Прежде чем оказаться готовым к восприятию высшей идеи, преступник должен был пройти определенные, необходимые фазы. До срока, он всего лишь субъект силы и желания… Сам по себе или с горсткой себе подобных. Он еще не способен социально мыслить. Оказавшись в тюрьме, будучи посвященным в идею, он впервые начинает мыслить «политически». Уже не сам по себе. Уже не имеет права думать о себе. Только коллектив. Так, он становится революционером. У кого нет курева, у кого чая, кому необходимы какие медикаменты, кто кому должен и не расплатился, кто виноват — кто прав в произошедшем конфликте и как добиться там справедливого разрешения, как наладить связь со «свободой», решить вопросы с мусорами, найти некий компромисс, вынести приговор и наказать беспредельщика… Бродяга должен решать все это круглосуточно. Став таким своеобразным социалистом, научившись мыслить обществом и его интересами, он становится готовым к тому, чтобы мыслить социумом более глобального масштаба. Такие люди были соратниками Махно, Котовского, Дзержинского и Дудаева… Легендарный Аркан также был выходцем из них.
Если методы власти требуют — «держать в темноте и неведении», а уже после — «разделяй и властвуй», действия бродяги подчинены прямо противоположному.
Организация «общака» и разьяснение понятий. «Общак», не есть просто «касса взаимопомощи», как его еще называют, инструмент чисто материального, физического выживания… Нет. Он есть символ. Символ единства. Единства в многообразии.
Власть говорит что люди — гвозди, станки, опилки, а «общак», вырывает их из серой, однообразной, деморализованной массы, дает им имена, право на личность, на себя, и мобилизует для противостояния системе. Общак есть символ. Как кружка чифира. Монолитности и несломимости. Знамя. Солнце. Пока светит солнце, пока на подвал, или на сан-часть, какими-то темными путями доходит все необходимое или самая малость, борьба продолжается. Этот табачок или замутка чая в твоих руках, заряжают как святое причастие.
Как и должно быть при всяком втором рождении, будучи включенным в этот, иной мир, обретаешь второе, новое имя. Сейчас это лишь рудимент. Имя редко дается в связи с сугубо глубинным измерением человека, или, по крайней мере, хотя бы соответственно специфике его криминальной деятельности, как в целом это должно было бы быть. Оно дается просто для того, чтобы провести границу между жизнью старой и жизнью новой. Само же по себе, часто, отражает лишь что-то сугубо внешнее. Но, даже при утрате, деградации значения имени, сам факт обретения нового, о многом говорит. На то, чтобы провести грань между старым и новым, по ту и по эту сторону решетки, этого события достаточно.
«Тюрьма — тюрьмуха, дай мне погремуху, не свободскую, а воровскую»; все еще можно услышать в тюремном дворе, из-за зарешеченного окна слова одного из вновь-прибывших.
Иерархия, есть восхождение огня. Или остывание.
Низшая каста, есть категория людей, вся ценность которых заключается только в физическом, материальном их использовании. Работа, к которой их привлекают, всегда презренна…
Выше, те кто не в такой степени опущен, но все же, способен только на тупой, однообразный труд. Они также лишены личностных качеств, воли… Как правило нечистоплотны.
«Барыги», вся ценность которых способствовать быстрому обращению всего необходимого. Торговля, спекуляция, презрительны. Они бегают сутками, с продуктами, сигаретами, чаем, и т.д. Беря у одних и обменивая на заказ у других.
Дальше, идет территория «братвы».
«Порядочные мужики». Зачастую в одном кругу с «бродягами». Люди, не равнодушные к идее, но, по своим причинам не взявшие на себя ответственность назваться «блатными». Из чувства личного несоответствия, отсутствия полной безупречности, или соображений безопасности, ценности жизни на воле, нормальной жизни, семьи и т.д. Всегда уделяющие в «общак». Иногда, при отсутствии «бродяги», для предотвращения беспредела и из соображений нормальной организации берут на себя полномочия регулировки социальных вопросов коллектива. Всегда личности. Волевые. Индивидуумы. Много искусных мастеров. Ремесленников. Они ценны своими волевыми, творческими, моральными качествами.
«Бродяги», это диктатура идеи. Что зачастую требует сверхчеловеческого мужества. Как это должно быть, уровень иерархии, есть уровень дифференциации. «Бродягам» вообще не присуще мыслить толпой. Каждый должен иметь свое мнение.
Тело, чистый белый лист, данный природой, при втором рождении должно получить новые, произвольные и сознательные отметки. Тату отражает мужественный период. Рождение личности. Осознание своего особого «я» в этом мире. Вхождение из царства толпы, массы, формальных структур, в стройную, жесткую, органичную систему подлинной иерархии. Интеграция в идею. Торжество символа над плотью, качества над количеством, формы над субстанцией.
Белогвардейские погоны, эполеты, юная гречанка в шлеме, оскалы тигров и волков, кобра, спрут, и т.д., все имеет огромное значение.
И конечно же, всегда она, моя свастика… Символ «отрицалова», — полного отказа от режима содержания в местах лишения свободы, со всеми его проверками, построениями, дежурствами, выходами на работу, уборками, и т.д. Режим отрицает субъекта. Естественно, субъект отрицает режим.
На субъективном уровне, свастика есть — свобода воли. На объективном, она — судьба. Которая «послушного ведет за собой, непослушного тащит».
Если звезда всегда человечна, свастика всегда внечеловечна, сверхчеловечна. Везде, где есть иерархия, элита, орден, путь, холод и презрение к массе, там всегда будет свастика.
Она пугает стариков, обывателей и морализаторов, но дети, едва увидев ее, не могут не рисовать…
В детстве всем свойственно смотреть на мир, на жизнь, глазами кочевника, путника, но не оседлого. Дорога, полная открытий и приключений… Возраст, интеграция в этот мир, гравитация, губит почти всех. Привязывает, захватывает, ограничивает.
Блатной мир Союза влюбился в нее с первого взгляда. В своем выборе, это братство не исходило из голого противостояния советской системе, оно не шло от противного… Оно, руководствовалось тем же, чем руководствуются рисующие ее дети.
Игра формирует его субъектность, ассоциальность, если угодно. В ее сфере, есть только две категории, — выигравший и проигравший. Более никого. Из пространства игры выходят первые враги абстракций государства, гражданского общества, коллективизма вообще.
Жизнь каждого из них книга. Сплошные повороты и лабиринты. Книга настолько богатая, что время на чтение иных или на написание своей есть только в тюрьме.
В момент дестабилизации, этот игровой, чувственный, хватающий на лету, никогда не выполняющий дважды, во всех деталях, одного и того же дела, тип, будет последней надеждой «правильных», или приговором им… Когда красный свет будет гореть постоянно, выживут те, кто проходил на него при наличии зеленого.
Именно игра навязывает ему мистико — магическое переживание мира. Каждый, имеет найденный им самим, какой-то свой метод, язык обращения за расположением сверхматериального… Обеспечивающего успех.
Часто наблюдал за играющими. Никакой теории вероятности. «Оно», предопределяющее игру, также живо. Со своим характером, менталитетом, настроением. Чтобы выиграть, нужно перестать быть физическим, дискретным… «Я», должно слиться со всем присутствующим, видимым и не видимым — «не я»… Никакого внутреннего расщепления и диалога. Субъект, рацио, умирает. Слиться с игрой, с ее ритмом. Раствориться в нем. Стать сплошным слухом. Никакого субъекта действия. Пристроиться, и идти за тем, что тебя ведет. Нащупать тончайшую нить, выключить «Я», и осторожно идти… Неудачи провоцируют раздражение, злость, -наличие «Я»… Удачи, — веру в себя, желание взять всю ответственность за победу, на дискретного, «особого» себя, и это снова наличие «Я»… Смертельные крайности. Кто избежит, тот победит.
Я говорю конечно не о тех случаях, когда определяющим фактором являются чисто технические уловки. Но и их уровень бывает часто настолько высок с обоих сторон, что первую скрипку по прежнему играет случай.
При сплошной черной полосе прибегают к тому, чтобы «перебить масть». Значит совершить действие, казалось бы вообще не относящееся к ходу игры. Например, — выбросить кубики в окно… После, выйти, подобрать, и продолжить игру. Такой спонтанный, иррациональный импульс, это единственный островок «Я». До и после, его не должно быть.
Видел, что это работает. Но не тогда, когда осуществляется только как физика. Нужно чувствовать… Можно лишь указать рамки в пределах которых, — либо узнаешь, либо нет. Никогда…
Царство игры наступает в мировой истории в те редкие моменты, когда ломаются все привычные схемы. В этих «чрезвычайных обстоятельствах» побеждают, и выносят свои «исключительные решения» те, кто опирается в своих действиях на базу не только видимых, математических данных, но в сумме с невидимыми. Игроки. Холерики. Чувственные струны, на которых играет вселенная. Игра, есть аристократическое измерение надлогики. Королевское искусство.
