, от которой отрекся:
— Разве не потому ли, что я кормила тебя своим молоком, ты стал слишком тяжел для моих рук? Не потому ли, что я усыпляла тебя, ты не сорвал голос от ночных криков и смог сказать, что отрекаешься от меня? Не я ли позволила отцу войти и обнимать тебя? Не я ли держу ключи, чтобы ты видел, как мы с отцом твоим сливаемся воедино, ибо мы — заодно? И нет для него более желанного места, чем эта спальня, и не из любви к тебе послал он тебя мне, но из любви ко мне послал тебя.

Так может ли ребенок, привыкший искать внимания лишь к самому себе понять такую любовь?