Творчество

Я люблю твои брови, твои волосы, я сражаюсь за тебя
в ослепительно белых коридорах, где плёщут
фонтаны света,
я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю его
с тебя, как корку со шрама,
я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами,
спящими в дожде.
Я не хочу, чтобы ты имела какую-нибудь форму, была
именно тем, что начинается после твоей руки,
подумай о воде, или о львах,
что растворяются в сиропе басен,
или о жестах — этой архитектуре из ничего,
зажигающей свои огни в самой середине встречи.
Каждое утро — это школьная доска, на которой
я выдумываю тебя, рисую тебя,
тут же готовый стереть: ты не такая, не с этими
гладкими волосами, не с этой улыбкой.
Я ищу твою СУММУ, ищу край бокала,
в котором вино, и луна, и зерцало,
ищу ту линию, что заставляет мужчину
дрожать в галерее музея…

А ещё я ЛЮБЛЮ тебя, а на улице идёт ДОЖДЬ и ВРЕМЯ....!
(Х. Кортасар)

Миша из Москвы выезжал редко. Бывал с родителями во Франции, Англии, Таиланде. С классом в Швейцарии.

А вот в России, так уж получилось, не был ни разу. Эту страну он представлял смутно. По рассказам отца, родившегося в Рязанской области. И унылым урокам. То ли истории, то ли географии. По тревожному гулу, который слышался из-за кольцевой автодороги. По каким-то недосмотренным артхаусным фильмам.

Поэтому ожидал, что на первой же загородной станции в электричку ворвутся пьяные дегенераты. Нанесут вина и грязи. Начнут петь и драться.

Но в вагоне было тихо и опрятно. Исчезла из виду Моск­ва. Приближалось уже Ожерелье. Ада не было.

За окном то проглядывало спокойное нежаркое солнце. То моросил нехолодный и даже немокрый как будто дождик.

Смирные речки, сонные посёлки. Уютные кладбища. Никакой бесшабашной шири. Ни дремучих лесов, ни бескрайних полей. Так, поляны, огороды… Настоящая Россия. Невелика оказалась.

Обволакивающая, расслабляющая бедность кругом. Хорошо.

В Ожерелье пересадка. Поезд на Павелец. Вагонов поменьше. Народ пониже.

Здесь пели. Но не для разгула — для пропитания. Негромко и недолго. Два пожилых человека в пехотной форме. Солдатские погоны не шли к их возрасту, вполне полковничь­ему.

Голоса у них были тоже солдатские. Какими кричат на войне. Когда бегут. Не в атаку, а наоборот. Песни явно самодельные — кривые, неладные. Пассажиры поспешно совали им мелкие деньги. Чтобы скорее спровадить в другой вагон.

Когда певцы ушли, три женщины, неподвижно сидевшие напротив Миши, зашевелились. Достали из сумок еду. Каждая что-то доставала и давала двум другим. Хлеб, яйца вкрутую, сыр. Котлеты, шоколад.

Соли ни у одной не нашлось. Старшая, почти старуха, сделала за это выговор младшей. Совсем юной. Видимо, в их таинственной иерархии ответственной за соль.

Женщина средних лет заметила, что без соли лучше. Здоровее. Младшая посмотрела на неё с благодарностью. Старшая с осуждением.

Они были похожи друг на друга. Как будто одна в
Читать дальше →

Все пересказанное мной — пыль.
Все пережитое собой — быль.
Все, что проживается сейчас — правда.

нектар спрятан
под зонтиком цветка
солнцем согрет
аромат сладкого

Кто не томился ожиданьем,
живя в и плену и суете
привычных разочарований
что нес тот «новый», «лучший» день?

И кто из нас не уносился
в сиреневые дали снов?
и там, свободный от оков,
по полю бегал и резвился,
иль честной храбрости полня
шел на дракона и коня?

Нам жизнь доказывает то,
вот что мы веру потеряли,
что сны и явь не знают граней
их волшебство всего реальней
пока не думаешь о том
что это — сон, а что потом?