Срок навязывает восприятие жизни как дороги. Отсюда возникает драматичное, очень часто трагичное чувство жизни. Это не может не подвигнуть заключенного на творчество. Особенно сильно здесь звучит поэзия. Как много, и достаточно оригинальных, проникновенных поэтов я встречал здесь. Все, самородки открывшиеся в тюрьме.
Тюрьма закрывает двери, лишая физического восприятия свободы. Он находит выход все равно. Через окно или подвал… Он находит выход в сверхфизическое, или подфизическое ее измерение…
К гораздо большей, чем имел до срока. Более того, редко, но иногда он доходит до того, что начинает воспринимать ту, «прежнюю» свободу как тюрьму.
Эти стихи могут тронуть, потому что пережиты. Многие становятся художниками, ремесленниками… Чувство красивого, в этих серых стенах, где красоту нельзя похитить, требует ее творить. Тот, кто крал, начинает рисовать. Или писать.
Кто-то, за этими решетками, находит свою свободу в искусстве, кто-то в религии…
Отсутствие, впервые, своего дома, здесь, где конкретна только сумка под нарой, требует постройки духовной крепости. Прочность фундамента и стен которой, была бы в наличии во всех, бесконечных этапах и пересылках.
Я сравнивал преступников, только не случайных, но подлинных, органичных, с непреступниками… Первые, всегда выглядели лучше. Там, понял почему.
Если просто сравнить человека с человеком, преступник всегда богаче. Он весь перед твоими глазами. Он тотален сам в себе. Не преступник, всегда беднее… Он не весь. Его продолжение, — дом, работа, много чего… Беспомощен, ничтожен, неполноценен, если смотреть на него без этого. Как рак отшельник, вынутый из своей ракушки…
Вечный кочевник, преступник, анарх, — изящен, гармоничен, слажен, целостен, пропорционален. Он весь в себе, и полагается только на себя. Никогда не покидающее чувство опасности и вечная охота заставляют всегда быть в форме, как волка.
Богач, лишенный своей машины, офиса и прочего, сотрудник МВД без формы, военный..., как смешна эта академическая публика без их столов, очков, кафедр и костюмов… Этот контраст заметен при сравнении террориста и солдата регулярной армии. Первый — весь, второй — часть.
Если атака есть «паника устремленная вперед», а высшим мужеством считается стоять на занимаемой позиции, удерживать ее сохраняя хладнокровие, то здесь, на подвале, этот второй аспект достигает своего высшего напряжения. Безоружные, беспомощные люди, в камерах, претерпевают все, включая смерть, из причин совершенно недоступных обывателю… Часто, всего лишь символического характера… Например, увечья или смерть за то, что отказался просто взять в руки веник или тряпку… Отказался под диктатом и присмотром… И т.д…
Одна духовная конституция. Сакральная анатомия. Они тянулись ко мне. Все. Они желали днями и ночами слушать о полевых командирах, железном капитане, команданте, о всех прецедентах исторического восстания и удержания своей позиции несмотря ни на что… После, многие сказали что хотят идти в мою идею… Из локального в мировое…
Консервативная революция включала их в себя, звала… Понятия, гармоничным образом сливались с нею. Кастовая система тюрьмы получала в ней свое окончательное утверждение.
«Бродяги», включающие в себя помимо чисто воровского и кшатрийский элемент.
«Мужики», ремесленники, люди искусства и труда.
Презираемые категории начинаются с «барыг», вайшья, торговцев… Заканчиваются «петухом»… Это есть точка чистого объекта. Отсутствие субъективного, мужского, как такового…
Советской власти не нужны были Воины. Ей были нужны солдаты.
В отличии от солдата, воин выполняет не всякий приказ. Он имеет две инстанции. Только при согласии обоих выполняет действие. Первая, есть внутренний, духовный императив. Кодекс чести. Вторая, внешняя, представлена в иерархии.
Солдат имеет только вторую.
Эта элита повалила в бандитизм и в тюрьмы.
Блатной, как классический представитель традиционного общества, наделенный «понятиями», в каждом своем действии отталкивается от этих двух инстанций.
Безусловно, большее влияние у этих органических «анархистов» имеет внутренний императив.
В зависимости от той или иной зоны, крытой, понятия варьируются, но кристалл остается незыблемым. Повторюсь, что я подаю здесь идеальный тип бродяги, а не среднестатистическую реальность.
Из девяти лет своего срока, провел три года, каждый третий день, на подвале. Как нарушитель.
Подвал, территория идеократии… Романтический социализм. Вокруг меня постоянно молодые люди. У них одна корысть, — знать слово, знать все о понятиях. Прожить чисто. Чистым умереть. В борьбе и противостоянии.
Невидимое и нематериальное, к которому они, как мотыльки к огню стремятся, берет с них свою цену. Страшную, закономерную цену… Цену видимым и материальным…
Они сознательно идут под омоновские сапоги, дубинки, ломающие ребра и отбивающие почки… Идут в подвал. В сырость и мглу. В туберкулез…
После трех — шести месяцев проведенных там, ни разу за это время не попав под солнечный свет, они выходят оттуда синими. Выходят, и через пару дней, часто, снова туда… Так годами.
Я должен был быть рядом с ними.
Такой кшатрийской, революционной чистоты, какая исходит от них, я не встречал на свободе, в среде «идейной», политизированной молодежи. Часто вспоминал там, определение данное преступному миру «профессиональными революционерами» столетней давности: «Социально близкий нам элемент»…
Вечная дорога, конспирация, нонконформизм, перманентное противостояние режиму, — насколько много общего.
Более комфортно на духовном уровне, мне не было нигде.
Тип людей, который заслуживает здесь моего особого внимания, не выражен обязательно людьми понятий, бродягами и т.д. Это не только идея и кодекс правил. Это органика. Иначе, это дух…
Когда я пишу о ценности понятий, иерархии, традиции, это одно. Когда же я пишу о типе людей, со своим, не предусмотренным и не сформированным каким-либо учением характером, это другое.
Этот человек, может не знать о понятиях, и находясь здесь держаться независимо, нейтрально, но он все равно может быть представителем этого самого типа.
Любовь к эффекту, жесту, резкому или широкому, и равнодушие к мысли о последствиях…
Эстеты.
Презрение к оседлости, накопительству, всем формам зависимости, кроме естественного авторитета. Любовь к действию, и постоянное требование от слов действия. Наличие классических качеств, таких как воля, упрямство, решительность, часто дерзость… Конечно пассионарность. Торжество ценностей духовного порядка: дружбы, верности слову, верности стилю проживания своей собственной жизни, несмотря на страх смерти.
Это основные признаки интересующего меня типа. Он исключительно редок на свободе, очень редок в тюрьме…
Но там его встречаешь конечно чаще.
Вся масса не в ладах с законом. Отсеиваешь преступников случайных, которых несравненно больше, от «бытийных»… Уже в их среде находишь этот тип.
Характер преступника, жизненный ритм объясним, виден через матрицу игры. Его жизнь тесно сопряжена с чувством фортуны, удачи. Интуиции, есть в ней огромное место. Только она делает случай закономерным.
Никакого поступательного накопления. «Пан или пропал»… «День в карете, год пешком»…
Игровое восприятие жизни мистично. Многое, из реальных, жизненных мелочей, снов, рассматривается как знаки.
Он живет крайностями. На кон ставит все. Но даже в случае поражения, он не теряет всего. Он сам распоряжается своей судьбой. Не раб. Игрок. Еще не вечер… Поживем увидим… «Кто не играет, тот стирает», часто говорят здесь… Универсальный закон, для всех времен и народов. Игра, есть вызов богам, состязание или «со-трудничество» с ними.
Две касты. Всю историю. Каста игры и каста стирки. Как гравитация и антигравитация. Взлететь, оторваться, значит войти в царство случая. Можно упасть и разбиться. Остаться на земле, значит бежать от него. От случая, от полета, от вызова.
Все, что входит в неписанный кодекс бродяги, оказывается при рассмотрении совершенно идеальной, взаимосвязанной, гениальной схемой человеческого существа, словно написанной рукой некоего мудреца, философа…
Степень чистоты бродяги, есть степень его независимости, его свободы, его «субъектности»… Грехом бродяги является подчиненность, привязанность, — быть объектом.
Семья, постоянное место жительства, служба в армии, работа, отрицаются. Также, отрицается обширная криминальная деятельность… Бродяга должен быть не просто сильным, решительным, но, что не менее важно, искусным и утонченным.
Применение силы, есть признак глупости. Бродяга не имеет права быть глупым, грубым. Он должен решить проблему словом, игрой… Максимальная степень влияния, при минимальной степени физического вмешательства. Если все-таки действием, то достаточно ювелирным.
Бродяга обязательно «психолог» и «социолог».
