Байрон Кейти: Пробуждение к реальности

Байрон Кейтлин Рид (Byron Kathleen Reid) (все зовут ее Кейти) после тридцати лет начала страдать от жестокой депрессии. Мать семейства и предприниматель, она жила в небольшом городке в южно-калифорнийской пустыне. В течение почти десяти лет она продолжала погружаться в депрессию, гнев, отвращение к самой себе и постоянные мысли о самоубийстве; в последние два года она часто не могла найти в себе силы покинуть свою спальню. Однажды утром в феврале 1986 г. она осознала нечто, изменившее ее жизнь. Такие переживания называют по-разному. Кейти называет это «пробуждением к реальности». В то мгновение отсутствия времени, с ее слов:

Я обнаружила, что когда я верю своим мыслям, я страдаю, а когда я не верю им, я не страдаю, и это верно для каждого человека. Свобода оказалась настолько простой. Я обнаружила, что страдать необязательно. Я нашла в себе радость, которая никогда не исчезает даже на мгновение. Эта радость есть в каждом из нас, постоянно.

Она обнаружила, что ее депрессия была вызвана не окружающим миром, а ее убеждениями об этот мире. Вместо безнадежных попыток изменить мир, чтобы он соответствовал ее мыслям о том, каким он должен быть, она смогла задать вопросы о своих мыслях и, встретив реальность как она есть, пережить невообразимую свободу и радость. В результате прикованная к постели женщина с суицидальными наклонностями внезапно была наполнена любовью ко всему, что приносит ей жизнь.

Метод само-исследования Кейти, называемый Работой, не был разработан в результате этого переживания; она говорит, что он пробудился вместе с ней, как ее сущность в то февральское утро 1986 года. Это простой, но действенный метод, доступный людям всех возрастов и с любым опытом, который не требует ничего, кроме ручки, бумаги и открытого разума. Первые люди, попробовавшие Работу, сообщили, что она преобразила их жизнь, и Кейти вскоре стала получать приглашения на встречи с людьми, желающими познакомиться с этим процессом.

Опыт Байрон Кейти: Пробуждение к реальности

Менее чем через две недели после того как я приехала в дом для людей, нуждающихся во временном пристанище, моя жизнь полностью изменилась. Вот рассказ об этом. Я проснулась однажды утром. Как обычно, я спала на полу. Ничего особенного не произошло за прошедшую ночь; я просто открыла глаза. Но я могла видеть без концепций, без мыслей или внутренней истории. Меня не существовало. Словно проснулся кто-то другой. Оно открыло глаза. Оно смотрело сквозь глаза Кейти. Оно было свежим, оно было ясным, оно было новым, его никогда не было здесь прежде. Все было неузнаваемым. И оно испытывало такое восхищение! Смех хлынул наружу из его глубины. Оно дышало и было самим экстазом. Оно было опьянено радостью: оно жаждало абсолютно всего. Не было ничего отдельного, ничего, что не могло бы быть принято. Все было его собственной сущностью. В первый раз я – оно – переживало любовь к своей собственной жизни. Я – оно – было в восторге!

Чтобы быть как можно точнее, я использую слово «оно» для обозначения того восхищенного, любящего сознания, в котором не существовало идеи меня или окружающего мира, но которое включало все. Просто нет другого способа передать, насколько новым и свежим было это сознание. Не было никакого я, наблюдающего «его». Не было ничего, кроме «него». И даже осознание «его» появилось позже.
Позвольте мне описать это по-другому. Появилась нога, по ней полз таракан. Оно открыло глаза, и что-то было на ноге; или было что-то на ноге, и оно открыло глаза – я не уверена в последовательности, потому что ни в чем этом не было времени. Если прокрутить это замедленно: оно открыло глаза, посмотрело на ногу, через лодыжку полз таракан, и… оно пробудилось! Оно родилось. И с того момента оно наблюдало. Но при этом не было ни субъекта, ни объекта. Оно было – есть – все, что оно видит. В нем нет никакого разделения.
Весь мой гнев, все мысли, которые беспокоили меня, весь мой мир, вообще весь мир, все исчезло. Существовало только это сознание. Нога и таракан не были вне меня, понятия «внутри» и «снаружи» не существовали. Все было мной. И я чувствовала восхищение – абсолютное восхищение! Не существовало ничего, и был целый мир: стены и пол и потолок и свет и тело, все, в такой полноте. Но только то, что оно могло видеть: не больше, не меньше.

