Слушай дружище. Ты что не знал что всё есть сознание, а ты гришь О-сознание. Хоть разница между нами в одной букве, но это уже не плохой повод для религиозной войны. Так что имей ввиду. Сознание сознанием, но не угодных будем просто теснить.
Сознание, принадлежащее человеку…
Просто веселая шутка СОЗНАНИЯ…
Ты теперь всё у человека забрал и передал богу. А бог кто?
Сам человек возникает в СОЗНАНИИ…
Это просто идеализм. Кто об этом знает наверняка, чтобы так безапелляционно утверждать?
Осознание появляется в СОЗНАНИИ, как способность осознавать…
Присутствие появляется в СОЗНАНИИ, как способность существовать…
Все явления возниают в СОЗНАНИИ, как способность проявляться…
СОЗНАНИЕ — самоососознающее, самосуществующее и самопроявляющееся…
Все происходит в нем, но с ним НИЧТО НИКОГДА НЕ СЛУЧАЛОСЬ!..
Ну просто концентрат всего вселенского знания. Теперь можно расслабиться и спокойно жить? Хорошо бы. Только вот спокойно не живётся от чего бы это? Давайте дружно вздохнём какие же мы совершенные и продолжим дальше лестно петь друг другу дифирамбы, в тайне выживая не угодных.
Что не так в чувстве отдельности? Имеет ли оно право на своё существование, ну хотя бы по факту своего рождения? Или же всё таки нужно из него выбить все эти его галлюцинации о себе отдельном, и поставить его в строй недвойственной химеры?
Смотри как твоё честолюбие обретает форму. Ты накачал себе бицепс в этих диспутах и достиг в них абсолютного выражения, но и только. А теперь задай себе вопрос. Чего ты стоишь в жизни со всеми этими байками?
Без разницы кто говорит. А разница в том что говорится и как это «говорение» воздействует на окружение. Ведь можно говорить и в шутку до беспамятства, но кому надо эта молва и с какой целью она создаётся? Вот вопрос.
У всех давно уже аллергия на бога, поэтому давайте заменим это непристойное слово благородным вселенским сознанием, которое только и есть. Ну допустим что это так. Тогда откуда столько противоречий, восклицаний, доказательств кому-то своей правоты, о непреложной истине? Ведь всё это уже давно смахивает на религиозный фанатизм, готовый сметать всё неугодное, противореча действием своей же доктрине не противодействия.
Вычту двух-трех скептиков — в истории философии это приличный тип; остальные не знакомы и с самыми элементарными
требованиями интеллектуальной благопристойности. Они как самки — все эти великие мечтатели и диковинные звери; у всех «прекрасные чувства» сходят за аргументы, вздымающаяся грудь — за меха, раздуваемые божеством, убеждение — за критерий истины. Напоследок Кант попытался — «по-немецки» невинно — придать наукообразный вид этой форме порчи, этому отсутствию интеллектуальной совести, он изобрел понятие «практического разума» — особого разума, когда уже не надо беспокоиться о разумности, коль скоро заявляет свои права мораль, коль скоро громогласно раздается требование: «Ты обязан!..» Если мы примем во внимание, что почти у всех народов философ наследует и развивает тип жреца, то нас уже не удивит эта привычка чеканить фальшивую монету, обманывая самого себя. Коль скоро на тебя возложены священные обязанности — как-то: совершенствовать, спасать, искуплять людей, коль скоро ты носишь божество в своей груди и выступаешь рупором потусторонних императивов, то ты со своей миссией недосягаем для чисто рассудочных оценок, тебя освящает обязанность, ты сам тип высшего порядка!.. Что жрецу знание. Он слишком высок для наук! — А ведь до сей поры царил жрец!.. Он определял, что «истинно», что «неистинно»!.. Не станем недооценивать следующего: мы сами, мы, вольные умы, — мы воплощенное объявление войны всем прежним понятиям «истинного» и «ложного»; в нас самих — «переоценка всех ценностей». К самым ценным выводам приходят дольше всего, а здесь у нас самые ценные выводы — методы. Все методы, все предпосылки нашей сегодняшней научной мысли тысячелетиями вызывали глубочайшее презрение: ученый не допускался в общество «приличных» людей — считался «врагом бога», презирающим истину, считался «одержимым». Человек, занятый наукой, — чандала… Весь пафос человечества, все понятия о том, чем должна быть истина, чем должно быть служение истине, — все было против нас; произнося «ты обязан!..», всегда обращали эти слова против нас… Наши объекты, наши приемы, наш нешумный, недоверчивый подход к вещам — все казалось совершенно недостойным, презренным. — В конце концов, чтобы не быть несправедливым, хочется спросить, не эстетический ли вкус столь долгое время ослеплял человечество; вкус требовал, чтобы истина была картинной; от человека познания вкус равным образом требовал, чтобы он энергично воздействовал на наши органы чувств. Наша скромность шла вразрез со вкусом… Ах, как хорошо они это почуяли, индюки господни.