Конечно, идеал поданный в этом кодексе практически
недостижим. Между реальностью и им очень часто пролегает пропасть. Так было всегда. И страна Ямато не знала самураев подходящих под принципы Бусидо…
Он должен быть как огонь, как свет, этот миф. Чтобы звать…
В отличие от нарождающейся буржуазии, живущей обогащением, вкладами, накоплением, рыцарство могло все просто пропить, поставить на кон, подарить, швырнуть…
Жест воина. Ведь жизнь есть: «лишь отблеск предутреннего луча, в капле росы на листке»…
Как это свойственно бродягам…
Особую ненависть у них вызывают «красные». В этом понятии слиты идея коммунизма, советское прошлое, репрессивный аппарат, карательные органы вообще…
На первый взгляд может показаться, что это закономерная ненависть преступника к какой-либо, актуальной власти…
Только на первый.
Царский режим, даже несмотря на профанические, не осознаваемые уже элементы традиции, инерционным образом нес в себе цветущую сложность. С вечными воинами, вечными купцами, крестьянами, и конечно с вечными ворами, воровским братством… Преступник видел в том режиме нечто, пусть опасное, но закономерное. «Каждой собаке палку и кость, каждому волку зубы и злость. Каждому яблоку место упасть, каждому вору возможность украсть». Цветущая сложность. Каждому свое. Догма каждой традиции.
В коммунистической идее они увидели лицо абсолютного, тотального врага. Так же, как и любой другой представитель традиционного общества.
Диктатура пролетариата… Унификация такого масштаба, какого практически не знала история. Абсолютное отрицание метафизической, неизбежной укорененности человеческих различий, типов, каст…
«Красные», для человека понятий есть абсолютное зло. Небытие.
Давление и изощренность власти чудовищно возросли. Поэтому, в 30-е годы, произошло ужесточение понятий.
Вплоть до малейших нюансов была обсуждена и пересмотрена доктрина. Духовный простор воровского мира времен царизма, сейчас предстал практически тоталитарным институтом, с жесточайшей системой иерархических отношений. «Зло, которое нас не убивает, делает нас сильнее».
Попытка стереть, исключить, обезличить это братство, имела прямо противоположные результаты. Его профиль стал еще более резким. Тотальная унификация «красных» привела в лагеря представителей иных каст. Это добавило свою специфику.
Мой хороший друг, если можно так выразится, так как мы были рядом непродолжительное время, Виталик «Одесса», интереснейший человек, молодой, яркий, достигший высокого положения своими поступками в том мире, при разговоре о происхождении понятий, привел «белогвардейскую» версию…
Он говорил о том, что эти люди в такой степени отрицали режим содержания, что отказывались при этапировании в лагерь, даже нести свои вещи…
Конечно, теория возможно несостоятельна и недалека… Зато как эстетично: Белогвардейский источник блатных понятий. Такая неправда имеет право на существование.
Подобно представителям всех иных тайных обществ, они именуют себя братством, братвой… Элита — «бродяги».
Снова мы встречаем здесь культ дороги, пути, дао, судьбы…
Элита всегда была связана с дорогой. Благородное, польское «шляхта», синонимичное украинскому — шлях, путь… «Изгнанник», — викинг… Первые козаки, появившиеся в XIV веке в Средней Азии. Производное от «кой сак», — «легкая сума». Что подчеркивает летучий элемент, отрицание оседлости.
«Босота», так еще называют себя бродяги. Здесь ударение на аскетизме.
Практически весь свой срок я пробыл в этом кругу.
Идеократия…
Влияние, авторитет, завоевываются жизнью, прожитой в соответствии с идеей.
Как правило, молодой бродяга романтик, идеалист.
Малые объединения людей, самого близкого уровня, называются семьями.
Как во всяком тайном обществе, здесь отрицается родство кровное, во имя родства духовного.
Я вывел это все на такой вербальный уровень. Они же, сталкиваются с этим естественным, органическим путем.
Приняв идею, он зачастую еще не знает, в насколько острой форме она поставит его перед выбором: кровное или духовное.
Люди держащиеся вместе, называют себя «семейниками». Что означает высшую степень дружбы, — способность умереть друг за друга.
Иногда же, они ставят ударение на слове — «хлебник», что подчеркивает чисто бытовое единство. Хозяйственное. Взаимовыручка в плане хмыря, одежды и т.д.
Я рассказывал им о тайной вечере. О том, как вместе с Иисусом ломали хлеб все ученики. И о том, как Иуда, казначей общины, вышел, когда начали пить вино.
Внешний круг, вместе с Иудой, был кругом объединенным общим бытом, хозяйством…
Вино же, есть — идея, кровь, дух… Семья…
Так вот и здесь, в тюрьме.
Кружка чифира имеет огромное, символическое, посвятительное, кастовое значение. Она запускается по кругу. Каждый делает по два глотка.
В кругу могут находиться люди не совсем равные иерархически, но обязательно чистые в своей биографии согласно принятой здесь идее. Новый человек, соответствующий de iure данной чистоте, включается в круг.
В связи с этим ритуалом кастового признания, я понял одно из значений слова — причащение, причаститься… Да, — быть достойным пить из одной чаши.
Не отказывался от него. Пил с первых дней нахождения в СИЗО. Не понимая зачем… Из комплиментарности с этим новым для меня обществом.
Конечно, на приземленном уровне я видел его пользу. Хоть по какому-то поводу все собираются, и после, вместе о чем-то говорят. Что позволяет каждому, ненадолго уйти от своих личных проблем.
Спустя время, понял что такое чифир. И роль его химического состава, как-то заменяющего в тех местах алкоголь, это далеко не все…
Как когда-то трубка, набитая табаком и пущенная по кругу, варево, наркотическое или спиртное, в те далекие времена, чифир выполняет ту же функцию… Устранение субъекта, атомарного, «материального», дискретного индивидуума.
Здесь важно все. Круг, в который садятся все свои. Химический состав. Условия, в которых это происходит.
Особенно ярко воспринимаешь, что собственно происходит, в экстремальных ситуациях. Перед, или после ввода в зону спецназа… На подвале или на крытой…
Пробуждение некой коллективной сущности, души…
Это мощнее чем просто символизм. Каждый становится сильнее и всем становится легче.
Когда, продолжительное время его нет, недели две, три, налицо кризис каждого и всех вместе. Каждый замыкается в себе. В своей боли, в своей злости… Но вот, из соседней хаты передают пару замуток, или кто-то получает со свободы. Все иначе. Камера оживает. Общение… Ностальгия, мечты, все… Первая ночь для всех бессонна. И химия здесь вторична, хоть конечно важна.
Круг. Каждый по два глотка… Коллективный дух. Дух общины. Дух касты. Дух противостояния… Восстания.
Кастовая система утонченна. Можно сказать, гениально выверена и специфична. Первоисточник, «Кун-цзы» тюрьмы, неизвестен…
Думаю, в ее основании есть некий миф.
Как и во многих других учениях утерявших свой источник, носители понятий хранят, несут то, что имеют, не зная откуда и почему. После моего многолетнего знакомства с тем миром, смешно слышать о кабинетном, ГБ-шном происхождении понятий.
Создавать для того, чтобы потом тщетно, десятилетиями пытаться стереть…
Низшее, никогда не сможет сотворить высшее. Казенное — органичное. Разве что, как-то попытаться подкорректировать, предоставить то или иное русло для выхода…
«Подлинная инициатическая организация никогда не оставляет документов изложенных на бумаге. Она пользуется лишь живым, устным словом». Рене Генон. Дословно не помню…
Так и здесь. Все говорят о понятиях. Идут к тем, кто знает. Источник — есть мудрость и живое слово.
От старших к младшим переходит слово из века в век. «Слово», есть универсальная схема человеческих отношений, со всеми возможными мириадами нюансов. Оно не твердо и не конкретно. Оно, проводник изливающейся мудрости. Науки о жизни.
Закон осуществляется «холистским», проще, — целостным, жизненным образом.
Наш закон, светский, отталкивается от того, — «что» сделал человек. Он конечно берет во внимание и остальное, но доминанта в этом. Доминанта понятий, — «почему» он это сделал.
Можно сказать слово и умереть. Можно пролить кровь, много крови, и за это совсем не пострадать. Понятия оперируют жизнью. Они не идут слева направо. Они исходят из глубины.
Конечно, есть определенные поступки и проступки, но также есть события, произошедшие с человеком помимо его желания, волевого воздействия, и тем не менее, это будет его приговором, его роком.
Тюрьма, есть срок, дорога, судьба…
Взгляд с позиции судьбы пронизывает здесь все.
«Судьба, есть органическая логика существования». Освальд Шпенглер.
Так вот, крайние события, даже просто физического характера, произошедшие с человеком чистым и порядочным, воспринимаются как знак судьбы. Он «виновен» в том, что с ним это произошло. Вполне природное, жизненное заключение.
Я видел там людей, и достаточно, о которых можно сказать, что в те или иные обстоятельства они не попадут, с ними «это» не случится. Сказать уверенно и твердо. И это несмотря на то, что в той, тюремной жизни, практически невозможна какая-либо статика…
Так, в древности, брали во внимание определенные знаки на теле человека, даты и события. «Путевый» или «не путевый», так это звучит сейчас.