Когда оно встало, это было поразительно. Не было никакого мышления, никакого плана. Оно просто встало и пошло в ванную. Оно направилось прямо к зеркалу, заглянуло в глаза своему отражению, и все стало понятно. Это было даже глубже чем восхищение, которое оно испытывало до того. Оно влюбилось в существо в зеркале. Словно женщина и сознание этой женщины навсегда слились. Были только глаза, и ощущение безграничного простора, без какого-либо знания. Это было словно меня – ее – ударило током. Как будто Бог подарил самому себе жизнь через тело женщины, — Бог настолько любящий и светлый, настолько необъятный – и она знала, что это она сама. Связь их глаз была такой глубокой. В этом не было никакого содержания, только безымянное узнавание, полностью ее захватившее.
Любовь – самое подходящее слово, которое я могу найти. Оно было разделено, и снова соединилось. Оно шевельнулось, затем оно в зеркале, и затем оно присоединилось так же быстро, как и отделилось – были одни глаза (???). Глаза в зеркале были его глазами. И оно отдало себя снова, при новой встрече. И это дало ему его сущность, которую я называю любовью. Пока оно смотрело в зеркало, только глаза, их глубина, были реальны, только они существовали, до этого не было ничего. Ни глаз, ничего; даже не было никого, стоящего там. И потом появились глаза, чтобы сделать его тем, чем оно являлось. Люди называют объекты именами: стена, потолок, нога, рука. Но у него не было имен для этих вещей, потому что оно не могло разделять. И оно невидимо. Было невидимо, пока не появились глаза. Пока не появились глаза. Я помню слезы благодарности, которые катились по щекам, когда оно смотрело на свое отражение. Я не знаю, как долго оно стояло, пристально глядя в зеркало.

Такими были первые моменты после моего рождения в нем, или его рождения во мне. От Кейти ничего не осталось. Не осталось даже обрывка воспоминания о ней – ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего. И в этом была такая открытость, такая радость. «Нет ничего прекраснее этого», я ощущала, «ничего кроме этого даже не существует. Если бы ты любила себя больше, чем даже можно представить, ты подарила бы себе это. Лицо. Руку. Дыхание. И это не все. Стену. Потолок. Окно. Кровать. Лампочки. О! И это! И это! И это тоже! И это тоже!

Все это происходило вне времени. Но когда я пытаюсь выразить это языком, приходиться восстанавливать цепочку и заполнять пробелы. Пока я лежала на полу, я поняла, что когда я спала, до таракана на ноге, до какой-либо мысли, до какого-любо мира, не было ничего. В это мгновение родились четыре вопроса, составляющие Работу. Я поняла, что никакая мысль не может быть истиной. Вопросы полностью присутствовали в этом открытии. Это было словно я закрыла ворота и услышала щелчок. Проснулась не я – проснулось исследование. Пробудились две полярности, левая и правая сторона вещей, существование/отсутствие всего. Обе стороны были равны. Я поняла это в тот первый момент отсутствия времени.
Повторяя это снова: пока я лежала в этом сознании, как само сознание, появилась мысль: Это нога. И сразу же я увидела, что это неправда, и в этом состоит восторг. Я увидела, что все было наоборот. Это не нога, это не таракан. Это неправда, и в то же время есть нога, и есть таракан. Оно открыло глаза и увидело ногу и ползущего по ней таракана. Но для этих вещей не было имен. Не было отдельных слов для ноги, или таракана, или стены, или чего-то еще. И оно смотрело на свое тело, на себя, без каких-либо имен. Ничего не существовало отдельно от него, ничего вне него, все пульсировало жизнью и восторгом, и все было одним цельным переживанием. Разделять эту целостность и видеть что-то как внешнее по отношению к себе было бы неправдой. Нога существовала, и все же она не была отдельной вещью, и называть ее «ногой» звучало бы как ложь. Это было бы абсурдно. И смех продолжал литься из меня. Я увидела, что нога и таракан – это названия радости, и не существует имен для реальности, которая проявляется сейчас. Это было рождением сознания: отражающаяся мысль, видящая себя во всем, окруженная необъятным океаном собственного смеха.

Когда я пытаюсь объяснить, как Работа родилась в результате этого мгновенного осознания, я могу проанализировать это мгновение, замедлить его, и рассказать об этом, что занимает какое-то время. Но при этом время появляется там, где не было даже мгновения. В этом отсутствии времени все узнавалось и виделось как ничто. Оно увидело ногу, и оно узнало, что это не нога, и полюбило то, чем эта нога являлась.
Первый и второй из четырех вопросов составляют это переживание в замедленном виде. «Это нога» — Правда ли это? Могу ли я быть абсолютно уверена, что это так? Нет. Чем она была до появления мысли о «ноге», до появления мира этой «ноги»? Ничем.
Затем третий вопрос: Как я реагирую, когда верю в эту мыслю? Я осознала, что всегда есть какое-то напряжение, сжатие, когда я верю в любую мысль, создающую мир, отдельный от меня, объект, который кажется находящимся «где-то там, вовне», и это сжатие является формой страдания. Четвертый: Кем бы я была без этой мысли? Я была бы пространством (?) до появления мыслей, я была бы – я есть – мир, абсолютная радость. Затем переворот: Это нога – это не нога. На самом деле все четыре вопроса присутствуют в первом – Правда ли это? – и все раскрывается в тот момент, когда первый вопрос задан. Второй, третий и четвертый вопросы были частью исследования, содержащегося в этом переживании. Эти вопросы не выражались в словах, они не были выражены, не появились как мысли, не были пережиты во времени, а присутствовали как возможности, когда я рассматривала свой опыт впоследствии и пыталась сделать его доступным для других. С четвертым вопросом круг замыкается. А переворот – это заземление, возвращение. Ничего не существует – что-то существует. Таким образом люди могут оставаться без страха стать ничем, без личности. Переворот поддерживает их до тех пор, пока он не станет комфортным местом. И тогда они понимают, что конец всех путей именно там, где они сейчас находятся.