…

Когда устанешь от того
что правды нет и мир жесток
налей себе бокал вина
и отхлебни большой глоток
узоры рук, оттенок глаз
и этот шрамик у виска…
ты знаешь — ты такой один…
и что же — радость иль тоска?
познать ты хочешь этот мир
стремишься к Богу, к свету
шаг первый — посмотри в себя
где «я» и есть, и нету)

…

Креатив у меня не потоковый
я могу сочинять на заказ
смысл слов тут лежит между строками
в точке главный таится рассказ.

а мы учим друг друга по числам
изучаем разрезы глаз
нашел общность — наполнил все смыслом
не нашел — сливай в унитаз

(Alanda)

Если женщина способна возбуждать любовь в одном мужчине, значит, она способна
возбуждать ее и в других. Любить или быть любимой — не есть преступление.
Преступно лишь принуждение человека к вере, что он или она — суть единственные, кого вы можете любить.
Как мы не хотим признаться, что верх наших желаний — это стать рабом! Рабом и рабовладельцем одновременно! Ибо даже в любви раб — это переодетый рабовладелец.Мужчина, который должен покорить женщину, поработить, сломить ее волю, вылепить ее по своему желанию — разве он не раб своей рабыни? Ведь женщине так легко нарушить соотношение сил! Всего лишь угроза независимости со стороны женщины, и у галантного деспота начинается приступ головокружения. Но если они могут бесстрашно броситься друг другу в объятья, ничего не скрывая, сдаваясь полностью, доверив другу независимость, разве они не наслаждаются великой и неожиданной свободой? Человек, нашедший в себе силы признаться в трусости самому себе, делает шаг к преодолению страха; тот, кто откровенно признается в этом первому встречному — почти герой. Когда приходит настоящее испытание, такой человек нередко с удивлением обнаруживает, что не испытывает страха. Не боясь считать себя трусом, он перестает быть таковым: стоит только подвернуться случаю, и эта
метаморфоза произойдет. Такова и любовь. Мужчина, признающийся не только себе, но и другим мужчинам, и даже любимой им женщине в том, что он подкаблучник, что чувствует себя беспомощно в общении с противоположным полом, такой мужчина обычно обнаруживает. что он сильнее женщины. Полная сдача в плен — вот самый быстрый способ завоевать женщину. Женщина готовится с сопротивлению, к длительной осаде: этому научила ее жизнь. Не встретив ответного сопротивления, она попадает в ловушку. Великая роскошь, данная нам жизнью — это возможность отдать себя полностью и всецело. Только на грани растворения себя в другом начинается истинная любовь. Так или иначе, личная жизнь человека основана на взаимной зависимости. Общество есть
Читать дальше →

В единый день
Сердце мое,
Мирскую познавшее горечь,
Просквозили – весенний ветер
И осенний – разом…

В ответ на твой вопрос
Я отвечаю прямо:
Ты мыслями в мир врос,
Считая в нём упрямо,

Что как живой объект
От мира отделён,
Как личностный субъект
В свой образ сна влюблён.

Проснись, открой глаза —
Весь мир, всё это – ты –
Земля и Небеса,
И горы и леса,
Деревья и цветы –
Есть проявленье в снах
Тебя как Пустоты;

Есть отражённый в Сне
Желаний всех Узор
Направленных вовне –
Смети ментальный сор,
Увидишь мир без шор –
Калейдоскоп в уме.

Пространства-времени предел
Не властен над тобой –
Трансцендентальность – твой Удел,
Основа всех ментальных дел,
Концепции любой;

Невовлечённый в Сон
Осознаванья Свет,
Всем снам дающий тон
Непостижимый Камертон.
(Определений нет).

«Кто я?» — ответа нет
И в этом – весь ответ.
Адвайтин

Дзадзен – сиденье в тишине
В немой пустотности ума,
Все чувства спят, лежа на дне
Непостигаемого Дна;

Вниманье светит в темноте,
В безмолвной пустоте ума,
Уйдя вовнутрь себя извне,
Туда, где речь ума нема;

Осознанность в глубоком сне,
Внутри и вне любого сна –
В осознающей Пустоте
Сияет Истина сама.

Адвайтин

Суди себя, но не другого,
Не обсуждай добра и зла,
Добро и зло – лишь пыль мирского
На чистом зеркале ума.

Адвайтин