Высшим благом, основой всего остального является сохранение субъектности. Если в «белом» поле это право было присвоено псевдо-моральным государством и отнято у личности, ей не оставалось ничего иного, как уйти в «черное».
Когда государство стало гарантом позитива, субъект ушел в негатив. В знаменитой французской троице «свобода» стоит на первом месте, и только после все остальное. Только при наличии первого, можно решать как им распорядиться.
Я вбивал в их головы истину о том, чтобы не обманывали себя. То, что воспринимают как метод, это и есть их миссия. Никакой статики в конце не будет. Мы не рождены для вечного покоя.
Мирча Элиаде писал о Востоке, Полинезии, Африке, Индии, Америке… В Европе, после гибели легиона Архангела Михаила ему было нечего делать. Чужой среди своих. С Европой, как он возможно считал, было покончено.
Для того, чтобы оказаться в традиции, ему, как и Генону, необходимо было пересечь географические границы.
Мне же, было достаточно перешагнуть границы закона, у себя на родине.
Никто из них не заметил, а я провел там целую вечность…
Конец гражданского общества, демократии, социализма… Гуманизма как такового.
Консервативная революция… Касты…
Если мыслить категориями Вейнингера, Макса Вебера, то есть идеальными типами, тогда становится ясен идеальный тип тюрьмы. Нашей тюрьмы.
Тантра, проверка. Кто ты есть?
Больше нет связей, играющих такую большую роль на свободе. Положения семьи, денег, твоей специфической профессии в мире труда и капитала. Нет всего того, чего было настолько много, что оно заслоняло собой все и было для тебя всем. Нерушимым, абсолютным… Раз и навсегда.
Зато есть вечный Ницше. Есть вечные, просто сильный и просто слабый. Просто умный и просто дурак. Есть тот, из кого бьет свет и тот, от кого несет болотом и гнилью. Есть тот, кто всегда любим фортуной, и тот, кто крайне редко или никогда.
Диссолюция, растворение, очистительный хаос, nigredo; тюрьма сжигает шелуху профанических иерархий современного мира, и уже после раскладывает индивидов согласно их естественному качеству.
Тюрьма есть метафизика и тюрьма есть диалектика. Параллель порядка, соответствующего твоему природному и даже бытийному статусу, пересекается с вертикалью случая, судьбы, стихии, беспощадной игры воли к власти. Живая зона сталкера, остров погибших кораблей, царство хрустальных замков, потенциальности, ностальгии и мечты… Орден самых свободных и самых богатых.
У меня был по сроку один знакомый рецидивист. Прозвище у него было Шляпа. В 70-е годы, на одной из советских зон он ходил в фетровой шляпе… Как какой-нибудь секретарь горкома. За это и прозвали Шляпой. Отсидел в сумме 36 лет…
Как-то, я задал своим сокамерникам такой экзистенциальный вопрос. Твердый конкретный выбор, — очаг, жена, дети, стабильная режимная работа, средний, хороший уровень жизни…
Другое, — 36 лет отсиженных в лагерях… Естественно, в течение пяти, семи разных сроков.
Никакой середины. Или — или.
Только один, вместе со мной, сказал, что выбирает тюрьму. Особенно твердо остановился на хорошей жизни Денис.
Пришло время, он освободился. Через два месяца свободной жизни, он получил семь лет и поехал снова…
Пока ты ничего не приобрел, примеряешь, смотришь, прицениваешься, ты есть самый богатый… Ты имеешь все. Когда же ты, наконец, взял, выбрал, остановился, ты снова самый бедный… Ты имеешь одно, а точнее ничего.
Преступник, игрок, путник, имеет все… Особенно в тюрьме. Весь мир в своем блеске ждет его освобождения. Сам же он, не знает, за что примется самым первым образом.
«Народ, который готов пожертвовать частью своей свободы во имя какого-то материального благосостояния, не достоин иметь ни свободы, ни этого самого благосостояния». Джордж Вашингтон.
Это о них.
Она у меня в руках. «Языческий империализм»… С обложки смотрит орел. Спокойное могущество и абсолютная воля. Стоическая твердость и непреклонность в его взгляде. Автор мне незнаком и ничего мне не говорит. Название тоже. С обратной стороны эмблема, — двойной топор…
Полистал…
Беру.
Иду домой…
Она в кармане моей длинной кожаной куртки…
Иду…
В кармане нечто ужасное и бесконечное…
У меня особое отношение к книгам. На каком-то глубоком, не вербальном уровне происходит общение еще до начала чтения. Книга закрыта, а я уже ее слышу.
Пришел домой. Открыл…
Сказать наиболее точно, — прожив двадцать лет жизни я вернулся на родину. Наконец-то я дома. Исключительно давно я был здесь, и вот только сейчас вернулся.
Там впервые узнал о кшатриях. Об историческом, поочередном доминировании элит. В обратном порядке. От высших к низшим.
Я не человек, который не в ладах с миром… Не способен жить в нем… Нет. Я не в ладах именно с ЭТИМ миром.
Мои метания… Невозможность найти себя. Свое место. Неуспеваемость… Безынициативность…
Это не объективная слабость. Просто в этом мире, мое место, место таких как я стерто… Вынесено за скобки. Мир вайшья и шудра. Торговцев и рабов. Их операционная система. Все мои инициативы, таких как я, здесь обернутся крахом.
Кшатрии. Разбросаны. Исключены. Вычеркнуты. Каждый чувствует свое одиночество. Интуитивным образом находят себя. Понимают свою природу.
Нет доктрины, флага, вершины, института, который бы объединил именно этот тип.
Все было взято толпой штурмом, сожжено, проклято… После этого мы разбросаны. Каждый движется своими путями.
Все ведут в тюрьму…
В 99 году, впервые оказался в своем кругу. Конечно «в местах»…
Кшатрий, кшетра, поле, перекати-поле…
Там я вспомнил слова из книги одного германского консервативного революционера: “ Живут для того, чтобы сражаться.“ Не наоборот. Практически все не знают себя.
Свое бытие, свой образ жизни воспринимают как всего лишь метод. Для обретения. Но не как самоцель.
Тогда я написал свое — «Дети мирового эффекта»…
Это о них.
Эстеты, живущие эстетичной жизнью. И заканчивающие, конечно, эстетичной смертью. Подсознательные самураи. Бросающиеся направо и налево всем, что имеют. Несущие принцип, если не власти, то свободы в самих себе. Самые прекрасные женщины всегда рядом с ними.
Идут туда, куда нельзя идти. Берут то, что нельзя брать, и столько, сколько категорически нельзя…
Один из принципов красоты, — необходимый минимум. Они соблюдают его, умирая молодыми.
Да, все феодалы там. Кожевская диалектика раба и господина, сейчас ведет не к власти, а в тюрьму.
Подобно языческим богам, выдавленным христианством в ночь, во тьму, господа, феодалы, анархи, джентльмены удачи, ушли в тюрьму…
Помню, в 2005 году, я совершил открытие, одно из ключевых в своей жизни. Тогда понял, что эта моя депрессия имеет не субъективный, но объективный характер. Излучение окружающих меня людей…
Ненависть, раскаленную, и не позволяющую проанализировать в чем собственно дело, я внезапно тогда подверг дифференциации. Озаренный открытием, в этот день я впервые проявил особенный интерес к морфологии всего окружающего меня общества.
Вот так да… Лица рабов. Ни одного, кто мог бы стать персонажем читаемых мною книг…
Всякое лицо, на которое я обращал внимание, говорило о специфической материализации низменного. Их глаза жаждали, искали, хотели достигнуть, схватить нечто конкретное, физическое…
Глаз, как-то «сосредоточенно — рассеянных», ищущих то, что недостижимо, что вообще не может быть воплощено в земные формы, среди них не было…
С таким взглядом, кто-то шел к небесному Иерусалиму, кто-то к последнему морю, кто-то к царству абсолютной свободы, кто-то к тысячелетнему Райху…
Открытие было вызвано объективными обстоятельствами. Я три года провел на «крытой» (тюрьма для злостных нарушителей лагерного режима содержания). Вернувшись, заметил такой антропологический факт. Все эти три года, находясь среди нарушителей, я, за редкими исключениями, практически не видел представителей масштабных, доминирующих, человеческих формаций, типов… Всегда окружающих меня до этого.
Однажды, на крытой, я провел эксперимент. Найдя в книге фотографию Юлиуса Эволы, я рукой закрыл его тело, оставив лишь голову открытой. Лицо было в профиль. Показал сокамерникам. Спросил, – «что там под рукой? Во что может быть одет человек с таким профилем?» Почти все сказали, что там должны быть рыцарские доспехи… Каково было удивление, когда я убрал руку, и там оказался пиджак, рубашка и т.д.
Лица рабов… Экспансия рабской жизни, рабской мысли.
В 95 году, за два года до срока, как-то зашел в книжный магазин. Малая часть книг находилась вблизи. Можно было прочесть названия, рассмотреть обложки. Большая часть была далеко. Невозможно было вообще ничего разобрать. Только цветовую гамму. Я попросил девушку подать мне именно – «вон ту зелененькую».