А в метро в час пик?
Ты теперь всё у человека забрал и передал богу. А бог кто?
Это просто идеализм. Кто об этом знает наверняка, чтобы так безапелляционно утверждать?
Ну просто концентрат всего вселенского знания. Теперь можно расслабиться и спокойно жить? Хорошо бы. Только вот спокойно не живётся от чего бы это? Давайте дружно вздохнём какие же мы совершенные и продолжим дальше лестно петь друг другу дифирамбы, в тайне выживая не угодных.
требованиями интеллектуальной благопристойности. Они как самки — все эти великие мечтатели и диковинные звери; у всех «прекрасные чувства» сходят за аргументы, вздымающаяся грудь — за меха, раздуваемые божеством, убеждение — за критерий истины. Напоследок Кант попытался — «по-немецки» невинно — придать наукообразный вид этой форме порчи, этому отсутствию интеллектуальной совести, он изобрел понятие «практического разума» — особого разума, когда уже не надо беспокоиться о разумности, коль скоро заявляет свои права мораль, коль скоро громогласно раздается требование: «Ты обязан!..» Если мы примем во внимание, что почти у всех народов философ наследует и развивает тип жреца, то нас уже не удивит эта привычка чеканить фальшивую монету, обманывая самого себя. Коль скоро на тебя возложены священные обязанности — как-то: совершенствовать, спасать, искуплять людей, коль скоро ты носишь божество в своей груди и выступаешь рупором потусторонних императивов, то ты со своей миссией недосягаем для чисто рассудочных оценок, тебя освящает обязанность, ты сам тип высшего порядка!.. Что жрецу знание. Он слишком высок для наук! — А ведь до сей поры царил жрец!.. Он определял, что «истинно», что «неистинно»!.. Не станем недооценивать следующего: мы сами, мы, вольные умы, — мы воплощенное объявление войны всем прежним понятиям «истинного» и «ложного»; в нас самих — «переоценка всех ценностей». К самым ценным выводам приходят дольше всего, а здесь у нас самые ценные выводы — методы. Все методы, все предпосылки нашей сегодняшней научной мысли тысячелетиями вызывали глубочайшее презрение: ученый не допускался в общество «приличных» людей — считался «врагом бога», презирающим истину, считался «одержимым». Человек, занятый наукой, — чандала… Весь пафос человечества, все понятия о том, чем должна быть истина, чем должно быть служение истине, — все было против нас; произнося «ты обязан!..», всегда обращали эти слова против нас… Наши объекты, наши приемы, наш нешумный, недоверчивый подход к вещам — все казалось совершенно недостойным, презренным. — В конце концов, чтобы не быть несправедливым, хочется спросить, не эстетический ли вкус столь долгое время ослеплял человечество; вкус требовал, чтобы истина была картинной; от человека познания вкус равным образом требовал, чтобы он энергично воздействовал на наши органы чувств. Наша скромность шла вразрез со вкусом… Ах, как хорошо они это почуяли, индюки господни.
Ницше