Лоскутова Светлана
@ayurveda-kiev

В самом себе, как змей, таясь,
Вокруг себя, как плющ, виясь,—
Я подымаюсь над собою:
Себя хочу, к себе лечу,
Крылами темными плещу,
Расширенными над водою;
И, как испуганный орел,
Вернувшись, больше не нашел
Гнезда, сорвавшегося в бездну,—
Омоюсь молнии огнем
И, заклиная тяжкий гром,
В холодном облаке исчезну!

О, как же я хочу,
Нечуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем!

А ты в кругу лучись,-
Другого счастья нет,
И у звезды учись
Тому, что значит свет.

Он только тем и луч,
Он только тем и свет,
Что шепотом могуч
И лепетом согрет.

И я тебе хочу
Сказать, что я шепчу,
Что шепотом лучу

Тебя, дитя, вручу.

… слухай але мовчи
це як вода уночі
глибоко під тобою
живуть холодні ключі

тоді всі риби й зірки
з євангелія від луки
запливаючи вгору
їжу беруть з руки

здавалося б що за біда
ти слухаєш як вода
спочатку завжди підіймається
потім завжди опада...

Я в лодке, как в люльке, качаюсь,
похоже, я тихо кончаюсь.
Вода подо мной голубая;
я тихо себе улыбаюсь…
Но часто, ребята, клетчатка
имеет способность кончаться.
как видите, я не печалюсь,
хотя незаметно кончаюсь
и замки воздушные строю
весною над сизой водою.

Стоишь ли у витрины магазинной
напротив полированных зеркал,
своей вполне благопристойной мины
разглядывая чувственный оскал, —
в том отраженьи лишь наполовину
свое изображенье ты узнал,
как в павильоне хохота — вагину
напоминает рта мясной провал.
Найдешь ли ты благую середину,
необходимый тот водораздел
меж собственною творческой личиной,
спокойно-царственной и белой, словно мел, —
и отвратительно-багровой образиной,
вместилищем кишащих микротел?

Милый Феликс, прости меня за неудачный художественный ряд. Киска подвернулась под руку. Уж очень похож на образину… бедное животное. Я очень тебя люблю и не хочу расстраивать, но киска такая прикольная!

С умом младенца, с тельцем старика —
опять я там, где братские могилы.
И я устал. И не имея силы,
моя не поднимается рука,
чтоб эти плиты, ржавые слегка,
крестное знаменье как знаменем накрыло.
Какой бедою удесятерило
печаль дрожащих лепестков венка?
Так слезы мреют в глубине зрачков
и говорят о грусти необъятной
красноречивей бесполезных слов.
Но жизни всей разрозненные пятна
слагаются лишь здесь в прообраз цельный.
Сказать ее нельзя членораздельней.

Что такое боль? Это предупреждение о том, что ты наносишь себе вред, это защитный рефлекс. Если сунуть палец в печку, боль скажет, что я делаю что-то неправильно. Нефизическая боль — то же самое: это сигнал того, что я нанес огромный ущерб чему-то внутри себя, или своему ближнему, или привязался к чему-то очень сильно, а потом это “что-то” от меня ушло, я чувствую боль, и, чтобы боль кончилась, я должен немедленно догнать это “что-то” и свернуть ему шею. В любом случае я убежден, что боль — это не то, что стоит смаковать...

— Борис Борисович, недавно вас, как Льва Толстого, отлучили от православной церкви. За что?
— Со мной ведет борьбу часть тульской епархии. Они вдруг решили, что я черный маг. Невежественные люди готовы свое невежество проецировать вовне бесконечно. Они все время создают себе бесов, с которыми они борются. И из меня они просто создали себе очередного беса.
— Это в связи с тем, что вы так часто говорите о Боге, но при этом заявляете, что ничего не понимаете в религии.
— Религия может существовать только там, где нет Бога. Человек находится в постоянном тождестве с Богом двадцать четыре часа в сутки. Незачем идти в церковь, когда Бог везде. Незачем слушать священника, когда можно спросить у Бога напрямую. Не нужны посредники. Поэтому, я в религиях, конечно же, ничего не понимаю.
— Но вы же сами говорили, что вы православный.
— Да, я православный. Я люблю приходить в церковь, там особая атмосфера. Православие — это чудо, которое я не могу объяснить. И свои собственные чувства я тоже объяснить не могу. Потому что, как мы только что говорили, Бог значительно больше меня.
— А как ваше православие сочетается с вашим буддизмом?
— Мне нравится буддизм, мне нравится суфизм, мне нравится индуизм, мне нравится даосизм, мне нравится конфуцианство. Мне почти все нравится.
Читать дальше →

Униженьями и страхом
Заставляют быть нас прахом,
Гасят в душах божий свет.
Если гордость мы забудем,
Мы лишь серой пылью будем
Под колесами карет.
Можно бросить в клетку тело,
Чтоб оно не улетело
Высоко за облака,
А душа сквозь клетку к богу
Все равно найдет дорогу,
Как пушиночка, легка.
Читать дальше →

Что же мне делать, слепцу и пасынку,
В мире, где каждый и отч и зряч,
Где по анафемам, как по насыпям —
Страсти! где насморком
Назван — плач!

Что же мне делать, ребром и промыслом
Певчей! — как провод! загар! Сибирь!
По наважденьям своим — как пó мосту!
С их невесомостью
В мире гирь.

Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!