Барроуз был наркошей. Его книга это запись все что ему пришло на ум когда он временно он соскочил с дури. Он конечно интеллектуал но это заумная круть. Есть любители такой хрени. Но видимо это не я
Не, коллега, к простоте такие люди не приходят, они умирают в жестоких умопомрачительных муках от безисходности своих умопостроений, как Гоголь, например.
В данном случае Берроуз представляет автора случайно просыпающимся высшим сознанием, возможно, сравнимым с творческим сознанием демиурга. Но целью его не должны быть попытки разобраться в существующем мире, его основная цель – создавать собственный.
Но, как это часто бывает у Берроуза за подобной трактовкой тут же следует совершенно иная:
«Писатель может рассказать только об одном: о том, что непосредственно воздействует на его чувства в том момент, когда он пишет… Я всего лишь записывающий прибор… Я не осмеливаюсь навязывать вам «повесть», «фабулу», «сценарий»… Поскольку мне удаётся напрямую регистрировать определённые стороны психического процесса, то не исключено, что я преследую ограниченную цель… Я не развлекатель…»
— по мне это просто блестящий, невероятно талантливый пассаж. Хотя такую концепцию в науке назвали бы позитивистской, и от этой философии в науке вскоре отошли. Ещё быстрее от бесплодной концепции позитивизма должны отойти в искусстве. Но тут дело сложнее и заключается в том, насколько хорош сам прибор восприятия действительности, насколько он хорошо настроен, и что способен воспринимать. Наверное, излишним будет напоминать уважаемому читателю, что о чём-то очень похожем говорил нам и Роб-Грийе. Но его картина действительности, воспринимаемая этим «записывающим прибором» была кристально чистым и без помех. Его мастерство как писателя состояло в том, чтобы умело водить этой камерой и якобы случайно, но всё равно очень красноречиво монтировать эти кусочки в единую ленту. Собственно поэтому-то искусство великого француза иногда переходило на территорию кинематографа. Французский же автор дальше всего заходит на территорию Берроуза, пожалуй, в романе «Проект революции в Нью-Йорке», где столько же слабомотивированных сцен насилия и жестокости, повторяемых с завидной частотой, что немаловажно.
«Камера» же Берроуза такое ощущение постоянно подвергается атакам компьютерных вирусов, её мучают внешние помехи, она принимается снимать собственные отрывки по второму разу, когда их уже демонстрируют на большом экране. Моё понимание приведённого отрывка состоит именно в такой метафоре.
Иногда же мне представляется, что сознание Берроуза была невероятно ясным и понимал он очень многое, а творения, подобные обсуждаемому роману, это мучительные попытки вырваться за пределы существующих средств языка. Это мучительные конвульсии, ожидание некой революции слова, это попытка произвести на свет новую литературу.
Но, как это часто бывает у Берроуза за подобной трактовкой тут же следует совершенно иная:
«Писатель может рассказать только об одном: о том, что непосредственно воздействует на его чувства в том момент, когда он пишет… Я всего лишь записывающий прибор… Я не осмеливаюсь навязывать вам «повесть», «фабулу», «сценарий»… Поскольку мне удаётся напрямую регистрировать определённые стороны психического процесса, то не исключено, что я преследую ограниченную цель… Я не развлекатель…»
— по мне это просто блестящий, невероятно талантливый пассаж. Хотя такую концепцию в науке назвали бы позитивистской, и от этой философии в науке вскоре отошли. Ещё быстрее от бесплодной концепции позитивизма должны отойти в искусстве. Но тут дело сложнее и заключается в том, насколько хорош сам прибор восприятия действительности, насколько он хорошо настроен, и что способен воспринимать. Наверное, излишним будет напоминать уважаемому читателю, что о чём-то очень похожем говорил нам и Роб-Грийе. Но его картина действительности, воспринимаемая этим «записывающим прибором» была кристально чистым и без помех. Его мастерство как писателя состояло в том, чтобы умело водить этой камерой и якобы случайно, но всё равно очень красноречиво монтировать эти кусочки в единую ленту. Собственно поэтому-то искусство великого француза иногда переходило на территорию кинематографа. Французский же автор дальше всего заходит на территорию Берроуза, пожалуй, в романе «Проект революции в Нью-Йорке», где столько же слабомотивированных сцен насилия и жестокости, повторяемых с завидной частотой, что немаловажно.
«Камера» же Берроуза такое ощущение постоянно подвергается атакам компьютерных вирусов, её мучают внешние помехи, она принимается снимать собственные отрывки по второму разу, когда их уже демонстрируют на большом экране. Моё понимание приведённого отрывка состоит именно в такой метафоре.
Иногда же мне представляется, что сознание Берроуза была невероятно ясным и понимал он очень многое, а творения, подобные обсуждаемому роману, это мучительные попытки вырваться за пределы существующих средств языка. Это мучительные конвульсии, ожидание некой революции слова, это попытка произвести на свет новую литературу.