Чем я руководствовался в своем выборе? Это не я позвал книгу. Она позвала меня.
Нууу Лось так Лось…
… хорошо, что не Алень, а тоб абыдно было, дааа… Намёк твой, ЦиличкААА, понятен и призрачен, типо Рафи на хозяйстве сидит (никак не попустит). Да, я изначально — бхакт (потому что в линиях), на этом пути поимел всё, что можно было поиметь (полный опыт Кундалини и 4етыре вида самадхи), однажды, благодаря дракону почуял вкус джняны… и начал — самоисследование (а оно как известно проводится лишь раз) — намедни закончил, снял с себЯ зацеп… На с.д. для меня что бхакта, что джянана, мой дорогой дзогченский дгуг — ровным счётом ничего не значат…
Если методы власти требуют — «держать в темноте и неведении», а уже после — «разделяй и властвуй», действия бродяги подчинены прямо противоположному.
Организация «общака» и разьяснение понятий. «Общак», не есть просто «касса взаимопомощи», как его еще называют, инструмент чисто материального, физического выживания… Нет. Он есть символ. Символ единства. Единства в многообразии.
Власть говорит что люди — гвозди, станки, опилки, а «общак», вырывает их из серой, однообразной, деморализованной массы, дает им имена, право на личность, на себя, и мобилизует для противостояния системе. Общак есть символ. Как кружка чифира. Монолитности и несломимости. Знамя. Солнце. Пока светит солнце, пока на подвал, или на сан-часть, какими-то темными путями доходит все необходимое или самая малость, борьба продолжается. Этот табачок или замутка чая в твоих руках, заряжают как святое причастие.
Как и должно быть при всяком втором рождении, будучи включенным в этот, иной мир, обретаешь второе, новое имя. Сейчас это лишь рудимент. Имя редко дается в связи с сугубо глубинным измерением человека, или, по крайней мере, хотя бы соответственно специфике его криминальной деятельности, как в целом это должно было бы быть. Оно дается просто для того, чтобы провести границу между жизнью старой и жизнью новой. Само же по себе, часто, отражает лишь что-то сугубо внешнее. Но, даже при утрате, деградации значения имени, сам факт обретения нового, о многом говорит. На то, чтобы провести грань между старым и новым, по ту и по эту сторону решетки, этого события достаточно.
«Тюрьма — тюрьмуха, дай мне погремуху, не свободскую, а воровскую»; все еще можно услышать в тюремном дворе, из-за зарешеченного окна слова одного из вновь-прибывших.
Иерархия, есть восхождение огня. Или остывание.
Низшая каста, есть категория людей, вся ценность которых заключается только в физическом, материальном их использовании. Работа, к которой их привлекают, всегда презренна…
Выше, те кто не в такой степени опущен, но все же, способен только на тупой, однообразный труд. Они также лишены личностных качеств, воли… Как правило нечистоплотны.
«Барыги», вся ценность которых способствовать быстрому обращению всего необходимого. Торговля, спекуляция, презрительны. Они бегают сутками, с продуктами, сигаретами, чаем, и т.д. Беря у одних и обменивая на заказ у других.
Дальше, идет территория «братвы».
«Порядочные мужики». Зачастую в одном кругу с «бродягами». Люди, не равнодушные к идее, но, по своим причинам не взявшие на себя ответственность назваться «блатными». Из чувства личного несоответствия, отсутствия полной безупречности, или соображений безопасности, ценности жизни на воле, нормальной жизни, семьи и т.д. Всегда уделяющие в «общак». Иногда, при отсутствии «бродяги», для предотвращения беспредела и из соображений нормальной организации берут на себя полномочия регулировки социальных вопросов коллектива. Всегда личности. Волевые. Индивидуумы. Много искусных мастеров. Ремесленников. Они ценны своими волевыми, творческими, моральными качествами.
«Бродяги», это диктатура идеи. Что зачастую требует сверхчеловеческого мужества. Как это должно быть, уровень иерархии, есть уровень дифференциации. «Бродягам» вообще не присуще мыслить толпой. Каждый должен иметь свое мнение.
Тело, чистый белый лист, данный природой, при втором рождении должно получить новые, произвольные и сознательные отметки. Тату отражает мужественный период. Рождение личности. Осознание своего особого «я» в этом мире. Вхождение из царства толпы, массы, формальных структур, в стройную, жесткую, органичную систему подлинной иерархии. Интеграция в идею. Торжество символа над плотью, качества над количеством, формы над субстанцией.
Белогвардейские погоны, эполеты, юная гречанка в шлеме, оскалы тигров и волков, кобра, спрут, и т.д., все имеет огромное значение.
И конечно же, всегда она, моя свастика… Символ «отрицалова», — полного отказа от режима содержания в местах лишения свободы, со всеми его проверками, построениями, дежурствами, выходами на работу, уборками, и т.д. Режим отрицает субъекта. Естественно, субъект отрицает режим.
На субъективном уровне, свастика есть — свобода воли. На объективном, она — судьба. Которая «послушного ведет за собой, непослушного тащит».
Если звезда всегда человечна, свастика всегда внечеловечна, сверхчеловечна. Везде, где есть иерархия, элита, орден, путь, холод и презрение к массе, там всегда будет свастика.
Она пугает стариков, обывателей и морализаторов, но дети, едва увидев ее, не могут не рисовать…
В детстве всем свойственно смотреть на мир, на жизнь, глазами кочевника, путника, но не оседлого. Дорога, полная открытий и приключений… Возраст, интеграция в этот мир, гравитация, губит почти всех. Привязывает, захватывает, ограничивает.
Блатной мир Союза влюбился в нее с первого взгляда. В своем выборе, это братство не исходило из голого противостояния советской системе, оно не шло от противного… Оно, руководствовалось тем же, чем руководствуются рисующие ее дети.
()
Игорь Г. ©
Бродяги ©
.
Жизнь каждого из них книга. Сплошные повороты и лабиринты. Книга настолько богатая, что время на чтение иных или на написание своей есть только в тюрьме.
В момент дестабилизации, этот игровой, чувственный, хватающий на лету, никогда не выполняющий дважды, во всех деталях, одного и того же дела, тип, будет последней надеждой «правильных», или приговором им… Когда красный свет будет гореть постоянно, выживут те, кто проходил на него при наличии зеленого.
Именно игра навязывает ему мистико — магическое переживание мира. Каждый, имеет найденный им самим, какой-то свой метод, язык обращения за расположением сверхматериального… Обеспечивающего успех.
Часто наблюдал за играющими. Никакой теории вероятности. «Оно», предопределяющее игру, также живо. Со своим характером, менталитетом, настроением. Чтобы выиграть, нужно перестать быть физическим, дискретным… «Я», должно слиться со всем присутствующим, видимым и не видимым — «не я»… Никакого внутреннего расщепления и диалога. Субъект, рацио, умирает. Слиться с игрой, с ее ритмом. Раствориться в нем. Стать сплошным слухом. Никакого субъекта действия. Пристроиться, и идти за тем, что тебя ведет. Нащупать тончайшую нить, выключить «Я», и осторожно идти… Неудачи провоцируют раздражение, злость, -наличие «Я»… Удачи, — веру в себя, желание взять всю ответственность за победу, на дискретного, «особого» себя, и это снова наличие «Я»… Смертельные крайности. Кто избежит, тот победит.
Я говорю конечно не о тех случаях, когда определяющим фактором являются чисто технические уловки. Но и их уровень бывает часто настолько высок с обоих сторон, что первую скрипку по прежнему играет случай.
При сплошной черной полосе прибегают к тому, чтобы «перебить масть». Значит совершить действие, казалось бы вообще не относящееся к ходу игры. Например, — выбросить кубики в окно… После, выйти, подобрать, и продолжить игру. Такой спонтанный, иррациональный импульс, это единственный островок «Я». До и после, его не должно быть.
Видел, что это работает. Но не тогда, когда осуществляется только как физика. Нужно чувствовать… Можно лишь указать рамки в пределах которых, — либо узнаешь, либо нет. Никогда…
Царство игры наступает в мировой истории в те редкие моменты, когда ломаются все привычные схемы. В этих «чрезвычайных обстоятельствах» побеждают, и выносят свои «исключительные решения» те, кто опирается в своих действиях на базу не только видимых, математических данных, но в сумме с невидимыми. Игроки. Холерики. Чувственные струны, на которых играет вселенная. Игра, есть аристократическое измерение надлогики. Королевское искусство.
Срок навязывает восприятие жизни как дороги. Отсюда возникает драматичное, очень часто трагичное чувство жизни. Это не может не подвигнуть заключенного на творчество. Особенно сильно здесь звучит поэзия. Как много, и достаточно оригинальных, проникновенных поэтов я встречал здесь. Все, самородки открывшиеся в тюрьме.
Тюрьма закрывает двери, лишая физического восприятия свободы. Он находит выход все равно. Через окно или подвал… Он находит выход в сверхфизическое, или подфизическое ее измерение…
К гораздо большей, чем имел до срока. Более того, редко, но иногда он доходит до того, что начинает воспринимать ту, «прежнюю» свободу как тюрьму.
Эти стихи могут тронуть, потому что пережиты. Многие становятся художниками, ремесленниками… Чувство красивого, в этих серых стенах, где красоту нельзя похитить, требует ее творить. Тот, кто крал, начинает рисовать. Или писать.
Кто-то, за этими решетками, находит свою свободу в искусстве, кто-то в религии…
Отсутствие, впервые, своего дома, здесь, где конкретна только сумка под нарой, требует постройки духовной крепости. Прочность фундамента и стен которой, была бы в наличии во всех, бесконечных этапах и пересылках.
Я сравнивал преступников, только не случайных, но подлинных, органичных, с непреступниками… Первые, всегда выглядели лучше. Там, понял почему.
Если просто сравнить человека с человеком, преступник всегда богаче. Он весь перед твоими глазами. Он тотален сам в себе. Не преступник, всегда беднее… Он не весь. Его продолжение, — дом, работа, много чего… Беспомощен, ничтожен, неполноценен, если смотреть на него без этого. Как рак отшельник, вынутый из своей ракушки…
Вечный кочевник, преступник, анарх, — изящен, гармоничен, слажен, целостен, пропорционален. Он весь в себе, и полагается только на себя. Никогда не покидающее чувство опасности и вечная охота заставляют всегда быть в форме, как волка.
Богач, лишенный своей машины, офиса и прочего, сотрудник МВД без формы, военный..., как смешна эта академическая публика без их столов, очков, кафедр и костюмов… Этот контраст заметен при сравнении террориста и солдата регулярной армии. Первый — весь, второй — часть.
Если атака есть «паника устремленная вперед», а высшим мужеством считается стоять на занимаемой позиции, удерживать ее сохраняя хладнокровие, то здесь, на подвале, этот второй аспект достигает своего высшего напряжения. Безоружные, беспомощные люди, в камерах, претерпевают все, включая смерть, из причин совершенно недоступных обывателю… Часто, всего лишь символического характера… Например, увечья или смерть за то, что отказался просто взять в руки веник или тряпку… Отказался под диктатом и присмотром… И т.д…
Одна духовная конституция. Сакральная анатомия. Они тянулись ко мне. Все. Они желали днями и ночами слушать о полевых командирах, железном капитане, команданте, о всех прецедентах исторического восстания и удержания своей позиции несмотря ни на что… После, многие сказали что хотят идти в мою идею… Из локального в мировое…
Консервативная революция включала их в себя, звала… Понятия, гармоничным образом сливались с нею. Кастовая система тюрьмы получала в ней свое окончательное утверждение.
«Бродяги», включающие в себя помимо чисто воровского и кшатрийский элемент.
«Мужики», ремесленники, люди искусства и труда.
Презираемые категории начинаются с «барыг», вайшья, торговцев… Заканчиваются «петухом»… Это есть точка чистого объекта. Отсутствие субъективного, мужского, как такового…
)))
.
В отличии от солдата, воин выполняет не всякий приказ. Он имеет две инстанции. Только при согласии обоих выполняет действие. Первая, есть внутренний, духовный императив. Кодекс чести. Вторая, внешняя, представлена в иерархии.
Солдат имеет только вторую.
Эта элита повалила в бандитизм и в тюрьмы.
Блатной, как классический представитель традиционного общества, наделенный «понятиями», в каждом своем действии отталкивается от этих двух инстанций.
Безусловно, большее влияние у этих органических «анархистов» имеет внутренний императив.
В зависимости от той или иной зоны, крытой, понятия варьируются, но кристалл остается незыблемым. Повторюсь, что я подаю здесь идеальный тип бродяги, а не среднестатистическую реальность.
Из девяти лет своего срока, провел три года, каждый третий день, на подвале. Как нарушитель.
Подвал, территория идеократии… Романтический социализм. Вокруг меня постоянно молодые люди. У них одна корысть, — знать слово, знать все о понятиях. Прожить чисто. Чистым умереть. В борьбе и противостоянии.
Невидимое и нематериальное, к которому они, как мотыльки к огню стремятся, берет с них свою цену. Страшную, закономерную цену… Цену видимым и материальным…
Они сознательно идут под омоновские сапоги, дубинки, ломающие ребра и отбивающие почки… Идут в подвал. В сырость и мглу. В туберкулез…
После трех — шести месяцев проведенных там, ни разу за это время не попав под солнечный свет, они выходят оттуда синими. Выходят, и через пару дней, часто, снова туда… Так годами.
Я должен был быть рядом с ними.
Такой кшатрийской, революционной чистоты, какая исходит от них, я не встречал на свободе, в среде «идейной», политизированной молодежи. Часто вспоминал там, определение данное преступному миру «профессиональными революционерами» столетней давности: «Социально близкий нам элемент»…
Вечная дорога, конспирация, нонконформизм, перманентное противостояние режиму, — насколько много общего.
Более комфортно на духовном уровне, мне не было нигде.
Тип людей, который заслуживает здесь моего особого внимания, не выражен обязательно людьми понятий, бродягами и т.д. Это не только идея и кодекс правил. Это органика. Иначе, это дух…
Когда я пишу о ценности понятий, иерархии, традиции, это одно. Когда же я пишу о типе людей, со своим, не предусмотренным и не сформированным каким-либо учением характером, это другое.
Этот человек, может не знать о понятиях, и находясь здесь держаться независимо, нейтрально, но он все равно может быть представителем этого самого типа.
Любовь к эффекту, жесту, резкому или широкому, и равнодушие к мысли о последствиях…
Эстеты.
Презрение к оседлости, накопительству, всем формам зависимости, кроме естественного авторитета. Любовь к действию, и постоянное требование от слов действия. Наличие классических качеств, таких как воля, упрямство, решительность, часто дерзость… Конечно пассионарность. Торжество ценностей духовного порядка: дружбы, верности слову, верности стилю проживания своей собственной жизни, несмотря на страх смерти.
Это основные признаки интересующего меня типа. Он исключительно редок на свободе, очень редок в тюрьме…
Но там его встречаешь конечно чаще.
Вся масса не в ладах с законом. Отсеиваешь преступников случайных, которых несравненно больше, от «бытийных»… Уже в их среде находишь этот тип.
Характер преступника, жизненный ритм объясним, виден через матрицу игры. Его жизнь тесно сопряжена с чувством фортуны, удачи. Интуиции, есть в ней огромное место. Только она делает случай закономерным.
Никакого поступательного накопления. «Пан или пропал»… «День в карете, год пешком»…
Игровое восприятие жизни мистично. Многое, из реальных, жизненных мелочей, снов, рассматривается как знаки.
Он живет крайностями. На кон ставит все. Но даже в случае поражения, он не теряет всего. Он сам распоряжается своей судьбой. Не раб. Игрок. Еще не вечер… Поживем увидим… «Кто не играет, тот стирает», часто говорят здесь… Универсальный закон, для всех времен и народов. Игра, есть вызов богам, состязание или «со-трудничество» с ними.
Две касты. Всю историю. Каста игры и каста стирки. Как гравитация и антигравитация. Взлететь, оторваться, значит войти в царство случая. Можно упасть и разбиться. Остаться на земле, значит бежать от него. От случая, от полета, от вызова.
.
Степень чистоты бродяги, есть степень его независимости, его свободы, его «субъектности»… Грехом бродяги является подчиненность, привязанность, — быть объектом.
Семья, постоянное место жительства, служба в армии, работа, отрицаются. Также, отрицается обширная криминальная деятельность… Бродяга должен быть не просто сильным, решительным, но, что не менее важно, искусным и утонченным.
Применение силы, есть признак глупости. Бродяга не имеет права быть глупым, грубым. Он должен решить проблему словом, игрой… Максимальная степень влияния, при минимальной степени физического вмешательства. Если все-таки действием, то достаточно ювелирным.
Бродяга обязательно «психолог» и «социолог».
Конечно, идеал поданный в этом кодексе практически
недостижим. Между реальностью и им очень часто пролегает пропасть. Так было всегда. И страна Ямато не знала самураев подходящих под принципы Бусидо…
Он должен быть как огонь, как свет, этот миф. Чтобы звать…
В отличие от нарождающейся буржуазии, живущей обогащением, вкладами, накоплением, рыцарство могло все просто пропить, поставить на кон, подарить, швырнуть…
Жест воина. Ведь жизнь есть: «лишь отблеск предутреннего луча, в капле росы на листке»…
Как это свойственно бродягам…
Особую ненависть у них вызывают «красные». В этом понятии слиты идея коммунизма, советское прошлое, репрессивный аппарат, карательные органы вообще…
На первый взгляд может показаться, что это закономерная ненависть преступника к какой-либо, актуальной власти…
Только на первый.
Царский режим, даже несмотря на профанические, не осознаваемые уже элементы традиции, инерционным образом нес в себе цветущую сложность. С вечными воинами, вечными купцами, крестьянами, и конечно с вечными ворами, воровским братством… Преступник видел в том режиме нечто, пусть опасное, но закономерное. «Каждой собаке палку и кость, каждому волку зубы и злость. Каждому яблоку место упасть, каждому вору возможность украсть». Цветущая сложность. Каждому свое. Догма каждой традиции.
В коммунистической идее они увидели лицо абсолютного, тотального врага. Так же, как и любой другой представитель традиционного общества.
Диктатура пролетариата… Унификация такого масштаба, какого практически не знала история. Абсолютное отрицание метафизической, неизбежной укорененности человеческих различий, типов, каст…
«Красные», для человека понятий есть абсолютное зло. Небытие.
Давление и изощренность власти чудовищно возросли. Поэтому, в 30-е годы, произошло ужесточение понятий.
Вплоть до малейших нюансов была обсуждена и пересмотрена доктрина. Духовный простор воровского мира времен царизма, сейчас предстал практически тоталитарным институтом, с жесточайшей системой иерархических отношений. «Зло, которое нас не убивает, делает нас сильнее».
Попытка стереть, исключить, обезличить это братство, имела прямо противоположные результаты. Его профиль стал еще более резким. Тотальная унификация «красных» привела в лагеря представителей иных каст. Это добавило свою специфику.
Мой хороший друг, если можно так выразится, так как мы были рядом непродолжительное время, Виталик «Одесса», интереснейший человек, молодой, яркий, достигший высокого положения своими поступками в том мире, при разговоре о происхождении понятий, привел «белогвардейскую» версию…
Он говорил о том, что эти люди в такой степени отрицали режим содержания, что отказывались при этапировании в лагерь, даже нести свои вещи…
Конечно, теория возможно несостоятельна и недалека… Зато как эстетично: Белогвардейский источник блатных понятий. Такая неправда имеет право на существование.
.
Снова мы встречаем здесь культ дороги, пути, дао, судьбы…
Элита всегда была связана с дорогой. Благородное, польское «шляхта», синонимичное украинскому — шлях, путь… «Изгнанник», — викинг… Первые козаки, появившиеся в XIV веке в Средней Азии. Производное от «кой сак», — «легкая сума». Что подчеркивает летучий элемент, отрицание оседлости.
«Босота», так еще называют себя бродяги. Здесь ударение на аскетизме.
Практически весь свой срок я пробыл в этом кругу.
Идеократия…
Влияние, авторитет, завоевываются жизнью, прожитой в соответствии с идеей.
Как правило, молодой бродяга романтик, идеалист.
Малые объединения людей, самого близкого уровня, называются семьями.
Как во всяком тайном обществе, здесь отрицается родство кровное, во имя родства духовного.
Я вывел это все на такой вербальный уровень. Они же, сталкиваются с этим естественным, органическим путем.
Приняв идею, он зачастую еще не знает, в насколько острой форме она поставит его перед выбором: кровное или духовное.
Люди держащиеся вместе, называют себя «семейниками». Что означает высшую степень дружбы, — способность умереть друг за друга.
Иногда же, они ставят ударение на слове — «хлебник», что подчеркивает чисто бытовое единство. Хозяйственное. Взаимовыручка в плане хмыря, одежды и т.д.
Я рассказывал им о тайной вечере. О том, как вместе с Иисусом ломали хлеб все ученики. И о том, как Иуда, казначей общины, вышел, когда начали пить вино.
Внешний круг, вместе с Иудой, был кругом объединенным общим бытом, хозяйством…
Вино же, есть — идея, кровь, дух… Семья…
Так вот и здесь, в тюрьме.
Кружка чифира имеет огромное, символическое, посвятительное, кастовое значение. Она запускается по кругу. Каждый делает по два глотка.
В кругу могут находиться люди не совсем равные иерархически, но обязательно чистые в своей биографии согласно принятой здесь идее. Новый человек, соответствующий de iure данной чистоте, включается в круг.
В связи с этим ритуалом кастового признания, я понял одно из значений слова — причащение, причаститься… Да, — быть достойным пить из одной чаши.
Не отказывался от него. Пил с первых дней нахождения в СИЗО. Не понимая зачем… Из комплиментарности с этим новым для меня обществом.
Конечно, на приземленном уровне я видел его пользу. Хоть по какому-то поводу все собираются, и после, вместе о чем-то говорят. Что позволяет каждому, ненадолго уйти от своих личных проблем.
Спустя время, понял что такое чифир. И роль его химического состава, как-то заменяющего в тех местах алкоголь, это далеко не все…
Как когда-то трубка, набитая табаком и пущенная по кругу, варево, наркотическое или спиртное, в те далекие времена, чифир выполняет ту же функцию… Устранение субъекта, атомарного, «материального», дискретного индивидуума.
Здесь важно все. Круг, в который садятся все свои. Химический состав. Условия, в которых это происходит.
Особенно ярко воспринимаешь, что собственно происходит, в экстремальных ситуациях. Перед, или после ввода в зону спецназа… На подвале или на крытой…
Пробуждение некой коллективной сущности, души…
Это мощнее чем просто символизм. Каждый становится сильнее и всем становится легче.
Когда, продолжительное время его нет, недели две, три, налицо кризис каждого и всех вместе. Каждый замыкается в себе. В своей боли, в своей злости… Но вот, из соседней хаты передают пару замуток, или кто-то получает со свободы. Все иначе. Камера оживает. Общение… Ностальгия, мечты, все… Первая ночь для всех бессонна. И химия здесь вторична, хоть конечно важна.
Круг. Каждый по два глотка… Коллективный дух. Дух общины. Дух касты. Дух противостояния… Восстания.
.
Думаю, в ее основании есть некий миф.
Как и во многих других учениях утерявших свой источник, носители понятий хранят, несут то, что имеют, не зная откуда и почему. После моего многолетнего знакомства с тем миром, смешно слышать о кабинетном, ГБ-шном происхождении понятий.
Создавать для того, чтобы потом тщетно, десятилетиями пытаться стереть…
Низшее, никогда не сможет сотворить высшее. Казенное — органичное. Разве что, как-то попытаться подкорректировать, предоставить то или иное русло для выхода…
«Подлинная инициатическая организация никогда не оставляет документов изложенных на бумаге. Она пользуется лишь живым, устным словом». Рене Генон. Дословно не помню…
Так и здесь. Все говорят о понятиях. Идут к тем, кто знает. Источник — есть мудрость и живое слово.
От старших к младшим переходит слово из века в век. «Слово», есть универсальная схема человеческих отношений, со всеми возможными мириадами нюансов. Оно не твердо и не конкретно. Оно, проводник изливающейся мудрости. Науки о жизни.
Закон осуществляется «холистским», проще, — целостным, жизненным образом.
Наш закон, светский, отталкивается от того, — «что» сделал человек. Он конечно берет во внимание и остальное, но доминанта в этом. Доминанта понятий, — «почему» он это сделал.
Можно сказать слово и умереть. Можно пролить кровь, много крови, и за это совсем не пострадать. Понятия оперируют жизнью. Они не идут слева направо. Они исходят из глубины.
Конечно, есть определенные поступки и проступки, но также есть события, произошедшие с человеком помимо его желания, волевого воздействия, и тем не менее, это будет его приговором, его роком.
Тюрьма, есть срок, дорога, судьба…
Взгляд с позиции судьбы пронизывает здесь все.
«Судьба, есть органическая логика существования». Освальд Шпенглер.
Так вот, крайние события, даже просто физического характера, произошедшие с человеком чистым и порядочным, воспринимаются как знак судьбы. Он «виновен» в том, что с ним это произошло. Вполне природное, жизненное заключение.
Я видел там людей, и достаточно, о которых можно сказать, что в те или иные обстоятельства они не попадут, с ними «это» не случится. Сказать уверенно и твердо. И это несмотря на то, что в той, тюремной жизни, практически невозможна какая-либо статика…
Так, в древности, брали во внимание определенные знаки на теле человека, даты и события. «Путевый» или «не путевый», так это звучит сейчас.
.
Когда государство стало гарантом позитива, субъект ушел в негатив. В знаменитой французской троице «свобода» стоит на первом месте, и только после все остальное. Только при наличии первого, можно решать как им распорядиться.
Я вбивал в их головы истину о том, чтобы не обманывали себя. То, что воспринимают как метод, это и есть их миссия. Никакой статики в конце не будет. Мы не рождены для вечного покоя.
Мирча Элиаде писал о Востоке, Полинезии, Африке, Индии, Америке… В Европе, после гибели легиона Архангела Михаила ему было нечего делать. Чужой среди своих. С Европой, как он возможно считал, было покончено.
Для того, чтобы оказаться в традиции, ему, как и Генону, необходимо было пересечь географические границы.
Мне же, было достаточно перешагнуть границы закона, у себя на родине.
Никто из них не заметил, а я провел там целую вечность…
Конец гражданского общества, демократии, социализма… Гуманизма как такового.
Консервативная революция… Касты…
Если мыслить категориями Вейнингера, Макса Вебера, то есть идеальными типами, тогда становится ясен идеальный тип тюрьмы. Нашей тюрьмы.
Тантра, проверка. Кто ты есть?
Больше нет связей, играющих такую большую роль на свободе. Положения семьи, денег, твоей специфической профессии в мире труда и капитала. Нет всего того, чего было настолько много, что оно заслоняло собой все и было для тебя всем. Нерушимым, абсолютным… Раз и навсегда.
Зато есть вечный Ницше. Есть вечные, просто сильный и просто слабый. Просто умный и просто дурак. Есть тот, из кого бьет свет и тот, от кого несет болотом и гнилью. Есть тот, кто всегда любим фортуной, и тот, кто крайне редко или никогда.
Диссолюция, растворение, очистительный хаос, nigredo; тюрьма сжигает шелуху профанических иерархий современного мира, и уже после раскладывает индивидов согласно их естественному качеству.
Тюрьма есть метафизика и тюрьма есть диалектика. Параллель порядка, соответствующего твоему природному и даже бытийному статусу, пересекается с вертикалью случая, судьбы, стихии, беспощадной игры воли к власти. Живая зона сталкера, остров погибших кораблей, царство хрустальных замков, потенциальности, ностальгии и мечты… Орден самых свободных и самых богатых.
У меня был по сроку один знакомый рецидивист. Прозвище у него было Шляпа. В 70-е годы, на одной из советских зон он ходил в фетровой шляпе… Как какой-нибудь секретарь горкома. За это и прозвали Шляпой. Отсидел в сумме 36 лет…
Как-то, я задал своим сокамерникам такой экзистенциальный вопрос. Твердый конкретный выбор, — очаг, жена, дети, стабильная режимная работа, средний, хороший уровень жизни…
Другое, — 36 лет отсиженных в лагерях… Естественно, в течение пяти, семи разных сроков.
Никакой середины. Или — или.
Только один, вместе со мной, сказал, что выбирает тюрьму. Особенно твердо остановился на хорошей жизни Денис.
Пришло время, он освободился. Через два месяца свободной жизни, он получил семь лет и поехал снова…
Пока ты ничего не приобрел, примеряешь, смотришь, прицениваешься, ты есть самый богатый… Ты имеешь все. Когда же ты, наконец, взял, выбрал, остановился, ты снова самый бедный… Ты имеешь одно, а точнее ничего.
Преступник, игрок, путник, имеет все… Особенно в тюрьме. Весь мир в своем блеске ждет его освобождения. Сам же он, не знает, за что примется самым первым образом.
«Народ, который готов пожертвовать частью своей свободы во имя какого-то материального благосостояния, не достоин иметь ни свободы, ни этого самого благосостояния». Джордж Вашингтон.
Это о них.
.
Полистал…
Беру.
Иду домой…
Она в кармане моей длинной кожаной куртки…
Иду…
В кармане нечто ужасное и бесконечное…
У меня особое отношение к книгам. На каком-то глубоком, не вербальном уровне происходит общение еще до начала чтения. Книга закрыта, а я уже ее слышу.
Пришел домой. Открыл…
Сказать наиболее точно, — прожив двадцать лет жизни я вернулся на родину. Наконец-то я дома. Исключительно давно я был здесь, и вот только сейчас вернулся.
Там впервые узнал о кшатриях. Об историческом, поочередном доминировании элит. В обратном порядке. От высших к низшим.
Я не человек, который не в ладах с миром… Не способен жить в нем… Нет. Я не в ладах именно с ЭТИМ миром.
Мои метания… Невозможность найти себя. Свое место. Неуспеваемость… Безынициативность…
Это не объективная слабость. Просто в этом мире, мое место, место таких как я стерто… Вынесено за скобки. Мир вайшья и шудра. Торговцев и рабов. Их операционная система. Все мои инициативы, таких как я, здесь обернутся крахом.
Кшатрии. Разбросаны. Исключены. Вычеркнуты. Каждый чувствует свое одиночество. Интуитивным образом находят себя. Понимают свою природу.
Нет доктрины, флага, вершины, института, который бы объединил именно этот тип.
Все было взято толпой штурмом, сожжено, проклято… После этого мы разбросаны. Каждый движется своими путями.
Все ведут в тюрьму…
В 99 году, впервые оказался в своем кругу. Конечно «в местах»…
Кшатрий, кшетра, поле, перекати-поле…
Там я вспомнил слова из книги одного германского консервативного революционера: “ Живут для того, чтобы сражаться.“ Не наоборот. Практически все не знают себя.
Свое бытие, свой образ жизни воспринимают как всего лишь метод. Для обретения. Но не как самоцель.
Тогда я написал свое — «Дети мирового эффекта»…
Это о них.
Эстеты, живущие эстетичной жизнью. И заканчивающие, конечно, эстетичной смертью. Подсознательные самураи. Бросающиеся направо и налево всем, что имеют. Несущие принцип, если не власти, то свободы в самих себе. Самые прекрасные женщины всегда рядом с ними.
Идут туда, куда нельзя идти. Берут то, что нельзя брать, и столько, сколько категорически нельзя…
Один из принципов красоты, — необходимый минимум. Они соблюдают его, умирая молодыми.
Да, все феодалы там. Кожевская диалектика раба и господина, сейчас ведет не к власти, а в тюрьму.
Подобно языческим богам, выдавленным христианством в ночь, во тьму, господа, феодалы, анархи, джентльмены удачи, ушли в тюрьму…
.
Ненависть, раскаленную, и не позволяющую проанализировать в чем собственно дело, я внезапно тогда подверг дифференциации. Озаренный открытием, в этот день я впервые проявил особенный интерес к морфологии всего окружающего меня общества.
Вот так да… Лица рабов. Ни одного, кто мог бы стать персонажем читаемых мною книг…
Всякое лицо, на которое я обращал внимание, говорило о специфической материализации низменного. Их глаза жаждали, искали, хотели достигнуть, схватить нечто конкретное, физическое…
Глаз, как-то «сосредоточенно — рассеянных», ищущих то, что недостижимо, что вообще не может быть воплощено в земные формы, среди них не было…
С таким взглядом, кто-то шел к небесному Иерусалиму, кто-то к последнему морю, кто-то к царству абсолютной свободы, кто-то к тысячелетнему Райху…
Открытие было вызвано объективными обстоятельствами. Я три года провел на «крытой» (тюрьма для злостных нарушителей лагерного режима содержания). Вернувшись, заметил такой антропологический факт. Все эти три года, находясь среди нарушителей, я, за редкими исключениями, практически не видел представителей масштабных, доминирующих, человеческих формаций, типов… Всегда окружающих меня до этого.
Однажды, на крытой, я провел эксперимент. Найдя в книге фотографию Юлиуса Эволы, я рукой закрыл его тело, оставив лишь голову открытой. Лицо было в профиль. Показал сокамерникам. Спросил, – «что там под рукой? Во что может быть одет человек с таким профилем?» Почти все сказали, что там должны быть рыцарские доспехи… Каково было удивление, когда я убрал руку, и там оказался пиджак, рубашка и т.д.
Лица рабов… Экспансия рабской жизни, рабской мысли.
В 95 году, за два года до срока, как-то зашел в книжный магазин. Малая часть книг находилась вблизи. Можно было прочесть названия, рассмотреть обложки. Большая часть была далеко. Невозможно было вообще ничего разобрать. Только цветовую гамму. Я попросил девушку подать мне именно – «вон ту зелененькую».
Чем я руководствовался в своем выборе? Это не я позвал книгу. Она позвала меня.
.
Гермес, покровитель воров.
В. Отто.
.
+
за смелость.
()
.
… хорошо, что не Алень, а тоб абыдно было, дааа… Намёк твой, ЦиличкААА, понятен и призрачен, типо Рафи на хозяйстве сидит (никак не попустит). Да, я изначально — бхакт (потому что в линиях), на этом пути поимел всё, что можно было поиметь (полный опыт Кундалини и 4етыре вида самадхи), однажды, благодаря дракону почуял вкус джняны… и начал — самоисследование (а оно как известно проводится лишь раз) — намедни закончил, снял с себЯ зацеп… На с.д. для меня что бхакта, что джянана, мой дорогой дзогченский дгуг — ровным счётом ничего не значат…
… ровнейшиМММ!!!)))))))))))))))
()
.
Ты брям угадайка какойТЫ.
)))
.
смотри на себЯ, другие подождут.
()
.
Приз в студию ))))))))))
)))
.
основной рефлекс — хватательноподольный !!!)))))))))))))
)))
.
самый яркий… символ формации ФА, ХААА!!!)))))))))))
)))
.
()
.
+100-500.
.
открывательное!!!)))
Это пропуск,
код закрытых групп… по инвайтному принципу строились все линии посвящённых… и ЛИНИИ АДВАЙТЫ в том числе…
)))
.